Мулаты исчезли. Полин лежала в одиночестве и потягивалась, словно сытая, холеная, хорошо откормленная, гладкая кошечка. Было видно: ее славно удовлетворили, и она могла теперь позволить себе нежиться в шелковой постели и дремать сладким сном. Вдруг мелькнула чья-то тень, и к ней прилег новый обнаженный красавец – стройный, длинноногий мужчина с великолепной фигурой и светлой кожей. Полин настолько обрадовалась гостю, что распахнула навстречу ласковые руки, с губ сорвался благоговейный восторг. Каштановая кудрявая головка притулилась к груди нового любовника. Полин так трепетно прижималась к незнакомцу, что Владимир невольно позавидовал ему.

Мужчина приподнялся на локте, голова, покрытая русыми с легкой рыжиной локонами, склонилась над Полин. Любовник нежно и страстно целовал хозяйку в губы и шептал что-то на ухо – она все розовела, карие глаза закрывались от истомы. Ее снова охватило вожделение. Ладонь незнакомца сжала упругую грудь, а позже спустилась ниже, длинные пальцы проникли во влажное лоно. Бедра красавицы дрогнули и двинулись навстречу. Русоволосый мужчина на минутку замер и приподнял лицо, мелькнула знакомая острая бородка. Это был Виктор! Его пристальный взгляд скользнул по Владимиру, барахтающемуся где-то под потолком. Демон подмигнул и лукаво рассмеялся, обнажив ровные, белые, почти волчьи зубы.

В тот же миг дрогнуло пространство. Нежно-сиреневые краски потемнели, кобальтовая синева густым туманом потекла на середину. Кровать, на которой лежала Полин, зашаталась. Из-под нее вырвалось пламя. Ровные, яркие языки огня обрамляли ее со всех сторон. Но это обстоятельство ничуть не смутило ни Полин, ни Виктора – они сплелись в еще более страстных объятиях. Прямо над их головами ожил лентообразный, деревянный орнамент прикроватной спинки. Не просто ожил, он превратился во множество живых змей. Скользя холодными разноцветными спинками, змеи ползали над телами двух любовников, сплетались в кольца и сверкали длинными, раздвоенными жалами.

Какой-то странный вихрь подхватил нашего любопытного героя, стукнул плечом об косяк и вышвырнул в длинный, пустой коридор. Позади с шумом захлопнулась дверь. И в этот самый момент он услышал дикий, почти звериный крик и стон Полин. Это был крик такого страстного и длительного оргазма, что у нашего героя заложило уши. Он вообще ни разу не слышал, чтобы женщина именно так кричала от страсти. Даже стены содрогнулись от этих звуков.

Он медленно полетел дальше, потирая ушибленное плечо. Надо было улетать из этого дома. «Погостили – пора и честь знать. Достопочтенные хозяева, не надоело ли вам столь долгое присутствие гостей?» – думал Махнев, летя по длинному коридору. Его охватило чувство раздражения и легкой обиды: «Полин даже не соизволила ко мне подойти. Смотрите-ка, она занята… Конечно, разве ей до меня?»

«А куда я, собственно, спешу? Если хозяйка по уши занята развратом, то что же делают другие обитатели этого странного дома? Где же, танцующие менуэты, благородные господа? Где юные ученицы и ученики?» – внезапно вспомнил Владимир и залетел в первую открытую комнату.

Это была комната, похожая на ученический класс. Та самая комната, где некоторое время назад Владимир видел строго учителя с мелом возле доски и двух юношей, склоненных над тетрадями. Ученики и учитель были на месте… Но, что они делали!

Суконные штаны учеников были приспущены ниже колен, рубахи и вовсе отсутствовали, сами юноши лежали ничком на ученических партах. Их алебастровые мелкие ягодицы круглились упругими беззащитными полушариями. Худенькие, узкие спины с выпуклой цепочкой позвонков, тонкие шеи, вихрастые затылки – все выдавало покорность и полное подчинение. Напротив них стоял учитель – этот крепкий и рослый мужчина с тонкими губами, орлиным носом и волевым подбородком. Он, в отличие от юношей, был одет. На нем все также, спускаясь книзу широкими фалдами, красовалась профессорская, длинная мантия. Лицо учителя покраснело, светлый парик съехал на затылок, глаза горели лихорадочным огнем… Его рука сжимала длинную розгу. На полу, недалеко от стола стояло ведро с пучком размоченных прутьев.

«В чем они провинились – эти старательные, скромные юноши? Неужто они посмели шалить или не выучили урока? – рассуждал Владимир, – или это обычная ситуация? Может, он сечет их ежедневно в назидание и усмирение гордыни?»

