Трудный возраст

Радино детство прошло в лучших традициях детства девяностых. Большие дружные компании, самобытные личности, гениальные в своей простоте игры. Это сейчас мы уединяемся и бросаем собаке какую-нибудь навороченную заморскую игрушку со странным названием, краем глаза поглядывая, чтобы никто к нам грешным делом не приблизился. Здороваемся, кивая или махая рукой издалека. Собаки – и те виляют друг другу хвостами с почтительного расстояния. Или сидим с собакой на лавочке, а маленький экран телефона, на котором вереницей проходят квадратики фотографий собак, полностью заслоняет большую картину мира вокруг. Тренажерные залы заменяют прогулки. Новая реальность не щадит ни людей, ни собак – жизнь тех и других меняется все быстрее с каждым годом.

Только кошкам, похоже, все равно. Сначала воротили нос от серой колбасы, потом от подушечек с паштетом, а сейчас – от суфле из индейки в сливочном соусе с хрустящим топпингом, черт его возьми. Постоянство на грани фантастики.

Шел 2005 год, но, несмотря на это, Рада успела застать расцвет собаководства в нашем районе. Коммунизм уже безвозвратно испарился из всех прочих сфер жизни, но в собачьей среде он продержался дольше всего и исчез только через пару лет.

Но пока на каждую прогулку мы, задыхаясь от чарующей новизны, бежали как дети на деревенский праздник. Особенно нетерпеливо мы с мамой считали часы до вечерних прогулок, ведь они были самыми интересными, почти священными.

– Ничего себе, летучая мышь! – с такими словами Радке впервые отворили калитку стадиона местные завсегдатаи.

Действительно, к четырем месяцам она начала стремительно вытягиваться, превращаясь из милейшего пупса в долговязого угловатого подростка. Особенно старались уши. В требуемое по стандарту положение они поднялись вскоре после того, как Рада переехала к нам. Но вот их восхитительная несоразмерность телу стала на ближайшие пару-тройку месяцев объектом повального доброжелательного подтрунивания.

Наш лексикон пополнился странными именами собственными: Моллин дядя, Греева тетя, Нордин парень. Ведь собак по именам мы узнали раньше, чем хозяев.

У Рады появилось множество друзей самых разных пород – и ровесников, и собак постарше, и даже собачьих пенсионеров. Но самой любимой стала Молли – щенок лабрадора двумя неделями старше. С ней Рада устраивала большие гонки с перерывами на борьбу сумо. Я тогда еще сама была ребенком, и все собаки виделись мне сказочными существами, яркими индивидуальностями.

Как говорил маленький принц – взрослые любят цифры. И действительно, сейчас меня скорее заинтересует, сколько собаке лет или же сколькими видами спорта она занимается, нежели ее богатый внутренний мир. Но тогда я каждый вечер могла становиться героиней волшебной сказки, просто бегая с длинной палкой в большой стае щенков.

Этот этап Радкиного взросления омрачился лишь одним моментом: ее крепкие прежде задние ножки ощутимо сблизились в районе скакательных суставов, что отразилось не только на стойке, но и в некоторой степени на качестве походки.

– Это слабые связки, для немца в период быстрого роста – нормально! Ваша задача – поймать тонкую грань между «дать собаке вырасти» и «не запускать»! – Светлана проводила сеанс кинологической психотерапии по телефону. – Подождите еще немного и начинайте бегать! И добавками не пренебрегайте.

Мы уже прощались; телефонная трубка начала движение на свое законное место, когда из нее послышался далекий взволнованный возглас Светланы:

– Да, совсем забыла! Барьеры до десяти месяцев – ни-ни. Разве что месяцев с семи перепрыгивать совсем низенькие, которые не выше пясти.

Конечно, мне было очень обидно. Будто кто-то капнул темной краской на идеальную картину, висящую на стене в галерее искусств. Время шло, и регресс стал очевиден. Связки по мере Радиного роста уже почти перешли границу с вывеской «приемлемо». «Нужно действовать», – подытожила я. Тем более что возраст (уже) и связки (пока) позволяли выполнять активные нагрузки.

