Он вздрогнул – чья-то мягкая рука настойчиво теребила его плечо. Махнев попытался сосредоточиться. Перед ним стояла обнаженная блондинка – горничная мадам Лагранж. Как он мог о ней забыть?

– Месье Махнев, простите меня за назойливость, не составите ли вы мне компанию, пока мадам занята? – кокетливо, немного смущаясь, пролепетала она.

– Конечно, составлю, – прохрипел ошеломленный Владимир.

Было такое ощущение – словно его на мгновение выдернули из быстровращающейся детской карусели или из середины пестрого калейдоскопа. Кружилась голова, немного подташнивало. Не смотря на это, вожделение было столь сильным, что казалось: его фаллос треснет от натуги, и скоро польется кровь.

– Меня зовут Анетта, – едва успела проговорить блондинка. Последние звуки ее голоса потонули в сладострастном поцелуе. Владимир, словно хищник, набросился на хорошенькую Анетт.

Он с удивлением обнаружил то обстоятельство, что на нем не было никакой одежды. «Когда я успел раздеться? Опять какая-то чертовщина!» – едва подумал он, и тут же погрузился в теплое, узкое лоно блондинки.

Анетт оказалась очень темпераментной женщиной. Она так энергично двигала круглым, упругим задом, большие груди с острыми сосками были столь аппетитны, что через пару минут наш герой буквально взорвался потоком живительной влаги. Они полежали несколько минут, ошарашено разглядывая причудливые позы совокупляющихся сладострастников. Всеобщая вакханалия имела такой накал, что любой, кто попадал в ее поле, сразу же, неумолимо заражался безудержной похотью.

Лежа на ковре, краем глаза Владимир успевал поглядывать на середину зала, на ту кровать, где «скакала» главная наездница, хозяйка дома – величественная Полин. В струйках перламутрового тумана образ Полин выглядел нечетко, а чуть размыто. Даже сквозь пелену Владимир уловил еще одну перемену декораций… Появился четвертый мулат. По его характерным движениям Владимир понял: любительница содомии получила еще одного желанного жеребца. Он замкнул тылы этой странной «кавалькады», вогнав внушительное орудие в спелый зад королевы.

«А бабушка-то не промах. Хотя, какая же она бабушка? Черти! Вы задурили мне все мозги… Я так устал от ваших мистификаций», – путались мысли Владимира. Мысли путались, а фаллос предательски стоял.

Он еще раз сблизился с Анетт. На этот раз он поставил ее на колени и вогнал, налитой от крови член, прямо в узкий, розоватый анус. Анетт вскрикнула от боли и поддалась вперед, пытаясь освободиться от столь крупного и решительного гостя. Но, охваченный безумным вожделением, Владимир не дал ей опомниться. Сильные пальцы впились в нежную шею блондинки – он притягивал ее с такой силой, что женщина стонала, всхлипывала и крутила задом. Через минуту она обмякла и покорно выгнула спину, а еще через минуту принялась сама насаживаться на упругий ствол.

– Прости милая, тебе придется чуточку потерпеть… – едва выдохнул он. – Ты сама этого хотела… Сейчас тебе станет хорошо…

Анетт простонала что-то в ответ, открывая припухший от поцелуев рот. Через несколько минут он разрядился в узкую дырочку доброй порцией, горячего как лава семени, и упал на персидский ковер. Спина и мокрые от пота руки с наслаждением окунулись в мягкий, шелковистый ворс. Тяжелые веки сомкнулись от усталости, хотелось спать. Прошло несколько минут.

Но и после этого возбуждение не утихло. Странным было то, что оно разгоралось с еще большей силой. Рука пошарила рядом – он хотел еще раз воспользоваться услугами гостеприимной блондинки. Изощренная фантазия услужливо подкидывала новые похотливые позы, в которые он намеревался поставить податливую Анетт. Но блондинка куда-то исчезла.

Владимир недолго пребывал в одиночестве.

– Меня зовут Акеми, – звуки нежного голоса заставили вздрогнуть. От сладкого спазма шевельнулись волосы на груди и голове. – Господин не будет возражать, если Акеми присядет рядом?

– Нет, нет, – Владимир качнул головой. – То есть да, присаживайтесь.