Мелькнула розга, в воздухе раздался свист – разящие удары градом посыпались на ягодицы обоих учеников. Старательный экзекутор наносил пару ударов одному юноше – тот вскрикивал, белые полушария вспухали красными рубцами, затем он уделял такое же внимание другому. Удары розги падали то резко, то с некоторой изуверской оттяжкой. Юноши вскрикивали, дрожали, все плотнее сжимая ягодицы. По мере того, как продвигалась порка, мужчина отчеканивал резкие фразы по-немецки. Владимир не разобрал толком, что он произносил. Но заметил другое: темная мантия учителя оттопырилась в нижней части живота. Она не только оттопырилась – сквозь широкую прореху показалось внушительное, красноватое орудие. Ученый немец задышал часто и глубоко. Он прекратил порку, юноши стояли покорно, все в тех же, унизительных позах.

Владимир висел в воздухе и пристально наблюдал за происходящим. Его присутствие не смущало ни строгого учителя, ни учеников – он был для них невидим.

Красная от работы ладонь немца полезла в боковой карман. Мгновение – и в руках показалась круглая серебряная коробочка. Толстые пальцы, дрожа от нетерпения, открутили крышку. Блеснуло содержимое – это был какой-то желтоватый, пахучий жир. Учитель подхватил небольшую порцию жира и склонился над телами учеников. Владимир догадался, в чем дело: настойчивые руки профессора коснулись сжатых юношеских ягодиц…

– Meine liebsten Jungs, sie sind so artig, ich komme zu euch!^[37] – бормотал он, глаза горели похотью.

Учитель откинул полы мантии. А дальше началось такое, что вначале вызвало у Владимира чувство сильного любопытства и знакомой тяжести в паху. Ему даже показалось, что эта тяжесть снова потянула его к полу. Падать не хотелось, ему нравилось чувство полета. Кроме вожделения, Владимир ощутил некоторую болезненность.

Сказывалась предыдущая оргия. «Надо сдержать себя. Полечу-ка я дальше. Пусть этот похотливый ученый сухарь балует свою извращенную плоть. Не высока ли плата за полученные знания?» – с сарказмом думал Владимир и поглядывал на худенькие, приклоненные тела юношей.

Но те не сопротивлялись… Они шли навстречу причудам своего учителя. В какой-то момент Владимиру помстилось, что все трое – вовсе не люди, а козлоногие сатиры, потешающиеся реакцией гостя.

Владимир поднялся выше, тело вновь стало легким. По этой комнате тоже заструился сиреневый свет. Пространство вздрогнуло, завибрировало, из углов послышался влажный шепот и шумное дыхание. Владимир поспешил к выходу. Он чуть замешкался возле двери – голова оказалась выше дверного проема. Он опустился ниже, лег на живот. Это было похоже на плавание в морских соленых волнах. Воздух необычного дома позволял ему летать и резвиться в пространстве. Он хотел было покинуть странный класс, как вдруг боковое зрение уловило некое шевеление в противоположном углу.

Там на небольшом постаменте стояло довольно крупное чучело желтобрюхого нильского крокодила. Вдруг крокодил пошевелил короткой шеей, открылись желтоватые в крапину глаза и тут же снова закрылись тонким кожистым веком, клацнули мощные челюсти, пасть захлопнулась и вновь распахнулась во всю ширину. У Владимира по спине пробежал легкий холодок – такими огромными показались нечистые зубы зловещей рептилии. Крокодил поднатужился, уперся короткими лапками и, шевеля длинным и толстым хвостом, слез с металлического штыря, поддерживающего его грузное тело. Хвост, покрытый костяным гребешком, дрогнул, и крокодил неуклюже плюхнулся на паркетный пол. Раздался звук падающего с высоты тяжелого мешка, набитого мокрым песком. Крокодил постоял пару минут, глядя вокруг немигающими ореховыми глазами, мощно шевельнул корпусом, желтое брюхо скользнуло в середину комнаты. Там остановился, снова осмотрелся и замер. Казалось: крокодилу безразличны все присутствующие.

Учитель истово пыхтел возле тел услужливых учеников, те мычали что-то нечленораздельное, изредка всхлипывали. Он возбужденно выкрикивал короткие немецкие фразы, грубо и сладострастно одобряя своих «птенцов». «Он докричится, – озаботился Владимир. – Сейчас эта «гадина» сожрет всех троих. Но сначала она откусит его красный жадный инструмент. Будет знать, как злоупотреблять своей властью над юными, неокрепшими душами. Гадкий содомит!»

Как ни странно, коричневая клетчатая «гадина» не обратила никакого внимания на такие близкие и явно удобные жертвы. Крокодил еще раз моргнул, острая морда поднялась к потолку, взгляд рептилии задержался на Владимире. «Отчего он так на меня смотрит?» – с тревогой подумал Махнев.