У щенков связки более эластичны, чем у взрослых собак. Это всего лишь одно из проявлений материнской заботы природы. Благодаря эластичности связка может амортизировать удары по суставу, которые неизбежно возникают во время бега, активных игр и даже при простом шаге. Для растущего организма – архинеобходимо. Но у немецких овчарок есть тенденция к слабости задних конечностей, а потому важно отследить момент, когда забота природы начнет переходить в бич породы. Ведь от одного состояния до другого рукой подать.

Начали мы с покупки мячика. Ярко-красный, из приятной на ощупь плотной резины, с нотками ванили в запахе – новая игрушка сразу очень понравилась Радке. Чего не скажешь о соседке снизу – она настолько не прониклась нашими первыми упражнениями по подносу мяча на ковровой дорожке в коридоре, что даже впервые за 20 лет нанесла нам личный визит. Пришлось перемещаться на улицу. Но это и к лучшему: мягкий, чуть утоптанный снег по-любому лучше ковра. Соседке плюсик в карму, как ни крути.

Бег за мячиком плотно вошел в нашу реальность. Рада превратилась в его фанатку буквально за день – и на всю жизнь. Я расписала ей персональную программу тренировок, чтобы нагрузки наращивались постепенно, без риска для здоровья щенка.

И пусть с первой собакой я сделала много неверных шагов в плане дрессировки, зато в плане Радиной физической формы нам повезло сразу нащупать путь истинный и не сворачивать с него.

Бег за мячом по прямой и вверх по горке, преодоление небольших сугробов, длинные прогулки в парке, а к году – еще и ходьба по лестнице вверх и внатяг на шлейке, а также плавание. Все это стало лучшей инвестицией в наше будущее. После нескольких месяцев последовательных тренировок я получила годовалую собаку с крепкими задними лапами. Их отдельно отметили на единственной в нашей жизни выставке, да и среди комплиментов Раде всегда лидировали «Какие красивые уши!» и «Какие хорошие для немецкой овчарки ноги!». Всю свою жизнь Рада не уставала благодарить за вложенные в нее в тот год усилия – не только сотнями километров быстрого мощного бега, кубками и медалями, но и… идеей названия для этой книги. Рада жила со всех лап.

Будет просто неприлично не упомянуть еще и одну замечательную собачью личность, которая внесла бесценный вклад в Радино физическое развитие. Гарик, метис цвергпинчера, мужчина в самом расцвете сил и на определенном жизненном отрезке – персональный тренер по бегу. А ведь все вводные данные непрозрачно намекали, что такого случиться не может, от слова вообще.

Гарикявлял собой полную противоположность обычным представлениям о фитнес-тренерах. Маленький, приземистый, с гордостью несущий свои жирненькие телеса на коротких кривых лапках. Но это не мешало ему оставить с носом любого фитнес-тренера и олимпийского чемпиона вместе взятых, чуть только его кряжистая тушка подключала турбо-режим. «Откуда что берется», – только и ахали мы, прыжком уступая дорогу, когда мимо проносился Гарик в образе пушечного ядра, а за ним вверх по горке – Радка с высунутым языком. Гарик, кстати, отличался премерзким характером и пренебрежением ко всему живому. Особенно тренер по бегу не терпел больших собак и особенно немецких овчарок. Рада стала исключением – ведь за ее физическую форму он с некоторых пор нес личную ответственность. Да и девчонка вроде неплохая. Рада не интересовала Гарика как женщина, тем не менее он позволял сколь угодно слюнявить себя и даже катать лапой по земле – но только с пользой для дела. Интерес к своей подопечной Гарик потерял одновременно с тем, как ее задние лапы стали идеальными. Совпадение или тренерские амбиции?

– Девушки, а из какого питомника ваша овчарочка? – заискивающе улыбаясь, почти скалясь, спросила незнакомая женщина. Она появилась будто из ниоткуда, но, ожидая ответа, едва заметно озиралась через плечо.

Я назвала питомник. Нам не жалко.

Рот женщины собрался в улыбку, напоминавшую переслащенный сухофрукт.

– А кто родители, бабушки-дедушки?

Я вздохнула, но перечислила несколько кличек. Мы не спешим, погода хорошая.

– Видела вашего деда на выставке, у него тоже задние ноги образцово-показательные, – женщина еще раз с пристрастием оглядела Радку, словно перерисовывала ее контур на невидимую бумагу. Вдруг, опомнившись, она засеменила в противоположную сторону по странной дуге.