Легкий шелк коснулся голой ноги и живота, круглой россыпью прозвенели колокольчики, пахнуло чем-то свежим, и одновременно горьким. Это был запах белой хризантемы. Над ним проплыло нечто странное: белые, черные, пурпурные и золотистые тени… Это была японка. Кукольное лицо покрывал тонкий слой рисовой пудры, ярко-вишневые губы выглядели маленьким темным пятном, узкие, чуть припухшие глаза, подведенные черной тушью, смотрели ласково и совершенно бесстрастно. Черный глянец волос, уложенных в причудливую прическу, контрастировал с фарфоровой белизной лица. Из волос торчало несколько деревянных палочек, костяные гребни, и множество живых цветов – розовых и ярких фуксий, спускающихся длинной гирляндой по тугим, распущенным прядям.

«Что за диво-дивное? Наверное, это гейша, – подумал Владимир. – Но к ней нужен особый подход, уединенность. У меня никогда не было гейши. Не буду, же я ее при всех…»

– Владимир-сан может не стесняться. Я не гейша, я юдзё^[34]. Правда, совсем недавно я получила почтенный ранг таю^[35]. Со мной ты можешь без стеснения делать многое. У тебя такой могучий жезл, что Акеми без колебания выбрала именно его. Он будет моим талисманом и защитой от злых духов. Если бы мы оказались у меня на родине, я повела бы тебя в сэнто^[36] и отдала бы подобающие почести твоему «священному жезлу». Здесь иные правила, – она поклонилась, маленькие ладони соединились в трепетный бутон. Воцарилось молчание, кроткий, восхищенный взгляд коснулся груди и живота обнаженного Владимира. Она старалась не смотреть на твердеющий член – он наливался свинцовой тяжестью и расправлялся прямо на ее глазах. – Оу, какой Владимир-сан сильный мужчина! – смущенно пролепетала она. Вишневые губы обнажили полоску зубов, покрытых золотистой, почти черной пылью. – Если господину угодно, пусть он свяжет меня и воспользуется своим священным правом. Акеми любит, когда ее связывают.

Японка снова поклонилась, тонкие ладони коснулись золотистого пояса кимоно, несколько ловких движений, и красный шелк соскользнул с узких, мальчишеских плеч. Обнажилась неразвитая девичья грудь, плоский живот, узкие бедра и худенькие ноги. В алебастровой белизне сомкнутых бедер топорщился кустик иссиня черных, густых волос.

– Владимир-сан, свяжи меня подобно морской звезде, и пусть твой ласковый угорь вползет в раскаленную раковину, – она протянула моток пеньковой веревки. – Только позволь вначале обмыть твоего резвого кальмара, прежде чем он ворвется в волшебные врата рубиновой пещеры.

Рядом с полуобнаженной японкой, на которой из одежды оставался лишь золоченый пояс и деревянные сандалии на высоком каблуке с тремя подставками, возник фарфоровый тазик с водой. Пахнуло чайной розой и миндалем. Холодные пальчики прикоснулись к натянутой плоти. Эти прикосновения напомнили трепет крыла садовой бабочки или дрожание полураспустившегося бутона бархатной фиалки. У Владимира снова пошел мороз по коже, и встали дыбом все телесные волоски.

– Ииии, – простонал он. – Акеми, милая, что ты делаешь со мной?

– Я лишь хочу обмыть твой славный жезл, мой господин, – прозвенел тоненький голосок.

Она взяла в руки торчащий сверх меры член, движением ноги подвинула таз с водой и принялась аккуратно и нежно обмывать раздутую головку и лиловый от возбуждения ствол. Владимир стонал от наслаждения. Через пару минут Акеми достала тряпичную салфетку и промакнула капельки душистой воды. Она полюбовалась на чистый и вполне готовый к бою инструмент. Вишневые губки прикоснулись к блестящей головке.

– Как ты хочешь, чтобы я тебя связал?

– Раздвинь широко мои ноги и привяжи ступни к двум концам этой бамбуковой палки. – Владимир огляделся. В этом чертовом доме все предметы возникали прямо из воздуха. Рядом с японкой оказалась крепкая, длинная палка. – Я хочу, чтобы Владимир-сан мог хорошенько видеть рубиновые стены моей пещеры, а не только заросли у входа. Но перед этим Владимир-сан я попрошу тебя связать мои запястья над головой.

– Но разве тебе не будет больно, моя маленькая? – прохрипел возбужденный Владимир.

– Мне будет очиень, очиень приятно, – она улыбнулась темными зубами.

Он сделал так, как хотела смелая юдзё. Худенькие, белые ноги распахнулись так широко и легко, словно Акеми всю свою короткую жизнь служила балаганной гимнасткой. И Владимир увидел-таки ярко красную пещерку белолицей юдзё. Он вошел в нее с неземным наслаждением.

