Выбор или судьба?

Серое промозглое утро 11 декабря 2004 года не предвещало ровно никаких эпохальных событий. В тусклом свете из окна комната казалась нарисованной карандашом. На улице было так промозгло, что батареи не справлялись, и во время завтрака бабушка оставила гореть сине-желтые цветки газа в конфорках.

Однако, как показала практика, изменить жизнь способны не только теплые солнечные деньки, но и такие вот 11 декабря, когда в мокрый снег и пронизывающий ветер приходится вытаскивать себя из дома и ехать на дачу. Позвонили соседи и сообщили, что из-за мокрого снега с дома сорвало водосток.

Уже смеркалось, когда мы с мамой и бабушкой наконец уложили в сарай садовый инвентарь, которому теперь предстоял заслуженный отдых. Плеснув на руки ледяной воды и бросив оценивающий взгляд на плоды наших трудов, мы отправились на автобусную остановку. Автобус не изменил своим привычкам и пришел минут на сорок позже. Наконец, согревшись и задремав в автобусе, я уже подносила к губам чашку горячего чая и готовилась смачно отхлебнуть. Именно в этот момент ко мне повернулась мама, прервавшая сладостную дрему: «До электрички полчаса, пойдем посмотрим, может, кто с овчарками будет стоять». Я было хотела возразить, но как-то не получилось. Потоки серой воды делали неразличимыми картинки за окном – хоть на овчарок посмотрим, раз с пейзажами не вышло.

Спешащие люди в огромных разноцветных дождевиках заполняли весь проулок, словно грибы, сбежавшие из корзинки одной из здешних бабулек. Последних и сейчас теснилось множество – с энтузиазмом, переходящим в ярость, они пристраивали остатки даров природы. Это был тот волшебный проулок неподалеку от железнодорожной станции, в котором летом и ранней осенью стояли женщины со щенками немецкой овчарки. Щенки по большей части выглядели утомленными и не отличались особой красотой, но – чтобы минутку помедитировать и помечтать – самое то. К нашему разочарованию, сейчас в проулке овчарок не обнаружилось. Но внутренний голос, не заглушаемый даже надрывными криками бабулек, подсказывал, что должно быть по-другому. «Ищи, ищи!» – твердил он. Мы все еще шли вперед, рассеянно оглядывая толпу, когда заметили одиноко застывшую в ряду бабулек женщину. Она выглядела странно: молча притулилась у забора безо всяких корзинок, при этом ее дрожащая на ветру фигура выражала самоотверженное ожидание. Встретившись с нами глазами, она буквально вцепилась взглядом в меня и маму. Совершенно случайно мы заметили у нее за пазухой маленький черный дрожащий носишко.

Почувствовав кого-то рядом, носишко заходил ходуном и начал вытягиваться вперед. Спустя пару секунд через молнию куртки перевесился крохотный щеночек таксы и замахал лапками. Казалось, эта парочка дожидалась именно нас. Поздоровавшись с женщиной, мы несколько виновато погладили малыша. Но на дороге к нашей мечте сворачивать в сторону было уже нельзя.

– Мы хотим завести немецкую овчарку… Никто из ваших знакомых щенков не предлагает? – мама вдруг напряглась и пристально посмотрела на женщину.

Я тоже замерла в ожидании ответа. На лице женщины промелькнуло разочарование, но она мужественно произнесла:

– У меня хорошая подруга заводчица, у нее остался один щенок на продажу. По семейным обстоятельствам пристраивает в ближайшее время. Только этот щенок клубный, выставочный, а значит, дороже.

– А какого пола щенок? И возраст? – мама аж приподнялась на цыпочках.

– Девочка, два месяца, – женщина привычным жестом заправила дрожащий носишко вглубь куртки.

Сейчас это просто три слова на бумаге. Но тогда – одни из самых важных слов в моей жизни. И даже спустя много лет. Хотя, на первый взгляд, в них, как и в окружающей нас картине, не было ничего действительно многообещающего.

