Но и танцующие не стали слишком долго утруждать себя фарандолой. Владимир присмотрелся к веренице «версальских топтунов». Теперь все дамы и кавалеры двигались по паркету полностью в обнаженном виде. «Быстро же они разоблачились, черт возьми! Куда только испаряется вся одежда в этом бесовском доме?» – размышлял он с раздражением. – Гляди-ка, засверкали телесами… Голозадые срамники. Мудя скачут, аж прихлопывают. А бабищи-то ихние, вон какие сытые попрыгуньи… Титьками пудовыми трясут – хоть бы постеснялись. Не дамы, а потаскухи. Фу, смотреть противно».

Первая пара танцоров, проскакав круг, шумно и тяжело дыша, повалилась прямо на пол.

Дородная девица подняла толстые ляжки и впустила в себя внушительный член своего солидного партнера. И пошел совсем иной танец. Полные руки женщины обняли любовника за поясницу. Она притягивала его к себе с такой силой, что мужчина утопал в ее пышном лоне. Рядом с ними упала другая пара, потом третья, четвертая…, весь танцзал теперь был полон совокупляющихся придворных вельмож.

Одна из дамочек – рыжеволосая, курносая шалунья – встала на четвереньки и подняла довольно увесистый белокожий зад, выпустив на волю кустики курчавых волос, две половинки выпуклых, словно персик упругих губок и анус цвета спелой клубники. Именно этот яркий анус, выставленный напоказ без всякого стыда, свел с ума крупного мужчину в светлом парике. Он давно искал глазами подходящую пару. Увидев предлагаемое сокровище, он силой оттолкнул других претендентов на клубничную сочность смелой толстушки и примостился рядом. Женщина вскрикнула и застонала от сладкой боли.

«Ага, не будешь подставлять, – с легким злорадством рассудил Владимир. – Кто тебе сказал, что все мужчины будут деликатны? Ты бы вначале посмотрела, что у него между ног, прежде чем подставлять свой нежный зад».

Хорошенькая, смуглая брюнетка решительным движением сбросила с себя светлый парик, маску из перьев и узкий корсет. Босые ножки прошлепали к мозаичному столику с фруктами. Владимир невольно залюбовался ее распущенными темными локонами, упругим задом и подрагивающей грушевидной грудью. Она ловко убрала вазу и, освободив себе место, улеглась прямо на стол. Стройные ноги раздвинулись довольно широко, обнажив четкий треугольник иссиня черных волос, покрытых скользкой влагой. Брюнетка закатила глаза, из смуглой груди вырвался призывный стон. На этот стон и бесстыдную позу раздвинутых ног откликнулись сразу трое. Возле столика образовалась легкая возня, похожая на потасовку. Победил сильнейший. Это был довольно крупный рыжий красавец с курчавой бородой и огненной шевелюрой. Сильные руки притянули брюнетку еще ближе к краю стола, мужчина крякнул и вогнал свое орудие так глубоко, что смуглянка протяжно застонала.

Владимир поднялся выше – он парил прямо под потолком. Как и в предыдущих комнатах, пространство зала стало мерцать сначала сиреневым свечением, а после темно-синий кобальтовый туман густо заструился из углов к середине. В уши вливался влажный шепот и сладострастные вздохи.

«Как-то я стал уставать от их выходок… Хоть бы какое-то разнообразие внесли. Вместо всеобщей оргии взяли бы… и лекцию научную прослушали, – ему стало смешно, – или… книжки умные почитали, вот, к примеру, Псалтырь…» – Владимир расхохотался и кувыркнулся в воздухе.

В ответ на «крамольные мысли» какой-то сильный вихрь закружил его, словно волчок, и пару раз тряхнул так, что Махнев испугался за сохранность собственной головы. А после этот же невидимый вихрь выпнул его в коридор, стукнув лбом об пилястру. Дубовая дверь танцзала с шумом захлопнулась. «Однако как я не осторожен. Хорошо еще, что не надумал отправить танцующих шалунов в собор на литургию или в монастырь на покаяние, – рассуждал он, потирая ушибленную, в который раз, голову. – Нет, нет! Я не думал даже об этом. Глуп я – вот и болтаю, что ни попади. Прошу простить великодушно за гаерство моё». Владимир мысленно оправдывался перед невидимым распорядителем его души. Но он лукавил. Не оправданий он хотел. Он словно бы бросал дерзкий вызов. Но вот кому? И имел ли он право? «Не слишком ли я обнаглел?» – подумал он с долей тревоги. Ответом была полная тишина длинного коридора. – «Значит, еще не слишком». Владимир отряхнулся и полетел дальше.