Владимир не понял, сколько времени он провел с прекрасной Акеми. Ему казалось, что вокруг них вырос высокий бамбук – целая бамбуковая роща, и сами они лежат на изумрудной и мягкой циновке. Замерли все звуки, зал, полный совокупляющихся людей, уплыл куда-то в стороны и стал почти невидимым. Перед лицом Владимира была лишь страстная японка. Она морщилась, плакала от боли и захлебывалась от страсти, шепча ласковые слова. Он поворачивал ее то передом, то задом. Искушенная в любовном ремесле, маленькая юдзё подсказывала ему все новые комбинации страстных совокуплений с использованием веревки. Кроме этого в ее шелковом узелке оказался целый набор деревянных и каменных дилдо, коими она просила затыкать пустующие отверстия. В ход пошли деревянные прищепки, костяные крючья и кожаная плеть. Акеми любила получать удовольствие посредством боли. Они зашли так далеко, что худенькое белое тело его новой любовницы приобрело местами багровый оттенок, а рубиновая раковина распухла от множества прищепок.

– Акеми, нам нужно остановиться. Этому омуту не будет конца. Смотри, твое тело горит от порки и прищепок, – выдохнул Владимир после очередного оргазма.

– Как прикажет мой сильный господин, я ухожу… – прозвенел тоненький и немного разочарованный голосок Акеми. – Если Владимир-сан пожелает, я тут же появлюсь. Стоит тебе лишь подумать о маленькой юдзё, как я примчусь быстрее лесного ветра.

Не успел он опомниться, как Акеми накинула красное шелковое кимоно, собрала веревки, прищепки и другие атрибуты страстной любви. Мелькнул фейерверк ярких красок, звякнул серебряный колокольчик, воздух наполнился ароматом хризантемы. Раздался легкий хлопок, и юдзё исчезла. Пропала, словно мираж и бамбуковая роща.

После исчезновения японки, Махнев заново ощутил свое присутствие на всеобщей вакханалии – вернулись все запахи и звуки.

После нее к нему потекла вереница других соблазнительных женщин – рыжие, брюнетки, чернокожие, мулатки, азиатки…

Он сбился со счета – сколько раз его приап входил в разномастные: узкие и не очень, теплые и почти горячие, гладкие и волосатые, тугие и скользкие тоннели. Сбился со счета – скольких женщин он удовлетворил. Он лежал на многих, многие скакали на нем, он вставлял горячий, ненасытный ствол в разные отверстия и, казалось, был готовым удовлетворить все страждущие похотью, адские тела. Под конец член почувствовал влажное и нежное касание – это были губы робкого, смуглого юноши. А потом и рука светловолосого, широкоплечего «баварца» по-хозяйски потянулась за его детородным отростком… У него уже не было сил противостоять натиску всех сладострастников и собственному вожделению. Натруженный фаллос горел, как огонь. Усталые губы едва слышно прошептали:

– Хватит, господа… Это уже слишком. Я устал… от вашей любви. – И он тут же упал словно подкошенный. Вокруг послышались дикий хохот, визги, улюлюканье… А может, ему это мерещилось.

Владимиру чудилось – он погружается в глубокий обморок. Сознание потихоньку покидало изможденное развратом тело, а может, он просто засыпал. Этот странный, глубокий сон позволил отвлечься от адского вожделения. Он спал, но в то же время мог видеть все, что творилось вокруг. А вокруг продолжалась все та же всеобщая бурная оргия. Её накал нарастал: она становилась все более изощренной и бесстыдной.

Женщины визжали и извивались, подобно змеям, из разверзнутых ярко карминных губ вылезали раздвоенные жала. Мужчины скакали вокруг, словно толпа безумствующих сатиров. На минуту ему показалось, что это не люди, а сборище козлоногих и мохнатых бесов, ведьм и отвратительных чудовищ.

Одна из женщин, раздираемая безудержной похотью, широко открыла жадный рот, щелкнули острые зубы – пенис партнера был откушен. Несчастный взвыл от боли, обе руки старались прикрыть место, откуда фонтаном полилась кровь, то место, где еще недавно покачивалось внушительное орудие. Вся оголтелая толпа разразилась поощрительными возгласами в ответ на этот ужаснейший поступок. Как ни странно, ее жертва не стал долго горевать. Он тоже утробно заржал, немного дернулся, крутанулся на одной козлиной ноге, и на месте откушенного приапа вдруг появилось целых два. С торжествующим криком он кинулся на поиски коварной членовредительницы.

