Цитаты из книг автора «Леопольд Захер-Мазох»

могу быть Вашей женой, но меня уже тогда увлекла мысль

так глуп, что согласился стать рабом женщины, понимаешь? Отсюда мораль истории: кто позволяет себя хлестать, тот заслуживает того

Создать из этой породистой женщины образ девственности – на это способен только немец в своем идеализме.

делая это весьма неловко, так как руки и ноги не повиновались мне. Каждый раз, когда я взглядывал на прекрасную женщину, лежавшую на красных бархатных подушках, и глаза мои останавливались на ее дивном теле, видневшемся местами из-под темного меха, – я делал это помимо воли, меня словно влекла какая-то магнетическая сила, – я осознавал, что будить чувственность и сладострастие способна только полуобнаженная красота, пикантная полускрытая нагота. Еще живее я это ощутил, когда бассейн наконец наполнился и Ванда, одним движением сбросив с себя меховой плащ, предстала передо мной вся, как богиня в музее Tribuna.

Я хотела исполнить твою фантазию. Теперь еще трепещет во мне остаток того дивного чувства, в груди моей еще живет искреннее участие к тебе. Если исчезнет и оно, кто знает, освобожу ли я тебя тогда, не стану ли я тогда действительно жестокой, немилосердной, даже грубой?.. Когда я сделаюсь совсем равнодушна или полюблю другого, не будет ли это доставлять мне сатанинскую радость – мучить, пытать человека, который меня идолопоклоннически боготворит, видеть его умирающим от любви ко мне?.. Обдумай хорошенько!

Но теперь я и тебя больше не люблю – мое сердце опустело, умерло, – и оттого мне так грустно…

все закружилось и потонуло в море неизъяснимого, неимоверного блаженства.

в великую эпоху, то, что теперь кажется вашей слабостью, оказалось бы изумительной силой. В эпоху первых императоров вы были бы мучеником, в эпоху Реформации – анабаптистом, во время Французской революции – одним из тех энтузиастов-жирондистов, которые всходили на гильотину с Марсельезой на устах. А теперь вы мой раб, мой…

я мог поразмышлять о загадках человеческого бытия, величайшая из которых – душа женщины.

Не понимаю я этого, – сказала она, когда я кончил чтение, – как может человек носить в душе такие великие, прекрасные мысли, так изумительно ясно, разумно, глубоко анализировать их – и быть в то же время таким мечтателем, таким сверхчувственным простаком.