Но именно эти слова каким-то неведомым образом сообщили: «Это она! Она! Моя собака! Мы нашли ее! Наконец-то!»

Дома, едва поставив сумки, мама набрала номер заводчицы – Светланы. Я села на краешек дивана и принялась пожирать глазами узор на обоях. Бабушка обреченно кормила заждавшегося нас кота.

Светлана была дома и, к моему счастью, назначила смотрины на завтра. Мама выспрашивала у нее подробности о щенке, рисуя на листочке бумаги ромбики-квадратики и причудливые завитушки. Я, переместившись еще ближе к краешку дивана, нацелилась на коридорные обои, ведь в комнате все уже были съедены глазами.

«Хорошо, завтра в десять утра на МКАДе у моста». Мама положила трубку.

– Ее зовут Рада.

Был сделан еще один маленький шаг навстречу мечте.

На момент нашей первой встречи у Рады не хватало одной прививки, так что Светлана поставила условие: мы забираем Раду через неделю уже привитую, а за это время еще раз моем и просвечиваем ультрафиолетовой лампой квартиру. Прививку Светлана поставила в тот же день, чтобы прошел минимально достаточный карантин.

Эту неделю я не жила – ждала. Собеседникам поминутно приходилось возвращать меня к реальности, когда я вспоминала, как Радка смешно говорила «Ня-ня-ня!» и лизала мне нос на прощание.

В школьном дневнике появилось несколько замечаний. Я считала каждый час до встречи с «Ня-ня-ня» и после школы (в школе, честно говоря, тоже) ложилась спать при малейшей возможности. Так время шло быстрее. Даже после получасового сна я с радостью заключала, что заветный момент стал еще ближе.

Иногда просыпалась в слезах – когда мне вдруг снилось, что Светлана передумала и отдала Раду каким-то другим людям. Но действительно – бомба в одну воронку дважды не падает. По крайней мере подряд. Светлана сдержала слово, несмотря на свои опасения, что у нас Рада окажется скрытой от мира. Отчасти я начала активно заниматься с Радкой именно в знак благодарности к Светлане за оказанное доверие.

Проснувшись утром такой долгожданной субботы, я не смела поверить своему счастью. Казалось, сейчас меня разбудят – и снова здравствуй, неделя ожиданий.

Наш визит проходил по предыдущему сценарию – Светланин муж встречал нас у моста на МКАДе, словно провожатый на лодке на другой берег реки. На другой берег реки жизни. Но если неделю назад мы плыли в неизвестность, то сейчас неслись за нашей собакой.

Мы позвонили в звонок, и за дверью послышался знакомый топоток.

В реальность происходящего я поверила лишь тогда, когда Радка бросилась мне на руки и принялась остервенело вылизывать нос и щеки. Периодически она останавливалась и заглядывала в мои счастливые глаза своими счастливыми глазами.

Это был последний раз в ее жизни, когда она не лаяла на шорохи за дверью и демонстрировала такие бурные нежности. Впоследствии Рада проявляла сдержанный характер, но в то утро не смогла справиться с эмоциями.

– Узнала вас еще по голосам, пока вы за дверью стояли, – сообщила Светлана, впрочем, как мне показалось, не без сожаления, ведь Радка уже стала совсем нашей собакой.

Верю ли я в судьбу? Верю. Так же как и в то, что за нами остается право выбора.

Для меня судьба – некое течение, которое не перейдешь вброд и не переплывешь. Оно знает о тебе все; вся твоя жизнь, прошлое и настоящее, все мысли и поступки отражаются в его водах. Это течение прибивает к твоему берегу те выверенные свыше события, которые сейчас для чего-то необходимы. Для чего? Наверное, чтобы получить важные уроки, лучше узнать себя, изменить свою жизнь, принести что-то этому миру. А дальше – уже твоя ответственность, какой выбор делать внутри этих событий. Можно идти вдоль берега, можно пробовать ногой воду или бросаться в нее с разбегу, тонуть или нырять с головой, плыть по течению или грести веслами. Можно и убежать, но уже вскоре вернешься испить воды, глядя на свое отражение.