За трансформаторной будкой мы заметили знакомую фигуру. Та почувствовала взгляд и сделала шаг назад – мол, нам показалось. Наша собеседница обошла будку с обратной стороны и, выждав, когда мы скроемся из виду, шагнула из-за стены уже в компании Лены. Лены и двух каких-то странных существ.

Лена, заводчица из нашего района, как никто другой умела испортить всякую породу, к которой прикасалась. История началась с немецких овчарок. Поговаривали, раньше Лена была прогрессивным дрессировщиком и перспективным заводчиком. Но что-то пошло не так: сначала – приоритеты, а затем «пошли не так» уже и сами собаки.

Неожиданно для обеих сторон в самом конце прогулки мы столкнулись за углом забора. Мама ахнула и прижала руку ко рту, у меня на глазах выступили слезы. Лена и наша недавняя знакомая вели на поводках двух щенков немецкой овчарки. Очаровательные полугодовалые бутузы кусали друг друга за шею, но, завидев незнакомцев, бросили свое занятие и принялись рассматривать нашу троицу с доброжелательной непосредственностью. Мой же немигающий взгляд замечал только часть картины, а именно – их задние ноги. Малыши попытались приблизиться к нам, и мама тоже заплакала. Плюсны щенков лежали на земле, так что передвигались они на пятках, словно обессилевшие кузнечики. Я собирала последние силы, чтобы не смотреть на их славные добрые мордочки.

Женщины не удостоили нас взглядом и прошли мимо. Я обернулась. Лучше бы я этого не делала – сбоку еще казалось, что у щенков есть, пусть крохотный, шанс на сносное существование.

До того дня наши отношения с Леной ограничивались тем, что мы были единственными овчаристами района, с которыми Лена принципиально не здоровалась. Но зато на постоянной основе засылала казачков к будоражащему четвероногому объекту. Собаки Лениного разведения (особенно кобели) не раз бросались на Радку, но теперь это казалось цветочками по сравнению со все новыми и новыми партиями щенков с безобразными ногами, которых мы наблюдали на прогулках.

Такие заводчики были, есть и будут всегда, покуда в этом мире существуют деньги и те, кто их приносит. Без законов о защите животных и в условиях большого спроса изменить ситуацию способно разве что одно маленькое движение верхним веком. Обычно оно дается с большим трудом, но его можно натренировать. Вот если бы сделали такие школы для будущих владельцев собак, где на первом и самом важном уроке их бы учили полностью открывать глаза даже при взгляде на маленьких, хорошеньких щеночков! Тогда никакая Лена и ей подобные не смогли бы продавать собак из фильма ужасов. Горе-режиссер был бы уволен и пошел мести улицы.

Радины представления о дрессировке развивались параллельно моим, и частенько Раде было абсолютно параллельно на дрессировочные амбиции ее хозяйки. Но я старалась.

Обучение собаки командам послушания началось по переводной немецкой книге о немецких же овчарках. В отсутствие альтернативных источников информации о дрессировке моя кинологическая библия грозила рассыпаться в труху уже через несколько месяцев, а зачитанной до дыр она стала в первую же неделю совместной жизни с Радой.

Первые успехи не заставили себя ждать. Из обязательной программы Рада знала команды: «Рядом», «Ко мне», «Повороты на месте», «Сидеть», «Лежать», «Стоять», «Апорт». Произвольная программа включала: «Голос», «Умри», «Перевернись», «Замри», «Направо-налево», «Кругом». Самыми любимыми командами у Рады были «Умри» и «Голос». Она театрально заваливалась на бок, поджимала лапку и закатывала глаза. Скоро один глаз начинал разведку – определял координаты кусочка сыра. Если сыр запаздывал, автоматом шла команда «Голос». Эту команду Рада, похоже, могла выполнять бесконечно. Только попроси.

Нам с Радой было интересно общаться в тренировочном формате. Многое получалось само собой – «эффект первой собаки». Именно первые собаки достаются хозяевам уже с какими-то базовыми настройками, призванными хоть немного компенсировать их неопытность. То чувство, когда хотела чему-то научить собаку, а она это уже знает. До чего-то мы доходили на практике, набивая шишки в полевых условиях, – в такие минуты всегда чувствуешь себя усталым путником, достигшим лесной избушки с горячей печью и накрытым столом.