Позади раздался сильный грохот, похожий на горный обвал. «Однако что-то слишком хлипкие в доме полы. Куда не сунься – всюду обвалы. Неужто и эти «голозадые виртуозы» улетели в пропасть? Жаль, очень жаль. А танцовщиц как будет не хватать! Отменные были тетки: телеса холеные и плясали недурственно».

«Где-то здесь была славная комнатка с юными чаровницами, что брали уроки танцев. Неужто и эти нежные создания находятся в плену жаркого греха? А этот пожилой господин, учитель танцев? Неужели и он, потеряв честь и достоинство, польстился на перси молодых прелестниц?» – Владимира разбирало жуткое любопытство.

Он угадал! Девицы – эти, на вид неопытные, совсем юные создания уже не разучивали танцы. Владимир застал их за другим занятием… Клавесин молчал, нотные листы веером разлетелись по полу. Встав кружком, молодые вакханки приподняли пышные юбки. Под юбками не было даже панталон. Восхитительно стройные ножки, облаченные в кружевные чулочки на подвязках, молочной белизны колени и едва распустившиеся бутоны маленьких губок, покрытых первым пушком – вот, что увидел Владимир. Это зрелище ему сильно понравилось. «Эх, ежели бы я сегодня не упахал своего коня, то с удовольствием бы прокатился на одной из этих необъезженных кобылиц или на нескольких сразу. А что? Славная бы скачка получилась. Как я люблю пуховую зелень молодых лужков. Возможно, они девственницы? – размечтался он и тут же осекся, – вот дурак, откуда в аду девственницы? Все девственницы в других, весьма отдаленных отсюда местах… Хотя, кому ТАМ, наверху нужна их девственность? Кто ТАМ сумеет оценить сладость зеленого плода? Вот тебе, Володя, новая загадка, новый, так сказать, парадокс. Опять я философствую. Однако вернемся к нашим юным кобылицам».

А юные «кобылицы» не просто задрали юбки – они вызывающе демонстрировали свои альковные красоты престарелому сладострастнику. Учитель танцев, стоя на коленях, пристально рассматривал нежные лепестки плоти, его морщинистая рука держала оптический монокль. Рука тряслась от возбуждения, учитель кряхтел, пускал слюни, сизые губы тянулись к девичьим бутончикам. Девицы фыркали, пересмешничали и нарочно дразнили старого дуралея откровенным позами. Одна из девушек чуть больше раздвинула ножки, другая повернулась восхитительным задом и наклонилась вперед, третья обнажила маленькие груди, четвертая присела на корточки так, словно собиралась пописать…

Ладонь учителя потянулась к прелестям той, чей пирожок распахнулся шире других, обнажив розовенький, упругий клитор. Старый сладострастник положил указательный палец на припухшую от возбуждения плоть, и принялся ласкать клитор быстрыми, порывистыми движениями. Девушка закатила глаза, стон наслаждения сорвался с алого, раскрытого рта. Она легла на диван и раскинула ноги еще шире, изящная ручка притянула старика за шею. Учитель замычал, захлебываясь от сладкого нектара, текущего из лона возбужденной нимфоманки. Одновременно с этим он попытался приспустить собственные панталоны. Девушка уловила его неловкое движение и решительно отстранилась, пухлые губы скривились в презрительной усмешке. Ее колени сомкнулись, лишив сладострастника любимого занятия. Она обратилась к рядом стоящей подруге. Та поняла ее просьбу и легким движением отодвинула надоедливого старика. Прелестницы расположились удобнее и принялись ласкать друг дружку тоненькими, умелыми пальчиками и горячими молодыми языками.

Обескураженный учитель танцев застонал от горького разочарования, сизые губы шептали слова укора и непомерной обиды, по желтым щекам бежали мутные слезы. Он взывал к девушкам так, словно был голоден и просил подаяния. Но те были равнодушны к его жалким просьбам, они лишь хихикали, глядя на стариковские барахтанья.

Старик приспустил панталоны и вытащил вялое, белесое орудие. Трясущаяся рука принялась энергично дергать неприглядный отросток, пытаясь привести его в боевую готовность. Но все усилия оказались тщетными.

Владимир внутренне содрогнулся от мысли, что и с его упругой плотью может когда-нибудь случиться нечто подобное. – «О, как природа равнодушна к мольбе о твердости приапа. Красотка юная смешлива – ей непонятна боль утраты».

Внезапно учитель упал на пол и забился в «падучей» – у старика не выдержали нервы. Из кривого, впалого рта полилась пена, руки и ноги содрогнулись от жутких конвульсий, бесцветные глаза молили о помощи.