И даже 11 декабря 2004 года, когда к нашим берегам прибило искусно сделанную цепочку событий, мы были властны выкинуть ее обратно в неторопливое течение судьбы. Не поехать, не пойти. Или пойти, но не искать. Или найти, но не звонить. В конце концов, не брать того щенка (хотя это и было невозможно, ха-ха).

Но вместо этого я бросилась с разбегу в разбушевавшиеся волны жизненного течения с зажатой в руке милой моему сердцу цепочкой. Она и стала моим оберегом.

Простые ноты счастья

Как звучит счастье? Для каждого по-разному. Нет в мире двух одинаковых людей – и нет двух одинаковых мелодий счастья. Но эта мелодия расскажет о человеке лучше любых слов.

Мои ноты, в общем, были обыкновенны. Голоса и смех любимых людей, шум моря и шум дождя, ночное пение соловьев над рекой и далекий лай собак. Шмяканье о землю яблок теплой августовской ночью и шелест шин велосипеда по грунтовой дороге меж стен спелой пшеницы. Утреннее шипение сковороды с бабушкиными блинами и царапанье кошачьих когтей о деревянный угол.

Но в какой-то момент в мелодии моей жизни появился припев. И начался он с трех нот: стука игрушечной хрюшки, шуршания пленки на полу и бесшумного, но такого звучного падения снега.

Рада знала, что приехала к себе домой. Прямо с порога она с беззастенчивым ускорением устремилась вглубь квартиры. Короткое шипение кота, похожее на шипение сковородки с блинами, сменилось характерным постукиванием сухого корма в миске. Так еще стучит дождь о подоконник. Пока я развязывала шнурки, то тут то там слышался быстрый мелкий топоток по линолеуму. На пару секунд он затих, после чего Рада вылетела в коридор, отчаянно мотая латексную игрушечную свинью, заготовленную нами накануне. Та громко ударяла Радку поочередно то по одному боку, то по другому, а собаке ничего другого и не нужно было.

Ну, разве что поесть. Рада никогда не скромничала, если в шаговой доступности имелось что-то съестное. Пока мы готовили еду, она либо грозилась проглотить тебя вместе с миской, а потом еще попросить добавки, либо яростно царапалась в закрытую дверь кухни. Тоже мне овчарка из голодающего Поволжья! Эх, в том возрасте Раде точно не помешала бы миска-самобранка. Но, надо отдать должное, Рада ни разу в жизни не позволила себе зарычать на нас, когда мы трогали ее миску – например, чтобы добавить ей порцию.

Так Рада и стучала себе по бокам игрушечной хрюшкой до самой ночи с перерывами на пятиразовое питание, проходившее уже под яростный стук металлической миски о пол. Мне приходилось время от времени уходить в другую комнату – просто постоять минутку в темноте и перевести дух, иначе я бы точно задохнулась от счастья. Рада успевала соскучиться и бросалась мне на колени, когда поиски хозяйки заканчивались успехом. Я гладила ее угольно-черную спину и думала: как же мы прожили друг без друга целую неделю? А до этого – целую жизнь?

Ночью Рада заподозрила что-то неладное и принялась тереться перед закрытыми дверьми комнат, словно компания молодежи под окнами с включенным на всю мощность магнитофоном. Я вся сжималась от ее не то воя, не то плача. Самым большим моим желанием было впустить щенка в комнату, но бабушка настаивала на том, чтобы выдержать характер. Рада тихонечко посвистывала, перемещаясь от двери к двери, затем переходила на скулеж и заканчивала очередной круг, заходясь в протяжных жалобных стенаниях.