Крокодил встрепенулся, огромный хвост изогнулся и ударил по паркету, короткие когтистые лапы приподняли мощное тело, и… крокодил вдруг очень быстро побежал. А побежал он в сторону Владимира, висящего возле дверного проема, примерно в трех локтях от пола. Все произошло слишком быстро – Владимир едва успел взлететь повыше – он снова больно стукнулся о верхнюю, потолочную балку. Мощные челюсти клацнули где-то внизу. Мало клацнули, крокодил стал подпрыгивать на месте, пытаясь дотянуться до носка Владимира. Его оскал был настолько зловещим, что Махнев пожалел о собственной беспечности. «А если внезапно закончится мой сонный полет, и я паду в открытую пасть этому монстру?» – с ужасом рассудил он. У него взмокла спина.

На миг показалось – он стал тяжелее, его неумолимо тянуло к полу. «Надо собраться с мыслями, отбросить сомнения, надо усилием воли взлететь повыше. Я не боюсь. Я не боюсь. Это – всего лишь сон. Это – не настоящий крокодил, это – чучело», – думал он, дрожа от страха.

Но крокодил не разделял его «радужных надежд». Наоборот, ужасная рептилия стала подпрыгивать все выше. Ее зубы поцарапали каблук сапога, из пасти пахнуло зловонной гнилью. Владимир крепко зажмурил глаза, взялся за дверной косяк и с большим трудом вылетел из комнаты в коридор. Позади раздался гул и свист, комната наполнилась густым темно-синим светом, замерцала, а потом и вовсе потемнела. Паркетный пол дрогнул, середина обвалилась, образовались широкие трещины, как во время землетрясения. Трещины бежали очень быстро, издавая глухой, грозный треск, крошились деревянные узоры мозаичного паркета, щепки со свистом улетали в жуткие разломы. Трещины все ширились, обнажая угольно-черную пропасть – из нее показались языки яркого огня.

Мебель, парты с голозадыми учениками и учителем-извращенцем, толстые книги, школьная доска с цифрами, цветной глобус, гусиные перья, микроскоп – все полетело в черную дыру, из которой бушевало пламя. Последнее, что свалилось в пропасть – был профессорский парик и стеклянные химические колбы. В ушах Владимира еще долго стоял звук разбивающегося о камни стекла. Такой же звук, если бы с высокой кавказской горы сбросить поднос с хрустальными фужерами.

Владимир завис в коридоре и тяжело дышал, а за порогом комнаты стояла густая темнота, озаряемая всполохами адского огня. И вдруг среди полной тишины раздался шорох и скрежет когтей о камни. Секунда, и над обрывом показалась острая, чешуйчатая крокодилья морда и две когтистые лапки. Крокодил уцелел! И не только уцелел, он упирался конечностями, крутился и помогал себе мощным хвостом – он пытался вылезти из темной дыры на торчавший изломом, порог.

Тут Махнев не стал долго рассуждать. Перспектива быть сожранным взбесившимся чучелом была ему явно не по душе. Рука решительно взялась за ручку уцелевшей двери, он уперся плечом и с силой захлопнул тяжелую дубовую дверь. Послышался глухой удар, некоторое сопротивление, скрежет когтей, а после звук, который напомнил падающее с обрыва, тяжелое бревно.

Минут пять или десять прошло с тех пор, как Владимир распрощался с чучелом. Он сидел на корточках в пустом коридоре. Вокруг не было ни души. Кобальтовый туман сочился из-за плотно закрытой двери и оседал по паркетному полу влажными пятнами.

«Смогу ли я снова летать?» – рассеянно подумал он и расправил затекшие ноги. К великой радости его тело вновь стало легче, будто кто-то надул в животе воздушный шарик. Владимир оттолкнулся и завис на высоте двух локтей. До слуха долетела музыка. Это был не менуэт и не величественная павана. Это были веселые звуки: визжали нежные скрипки, гудели озорные волынки, серебряными голосами им вторили флейты и рожки, залихватски бухали литавры и барабаны.

Владимир поспешил навстречу бодрой мелодии. Пред ним открылся огромный зал. Тот зал, где некоторое время назад знатные вельможи с придворными дамами горделиво исполняли менуэт. Сейчас они вытанцовывали веселую гальярду^[38]. Пары красовались друг перед другом сложными, почти виртуозными движениями – прыжками, подскоками, ножными пируэтами, «журавлиными шагами». Часть танцоров прятала лица под таинственными, разноцветными, остроносыми масками, украшениями из перьев и прочей карнавальной мишурой.