Девушки не бросились к нему, взгляд ангельски-голубых глаз сделался холодным и равнодушным. На лицах появилось брезгливое выражение. Одна из них принесла свой маленький, расшитый бисером ридикюль, и извлекла оттуда довольно внушительных размеров дилдо. Остальные девицы захлопали в ладошки. А дальше началось такое, что привело Владимира к удручающе правдивой мысли – юные создания были далеко не девственны. Появилось еще несколько деревянных фаллосов и толстая восковая свеча. Все эти предметы были пущены в ход. Юные нимфоманки скинули юбки и корсеты. Нежные ручки ласкали груди своих подруг, раздвигались ноги, облаченные в шелковые чулочки и кремовые туфли, дилдо с легкостью исчезали в скользких горячих норках. Девочки ласкали друг дружку губами и тонкими пальчиками, их полуобнаженные тела дрожали от страсти, нежные груди сотрясались от сладких оргазмов.

Учитель танцев перестал биться в болезненном припадке и смотрел на учениц застывшим, мертвым взглядом. «Может, старик умер?» – озаботился Махнев. Одна из девушек оторвалась от любимого занятия и повернула голову к учителю. «Ну вот, хоть одна вспомнила о старом сладострастнике. Все-таки, он – их учитель. Сейчас она поднимет старика, даст воды», – надеялся Владимир. Он отчего-то проникся острой жалостью к этому немощному, старому человеку. Но его надежды не оправдались. В руках девочки неизвестно откуда оказалась льняная простыня. Ей она и закрыла сухенькое тело учителя, его мелкую, седую голову со стеклянными глазами. Парик учителя валялся рядом. «Они прикрыли его так, как прикрывают хладный труп. Что за жестокие создания! Такие милые мордашки и нежные тела, и такие каменные сердца. Хотя… о чем я? Возможно, старик получил по заслугам. Не он ли их развратил?»

Синий густой туман постепенно охватил своим покровом и сладострастных девиц. Теперь все они были полностью обнажены. Как ни странно, в комнате снова зазвучали чарующие звуки фламандского клавесина, к нему присоединился орган. «Мило и трогательно: юные развратницы ублажают себя под звуки удивительной мелодии. Похоже, это – концерт Баха», – подивился он. В синем свечении юные тела выглядели столь обворожительно, что Владимир стоял, потрясенный плавными линиями тел хорошеньких нимфоманок. Текущая синева меняла свои оттенки от легкого, перламутрового лазурита и аквамарина, до почти вайдовой и дымчатой, антрацитовой черноты. И этот свет более не напоминал туман, он обволакивал тела прозрачными струями, похожими на морскую воду, а серебристые звуки мелодии создавали особую торжественность, граничащую с душевным умилением. Ко всему прочему, откуда-то с потолка пошел снег. Он падал медленно и мягко. Крупные хлопья покрывали тела девушек белым саваном. Владимир присмотрелся: оказалось – ученицы спят, утомленные любовной игрой. Их маленькие головки уткнулись в нежные плечи друг друга, голубые глаза прикрылись длинными, бархатистыми ресницами, изящные носики заострились – девушки спали так крепко, словно умерли. В них не было и признака жизни. Хлопья снега густо запорошили бледные лица. Казалось, что это – не девушки, а фарфоровые куклы или манекены, сваленные в кучу нерадивым декоратором. Окаменели не только лица, каменными и неестественно жесткими выглядели длинные руки и ноги. Владимиру стало не по себе: «Неужели им не холодно? Может, они и вправду мертвы? Почему не видно даже признаков дыхания? Но как они прекрасны…»

«Господи, как я устал! – выдохнул Владимир. Его ноги стояли на полу. Рука взялась за ручку двери – медленно, со скрипом закрылась и эта, последняя комната. – Глупец, зачем я имя Господа припомнил? И где? – горькая усмешка скривила губы. – Господь меня не слышал и при жизни. Неужто тут меня услышит – сквозь толщи адовых препон? Как не разумен я в суждениях. Я просто сильно утомлен».

Он действительно почувствовал смертельную усталость. «Надо выбираться из этого странного дома, – рассуждал он. – Кстати, а вот и выход». Он хотел было открыть входную дверь, но вспомнил о свирепых стражниках – капских львах.

«Интересно: а эти киски окаменели или рыскают в поисках добычи? Не хотелось бы под конец моего пребывания в гостях, попасть в зубы к этим усатым милашкам», – озаботился Владимир. Он подошел к двери, рука сжала массивную бронзовую ручку, дверь поддалась. Махнев не стал раскрывать ее широко – он приоткрыл лишь маленькую щелку и выглянул на улицу. Почти рядом с дверью показался толстый светло-коричневый хвост, увенчанный шерстяной кисточкой… И этот хвост шевелился и постукивал о мраморный пол портика. Раздался раскатистый, похожий на небесный гром, звериный рык – Владимир захлопнул дверь. Сердце вновь забилось от липкого страха.

