Цитаты из книги «Гадание по журавлям»

Первые лучи солнца скользнули по облакам, одарив их нежно-розовым свечением, а затем добрались до земли, превратив лежащие повсюду глубокие сугробы в холмики цветной сахарной ваты. Казалось, будто то ли небо отражается в земле, то ли она – в небесной выси, и усадьба, заметенная снегами, терялась в этой необъятной фантасмагории природы.

Ночью, лежа в постели рядом со смачно похрапывающим мужем, Марфа размышляла, что же есть любовь? Вячеслав, волнующий и недосягаемый, подобно звездному небу или Виктор, простой, уютный и щедрый, как сама земля?

Звучный, хорошо поставленный голос, не принадлежащий ни одному из ее коллег, доносился из учительской. Марфа невольно остановилась и прислушалась. – Вы не представляете, сколько горя приносите в мир, даже единожды ударив ребенка. Вы высеваете семя зла, и из него непременно вырастет в лучшем случае – цветок с шипами, а в худшем – хищное ядовитое дерево, готовое рассыпать свои плоды повсюду… Марфа и сама думала, что бить детей – недопустимое безобразие, всячески препятствовала телесным наказаниям как в стенах школы, так и вне ее, но никогда бы не смогла эту мысль так красиво сформулировать. Однако не согласие с мнением невидимого оратора и не красота его речей заставили ее сердце взволнованно затрепетать. Она узнала эти спокойные, уверенные интонации и, подхваченная вихрем острого, головокружительного счастья, распахнула дверь.

– Ах, Катрин, ты, как всегда, сногсшибательна, – произнес Филипп, завидев появившуюся на парадной лестнице девушку, и этот комплимент следовало понимать буквально. У мужчины и в самом деле могли подкоситься ноги при виде темноволосой красавицы в свободного кроя золотистом платье из струящегося муара, легкий намек на прозрачность которого будоражил фантазию. Belle Époque, закончившаяся с началом войны, для Катрин, жадно впитывающей черты столичной моды последнего десятилетия, только начиналась.

– Черт возьми, что со мной происходит? И почему Анна так странно себя ведет? – продолжал я бормотать себе под нос, возвращаясь в свое убогое казенное жилище. И, разумеется, даже вообразить не мог, какими шокирующими окажутся ответы на оба эти вопроса.

Напоследок Анна так свирепо хлопнула дверью комнаты общежития, что по штукатурке стены возле косяка расползлась трещина, длинная и извилистая, точно змеиный след. И все последующие дни мой взгляд невольно то и дело останавливался на этом материальном следствии нашей ссоры.

– Зеркала – предметы особенные, – мягко заговорил Михаил. – Мы привыкли считать, что видим в них копию реального мира. Но это не совсем так, поскольку падающая волна не абсолютно идентична отраженной. Не буду вас загружать ненужными понятиями, просто поясню, что для такого человека, как я, поверхность зеркала хранит в себе изображения целых временных пластов, получается что-то вроде своеобразного окна в прошлое.

Когда стрелки часов в гостиной почти сошлись в верхней точке, все уже сидели за столом: равнодушно-отстраненный Яков Ильич, Пелагея Ивановна, пребывавшая, по ее собственным словам, «на пике нерва», азартно посверкивающая любопытными глазами Катрин, слегка побледневший Филипп и не утративший привычной невозмутимости мосье Деви. Лишь стул, предназначенный для графа, пока пустовал. В окнах особняка, глядящих на террасу, точно явившиеся прежде времени лики духов, виднелись смутные белые пятна лиц не сдержавшей любопытства прислуги.

– Феномен магии даже в нынешний век научного прогресса практически не изучен, возможности ее неясны, механизм действия неизвестен. Но наши просвещенные братья, собирающие и хранящие древние знания, считают, что черный маг может представлять огромную угрозу не просто для отдельных людей, но и в куда более широких масштабах, если сумеет использовать не только собственную силу, а научится управлять энергией зла, находящейся в других. – Ну, этих других нужно еще найти. – Что вы, брат! Изрядная толика зла таится в каждом из нас, и только наша воля мешает тьме вырваться наружу. Всюду, где есть люди, найдется и зло.

На всем скаку подлетев к опушке леса, Филипп увидел, что граф, спешившись, беседует с Агатой, дочкой вежинского священника отца Амвросия. Девушке недавно исполнилось шестнадцать, прежде скромная и незаметная, точно лесной подснежник, она вдруг расцвела неимоверной холеной красотой садового цветка. Глядя на нее, мальчик порой был не в силах отвести глаз – так она была хороша. Этот эффект не имел ничего общего с влюбленностью, скорее уж с очарованием искусством, когда от работы, произведенной мастером, захватывает дух. А тут не иначе как потрудился сам величайший Творец. Филипп невольно задумался о сущности красоты. Деревья тоже бывают симметричными и стройными или сучковатыми и кривыми, но мы никогда не назовем корявое дерево некрасивым. А человеческая краса – совсем иное дело.