И все бы ничего, если бы не одежда танцующих, а вернее – частичное отсутствие последней. У некоторых дам распустилась передняя шнуровка плотных корсетов, выпустив на волю аппетитные, белоснежные груди с яркими сосками. Эти холеные, ничем не сдавливаемые шары подпрыгивали при каждом танцевальном движении, обнажились также руки и покатые плечи. Другие дамы танцевали в корсетах, но… без юбок. Ниже корсетов красовались широкие батистовые панталоны и крепкие ножки, облаченные в шелковые чулки и миниатюрные туфельки с позолоченными пряжками и искусственными цветами. Сквозь тончайшую, ажурную батистовую ткань и алансонский гипюр просвечивали круглые, широкие зады разгоряченных танцем, попрыгуний – они соблазнительно подрагивали от прыжков и пируэтов. Когда танцовщицы поворачивались передом, ниже округлых животов упруго топорщились кустики темнеющих волос. Кавалеры не сводили горящих глаз со своих партнерш. Один разудалый танцовщик подпрыгивал на месте, словно бешеный журавль, и вдруг встал как вкопанный – его дама нечаянно разорвала жемчужную нитку и изящно нагнувшись, решила подобрать жемчуг с паркетного пола. К ней на помощь пришло еще несколько дам в панталонах. Владимир и сам с удовольствием лицезрел манящие булочки приклоненных баловниц. Тонкая ткань не прикрывала темную сердцевину волнующих полусфер.

Версальские кавалеры перестали танцевать, их взгляды устремились на «искательниц жемчуга». Дамы нарочно подбирали бусинки так, чтобы покрасоваться оттопыренными попками и узкими талиями в корсетах. Надо сказать, что и сами кавалеры-живчики не отличались полной экипировкой. Только сейчас Владимир обнаружил, что большинство из них уже скинули гульфики и нижнюю часть пышной амуниции. И теперь их внушительные орудия торчали в полной боевой готовности, выглядывая тупыми розоватыми нашлепками из-под камзолов и коротких плащей.

Одна корпулентная дамочка наклонилась слишком низко, пухлая ручка потянулась за жемчужиной, закатившейся под столик с фруктами – ткань тонких панталонов треснула от натуги, и удивленным зрителям предстал роскошный розоватый зад. Дамочка ойкнула, покраснела, свободная рука прикрыла внушительную прореху, но раздался повторный треск – панталоны разъезжались по швам. Шалунья попыталась встать – но это плохо получалось. Она была полненькая и неуклюжая. Ее смущенный и беспомощный взгляд остановился на кавалере – невысоком коренастом мужчине с усами и бородой. Но тот и не подумал подавать ей руку. Он бухнулся рядом, сильные волосатые руки ухватились за пышные бедра толстозадой егозы. Та и охнуть не успела, как он сорвал остатки тонкого батиста, эрегированный крупный фаллос с завидным упорством прорвался к месту своего прямого назначения. Послышалось пыхтение и оханье аппетитной толстушки.

Все остальные участники «придворного балета», молча, наблюдали за сценой прелюбодеяния двух вельможных господ. Руки многих мужчин потянулись к талиям и задам рядом стоящих, баловниц.

Вдруг на середину зала вышел высокий мужчина в светлом парике и длинном камзоле, расшитом золотыми галунами. Это был – церемониймейстер. Он стукнул по полу длинным узорчатым скипетром.

– Вельможные дамы и господа, минуту внимания, – прозвучал торжественный голос, – двое из наших гостей раньше времени предались плотским утехам. Не будем им мешать. Готовое пролиться – пусть прольется; готовое взять семя – пусть похвалу воздаст и будет плодородным. Танцуем фарандолу^[39] – наш последний танец. Распоряжение ее Величества: кто проходит круг, тот может предаваться сладкому соитию. Пусть меч последнего, ворвавшись в лоно ножен, замкнет весь танцевальный круг.

Послышался гул одобрения, яркие улыбки вспыхнули на лицах тех дам, которые были без масок. Ударили литавры, запиликали скрипки и валторны. Невидимый оркестр заиграл веселую фарандолу. Церемониймейстер кинул газовый платок ведущему танцору, и все пары в быстром темпе, взявшись за руки, пустились в залихватский пляс. Этот танец напоминал игру в «ручеек» или причудливую цепочку.

Владимир парил над танцующими. Ему нравился этот живой, заразительный танец. «Эх, может отбросить все приличия и присоединиться к веселым вертунам?» – подумал он, и решил было опуститься на пол. Но в последний момент отчего-то передумал: «Пожалуй, не стоит. Кто их знает, примут ли они меня в свое общество? Ведь я даже никем не представлен. Да и наряд у меня не подходящий для бал-маскарада. Как-нибудь в другой раз».