Но во мне крылся незаметный моему внутреннему дрессировщику тех лет грешок – я редко умела вовремя остановиться. Кроме того, ничего не знала о дроблении цели на маленькие шажки. В результате всегда заинтересованная Рада начинала сперва скучать и тупить, а затем и откровенно вредничать. Ведь просто встать и покинуть ратное поле ей не позволяло воспитание.

– Вот, еще один раз делаем и уходим! – говорила я сама себе после идеального прогона поворотов на месте. И именно в этот следующий «один раз» начинала происходить чертовщина, хотя ничто будто бы не предвещало. Рада читала мои мысли и с горя принималась, к примеру, не докручивать попу на этих самых поворотах. Прогулка затягивалась минимум на двадцать минут, теперь уже к неудовольствию подмерзающей мамы. Уже спустя несколько лет мама открыла мне страшную тайну: иногда, пока я не видела, Радка бросала на маму вопросительный взгляд, мол, «а шо за команда-то?». Мама подавала незаметный жест или подсказывала команду, бесшумно шевеля губами. И ведь все были счастливы.

После тренировок мы с Радкой самозабвенно гоняли по земле каштаны или маленькие яблочки – и пусть все игрушки мира подождут.

Примерно к семи месяцам Рада достигла размеров взрослой собаки. Но ладно бы только внушительных размеров – так еще и гораздо более внушительных амбиций. До этого меня занимал единственный вопрос: куда же так быстро делся мой ушастый пупсик и почему я вожу на поводке лошадку? Но когда Рада в первый раз облаяла из открывшегося лифта нашего соседа, все остальные проблемы отскочили на второй план даже быстрее, чем этот самый сосед.

Каждый проезд в лифте теперь сопровождался нешуточным стрессом – как для нас, так и для жителей подъезда. Последние дружно считали время ожидания лифта наиболее подходящим для различного рода философских дум. Нажав кнопку, они моментально уходили в благостную нирвану. Поэтому, когда из дверей лифта на них вылетало рычащее чудовище, пусть и в наморднике, болтающаяся на другом конце поводка персона неизменно получала щедрые комплименты.

– Совсем оборзели со своим чудовищем! Спилберга на вас нет!

Я шлепала Раду по попе, с грустью размышляя, что старина Спилберг определенно много потерял. Ведь куда безопаснее прогуляться по парку Юрского периода, чем дождаться лифта во втором подъезде. Даже с учетом того, что там динозавры были без намордников.

Но больше всего меня печалило, что я не знала, как это исправить. Не помогали ни шлепки по попе, ни одергивания, ни строгие команды. Рада будто вообще не замечала приемов из моего нехитрого арсенала.

Мы активно зарабатывали себе минусы, а я думала начинать зарабатывать на кинолога. Но однажды мы вышли на прогулку очень рано утром, когда внизу перед лифтом точно не могло никого оказаться. Это позволило проехать в лифте спокойно, а не как обычно – со сжатыми зубами и еще сильнее сжатым в руке поводком, будто я готовлюсь прыгать с парашютом. Привыкнув смотреть на Раду из-за завесы надвигающегося ужаса, теперь я подключила опцию ясного взора и увидела новые для себя детали, а именно: Рада начинает ершиться и навостряться еще на уровне третьего этажа.

Через несколько дней в подъезде воцарилась тишина, а я мысленно отправила старине Спилбергу письмо с извинениями, что его визит отменяется. Еще через пару недель с молчаливого согласия соседей мы сняли с Рады намордник. А ведь я просто начала пресекать те самые первые сигналы агрессии, а не бороться с ветряными мельницами после уже свершившегося факта. Новая схема сбивала Раду с панталыку, и она не успевала прийти в боевую готовность к моменту открытия дверей. Я сама стала спокойнее и осознаннее, и от меня в собаку перестали лететь адреналиновые искры. Огонь Радиной агрессии стал постепенно потухать и дымиться.

Пока Рада в положении «рядом у ноги» обменивалась удивленными взглядами с соседями, я виртуозно просовывала через намордник кусок сыра и проскальзывала в тамбур, где хвалила Раду так, будто она спасла мир. Хотя почему будто? Спасла – от своего внутреннего динозавра. Единственный побочный эффект – теперь соседи пугались моих восторженных воплей. Но это уже не к Спилбергу.