– Все, больше не могу, – я вскочила с кровати и принялась отчаянно нащупывать ногой в темноте тапочки.

Я так увлеклась, что даже не сразу осознала: что-то изменилось. Лишь Радин тяжелый вздох, когда она опустилась в свой лежак-пухлик, на секунду нарушил тишину. На этом история ночных бдений и закончилась. Но утром, чуть стоило открыть дверь, Рада с разбегу запрыгнула на кровать, прежде чем мы обе успели что-либо сообразить. Я поправляла истоптанную простыню, пока никто не засек, а Рады тем временем след простыл. За входной дверью зашебуршились соседи. Квартира содрогнулась от басистого «Гав!».

Я вплотную приблизилась к Раде и медленно обошла ее со всех сторон. Просто невозможно было поверить, что щенок двух с половиной месяцев от роду способен издавать подобные звуки – все равно что младенец говорил бы голосом невыспавшегося стокилограммового амбала. Но Рада вдыхала полную грудь воздуха, несколько секунд собиралась и выдавала мощный, низкий, почти львиный звук. Лишь на пятом заходе она вдруг дала осечку. Квартиру огласило знакомое звонкое «Ня!», сгладившее когнитивный диссонанс. Но Рада моментально исправилась и снова гавкнула «как надо». Соседи затихли в лучших традициях партизан. Я даже не знаю, выбрались ли они до вечера из прихожей. А если и выбрались, то, скорее всего, по-пластунски.

Охранять квартиру Рада начала в первое же утро, хотя у Светланы не занималась этим от слова совсем. Берегла силы для своего дома – поэтому и голос такой.

Приходя из школы, я заставала дома заспанную Радку, которая проводила часы одиночества вполне прозаично. Но стоило мне лишь на пару секунд отвернуться, чтобы поставить тяжелый рюкзак, как Рада бросалась восстанавливать равновесие в природе. Прополоскав тряпку и возвращаясь в комнату я заставала две новые лужицы взамен вытертой. Пол в квартире, как выяснилось на практике, не отличался ровностью, так что мне приходилось очень быстро принимать решение, какую из двух лужиц вытирать первой. Из одной, которая поблескивает на северном склоне пола, струйка вот-вот затечет под диван, а из другой, на южном, – под шкаф. Я выбирала спасение дивана, но только брала низкий старт с мокрой, капающей тряпкой в сторону ванной, печально наблюдая потоп под шкафом, как наступала ногой в третью лужицу, которую Радка заботливо приготовила за моей спиной.

Наш кот Максим, или, по-домашнему, Мася, на ближайшие пару месяцев превратился в шипящий холмик под покрывалом кресла. Хотя Мася был черен как ночь, в его характере напрочь отсутствовали смелость и коварство. Их заменяли кротость и любовь к уюту, которые в летнюю пору сменялись дикой тягой к невероятным приключениям.

Сейчас же на дворе стоял декабрь, и Мася целыми днями копил силы для будущих приключений, периодически прерываемый Радиными сессиями юного натуралиста.

– Рада, лежать!

Рада резво укладывалась, шурша клеенкой. Этот шорох означал прежде всего выполнение команды. А также то, что у меня есть своя собственная собака, которую я сама научила новой команде. Космос, да и только.

Клеенка стала ноу-хау последней недели. Ее миссия состояла не только в защите мебели и пола от вездесущих лужиц, но и в том, чтобы я после школы все-таки первым делом обедала.

– Рада, сидеть!

Рада хитро смотрела на меня. Пленка не шуршала.

– Рада, сидеть!

Рада вдруг резко вскакивала и гордо принимала сыр, выпятив грудь. Высокий домик из ушей ходил ходуном, но всегда выстаивал. Пленка шуршала.

Я тогда не считала, с какого раза выполнена команда, если он не был уже пятым по счету. Главное, что нам было так хорошо вдвоем, и слышался шорох пленки, означавший, что есть движуха и прогресс.