В другом конце зала Владимир увидал женщину без головы. Она двигалась навстречу кавалеру в бешенной любовной скачке, а ее голова лежала на ковре и моргала выпуклыми, голубыми глазами. У иных дам вдруг исчезли руки и ноги, а туловища удлинились, превратившись в некие ящероподобные существа. Он увидел, что по залу стали летать отдельные фрагменты тел: волосатые руки совершали хватательные движения, оторванные головы шевелили языками и чмокали губами, глаза вываливались из впалых глазниц.

«Да что же это делается? – сквозь сон подумал Владимир. – Куда я попал? Господи, неужто ты не видишь всего этого срама? За что? Спаси меня, Боже!»

И в этот момент Махневу показалось, что чья-то невидимая ладонь ударила его по щеке. Удар оказался столь сильным, что голова мотнулась в сторону, хрустнули позвонки на шее, во рту появился солоноватый привкус горячей крови. Эта странная пощечина вывела его из глубокого сна. Туман рассеялся, все встало на свои места. Люди вновь обрели человеческие черты – исчезли козлиные морды и раздвоенные копыта. Перестали отваливаться части тел и летать по огромному залу. Оргия продолжалась, но ее участники более не выглядели монстрами, они выглядели обычными людьми.

Он так и не понял, что происходит с ним: сон это, явь или грезы. Постепенно на смену усталости пришла необыкновенная легкость. Казалось: из тела ушел вес, и стоит только захотеть – он полетит. Владимир закрыл глаза, поджал ноги, оттолкнулся от пола и… взлетел. Он оттолкнулся так сильно что, не рассчитав силы, стрельнул в пространство огромной комнаты, словно бумажный снаряд из мальчишеской деревянной рогатки – голова ударилась об узорчатую лепнину высокого потолка. «Ух, как высоко! Надо бы опуститься ниже. Да и голове неудобно. Завис, как закорючка», – озаботился Владимир. Мысленно он постарался переместить центр тяжести к ногам. Странно, но это удалось – усилием воли он опустился на несколько локтей. Рассмеявшись от удовольствия, Владимир кувыркнулся в воздухе, перевернулся на живот и полетел в другой угол огромного зала, к старинному камину. Оказавшись возле него, он протянул ладони – пламя горело ярко, освещая рельефные изразцы и глянцевый лак паркета, но руки не чувствовали привычного, уютного тепла. Это был синеватый, холодный огонь. Он оглядел себя – теперь он снова был одет.

Ему почудилось – глазурь на изразцах стала ярче и живее. Блики огня играли на выпуклых рисунках. Владимир присмотрелся – маленькие квадратики каминной плитки изобиловали фривольными сюжетами: светловолосые, голые нимфы убегали от сатиров; те гнались за ними по лесным чащобам, тряся красными эрегированными приапами; томные барышни задирали подолы пышных юбок, обнажая бутоны раздвинутых губок; бравые солдаты приспускали штаны перед уличными торговками и манили последних в темные подворотни. И главное – все они были живые! Здесь тоже шла своя маленькая греховная жизнь. Взгляд Махнева скользнул вдоль сиреневых стен. На них тоже ожили сюжеты гобеленов и живописных полотен: пасторальные пастушки бесстыдно совокуплялись с пастухами, забыв о своих козочках и коровах; восточная красавица, охваченная пылкой страстью, отдавалась турецкому султану; вельможные дворяне короля разглядывали перси юной герцогини, а та, задрав пышную юбку, широко раздвигала ноги. Там было много других похотливых картинок. Владимир с трудом оторвал от них взгляд. Но то, что творилось в самом зале, завораживало еще больше. Владимир не задержался надолго возле причудливого камина.

Он парил в перламутровых струях и теперь уже бесстрастно наблюдал за тем, что делается внизу. Казалось, что все совокупляющиеся в беспорядке люди стали походить на живую лиловую массу или корни тропических растений – так диковинно переплелись меж собой их разномастные тела. Зал будто стал еще шире – он выглядел, словно огромное зыбкое и бескрайнее поле, окутанное сиреневым свечением. Владимир отлетел к стене, расширенными глазами он созерцал эту грандиозную вакханалию. Она восхищала дерзкой бесстыдностью оголтелого сборища адских прелюбодеев и одновременно пугала – казалось, эти люди давным-давно сошли с ума и не могут, не в силах остановить всеобщее безумство. И безумством этим правит ужасная сила… Невидимый режиссер поставил этот спектакль, а теперь сидит в зрительном зале, наблюдая со стороны «плоды своего извращенного гения».

Владимир оттолкнулся от стены и полетел туда, куда его все время тянуло – в центр зала, туда, где стояла кровать Полин Лагранж – хозяйки дома, королевы сладострастников.