«Господи, боже мой, ну что за зверский дом! Ну, сколько можно меня пугать? Виктор обещал меня опекать, а сам оставил на произвол судьбы. Ни тебе хозяйки, ни слуг – все куда-то проваливаются к чертям собачим, а меня то и дело пытаются сожрать всякие монстры. Едва от крокодильчика отвязался, как эти доисторические чудища преградили путь!» – злился он. От обиды закипали слезы. Вдруг взгляд упал на высокое боковое окно в передней: «А что, если выбраться через него? Возможно, эти киски не увидят меня, и я огородами добегу до своего дома».

Он подошел к окну и потянул за ручку узорчатой рамы – окно с легкостью распахнулось. Владимир заглянул вниз – высоковато, но внизу, к счастью, не было ни души. Он решил тихонько спрыгнуть. Как только ноги коснулись земли, пятым чувством он ощутил неладное. За спиной кто-то был… Владимир медленно повернул голову – на него смотрели зеленоватые львиные глаза! Одна из хитрых кошек обежала дом с боковой стороны и готовилась к страшному прыжку. Лев находился на расстоянии шести шагов: он пригнул черную гривастую морду, усы и лапы чудовища были перепачканы свежей кровью. Железные мышцы напряглись, хвост подрагивал от предвкушения легкой добычи.

Владимир похолодел от страха – бежать было некуда. Он знал, что гигантский лев догонит его в два прыжка. Ватные ноги не позволяли сделать и шага. Махнев крепко зажмурил глаза – хотелось, чтобы лев исчез, чтобы он оказался миражом или эпизодом кошмарного сна. Если бы это был сон, то в подобной ситуации он бы поднатужился и вновь взлетел. Владимир набрал в грудь воздуха, поджал ноги и… оттолкнулся от земли. Все произошло слишком быстро – лев клацнул ужасной пастью, пахнуло кровью – но Владимир был уже слишком высоко. «Какое это счастье – что я научился летать, – ликовал он, вздох облегчения вырвался из груди. – Накася, выкуси, хитрая морда!» – Махнев торжествовал.

Он открыл глаза – внизу мелькнула желтая спина разочарованного хищника. Лев потрусил к входной двери злополучного дома. Там его поджидал второй монстр. Перед ним лежала груда окровавленного мяса. Львы раздирали довольно крупную тушу. «Надо же, какие жадные! У самих столько еды, а им все мало», – он висел в воздухе, примерно, на высоте второго этажа и наблюдал за львиной трапезой. Среди кровавого месива мелькнул кофейный лоскуток. Махнев содрогнулся от ужасной догадки. Что они едят? Вернее кого? Он присмотрелся – предчувствия не обманули. Крепкие зубы монстров разрывали человеческое тело. Это было тело одного из кофейных красавцев. Несчастный мурин, который некоторое время назад ублажал хозяйку дома, попал на съедение этим жутким тварям. «А может, они сожрали всех четверых? Какая страшная участь! А может, Полин Лагранж – эта нимфоманка и сладострастница приказала скормить хищникам своих очередных рабов? Может, она умерщвляет каждого любовника, как царица Тамара? Мне не разгадать этой жуткой тайны. Надо лететь домой, подальше от этого гиблого места».

Он отвернулся от львиного обеда, его мутило от вида и запаха человеческой крови. Мраморный портик с колонами выглядел теперь, словно жертвенный алтарь. С ровных ступенек текли красные потоки и моментально впитывались в зеленый газон. «Сейчас я миную этот «эдемский сад», фонтан с золотыми рыбками – а там уже недалеко и выход. Скорее, скорее за калитку. В гостях – хорошо, а дома – лучше», – рассуждал Махнев, торопясь покинуть поместье Лагранж.

Внезапно воздух загустел, и Владимир завис над парком. Он попытался преодолеть эту липкую густоту, шевелил ногами, махал руками, словно крыльями – его свободный полет сильно затормозился. Теперь он не летел, а скорее висел в воздухе. Было такое ощущение, что его, как тряпичную марионетку, подвязали за тонкие невидимые нити. Он трепыхался, тужился, пытался сопротивляться – но оставался на месте. Наоборот – зловещий кукловод решил немного поиграть со своей игрушкой. Невидимые нити напрягались – шевелились руки и ноги. Его крутили и вертели – он кувыркался в воздухе и скакал, словно резиновый мячик.