Глава 5

Прожить в санатории для высших чинов партии победившего пролетариата и еще примкнувшего к нему крестьянства, ну и прочих хозяйственных работников высокого уровня, мне пришлось целых три дня.

Рабочих и крестьян в нем я совсем не заметил, конечно. В принципе, полностью сам правильно понимая лицемерность декларируемых лозунгов про всеобщее равенство.

Власть принадлежит не каким-то эфемерным рабочим и крестьянам, а сплоченному сообществу политических партократов, которые по своему разумению управляют огромной страной, беспощадно забрав ее у прежних хозяев.

Забрав, ясен пень, с кровью и полной разрухой, однако, здорово наваляв по шеям всем интервентам и борцам за старый порядок, организационное умение у революционеров не отнять. Однако теперь партократы и прочие бюрократы ловко отодвинули от руля бывших героев и легендарных командармов, слишком много о себе понимающих.

Хорошее место в зеленом пригороде Тбилиси предлагает неторопливое и размеренное существование с красивыми видами и журчанием воды в мимо бегущей речке.

Впрочем, я сам сейчас никуда особо не тороплюсь и не стремлюсь попасть снова на аудиенцию к товарищу Берии. Похоже, он пока договаривается о том, чтобы оказаться вместе со мной в Москве. Не только из-за моего появления, чтобы еще свои дела уладить тоже, естественно.

И поразить товарища Кобу полученной от меня информацией до самой глубины души.

Гуляю по красивой территории в сопровождении пары неотлучных товарищей. Они сами тоже радуются случившемуся отдыху в санатории для высших лиц республики, еще возможности размяться, а не только сидеть рядом со мной в соседней комнате.

И еще отличными обедам, завтракам и ужинам, партийная элита себя однозначно любит и на себе экономить не собирается. Особенно в такой все понимающей про хорошую жизнь стране, как Грузия.

Как бы она сейчас не называлась в угоду политическому моменту.

Вечером каждый раз кино показывают – «Грозу», «Чапаева», «Мы из Кронштадта» и даже «Иудушку Головлева». Не все фильмы я успел посмотреть лично, часть только на афишах увидел.

Как я и предполагаю, сам товарищ Берия не стал активно рисковать, чтобы узнать от меня что-то помимо своего главного начальника. Здесь такой опасный момент явно просматривается в перспективе, все полученные знания могут оказаться крайне токсичными для их владельца, особенно про то, что, кто и как когда сделает.

И еще что случится в результате?

Я, конечно, не собираюсь рассказывать товарищу Сталину о том, почему именно ему не окажут никакой экстренной медицинской помощи в течение двух суток, всей правящей камарильей нетерпеливо дожидаясь его смерти.

Ну или уже неотвратимой смерти.

Тот же Берия постоянно шастал в комнату больного, не делая абсолютно ничего, просто откровенно выжидал время.

Только всех высших партийных лиц страны, присутствовавших в соседних комнатах на его даче во время агонии, очень даже можно понять по-человечески. Всем им до ужаса надоело зависеть от его жестокой непредсказуемой воли в своей жизни и смерти. Тем более такой же неизбежной для всей своей родни.

Все твои близкие – тоже заложники твоей верности и того факта, с какой именно своей больной ноги встал Вождь сегодня со своей солдатской кровати.

Если уж кто проштрафился в глазах Вождя, его семья тоже потеряет всякую статусность и окажется неизбежно побиваема камнями во всех смыслах.

А еще можно упасть с вершины жизни вниз и без всякой вины, просто не повезет в какую-то минуту времени оказаться на карандаше у Вождя. Да просто в результате удачно вложенной в уши Вождя сплетни.

Тем более особенно неуютно товарищу Берии, под которого уже два года постоянно и неотвратимо копают, расследуя менгрельское дело и требуя предоставить Вождю самого главного менгрела.

Поэтому все нетерпеливо ждут конца, изображая друг перед другом участие и большое желание помочь.

Так же, как самому товарищу Берии не стоит пока знать, как именно он проиграет межпартийную борьбу своим бывшим товарищам, слишком рано решив, что вся власть уже у него в руках. И, наверняка, истинно презирая своих будущих победителей, как личностей и просто людей.

Начнешь что-то узнавать у меня наедине, а потом не сможешь доказать, когда спросят – не узнал ли что-то явно лишнее для своей жизни и здоровья?

Обоснуй потом товарищу Сталину, что ты не слишком любопытный дурак. Замучаешься доказывать, а он человек быстрых и беспощадных решений.

Не знаю точно, могу только догадываться о такой передышке, почему никто не лезет ко мне с вопросами о будущем.

«Очень такое на самом деле опасное знание. Если Вождь отнесется к моим словам с понятным интересом и без особого недоверия», – понимаю я.

Именно поэтому я гуляю в относительном одиночестве, даже санаторную столовую посещаю в одиночестве, если не считать двоих соглядатаев за соседним столом. Ну, еще много загораю под лучами весеннего солнца, пока сопровождающие меня товарищи занимают места в тенечке, внимательно за мной наблюдая.

Можно поднабраться солнечных лучей в свободное от казенных хлопот время, чем я вовсю пользуюсь.

Библиотеку местную посещаю от нечего делать, выбор книг из классики здесь неплохой, поэтому или читаю в своей комнате, или обедаю, или загораю на прогулках.

Сейчас у меня, можно сказать, испытательный срок, ко мне плотно присматриваются и даже про выбранные книги докладывают, кому следует. Наверняка, еще потом проверяют, когда я их возвращаю в библиотеку симпатичной грузинке.

Не оставил ли я там каких зашифрованных надписей? Для своих вполне возможных пособников.

Пособником может стать каждый в здешние трудные времена, когда согласно заключению Вождя народов – классовая борьба только усиливается день ото дня. Для многих такое усиление окажется настоящий приговор.

Даже простая горничная или подсобный рабочий, спросивший у меня случайно папиросу – могут оказаться пособниками. Сами быстро во всем признаются, когда окажется нужно.

Шпиономания сейчас очень даже развита, захлестывает с головой все карательные и партийные органы.

Я же сказал Берии, что могу видеть невидимое, то есть обучен подобному делу.

Вещи из мешка мне все отдали, кроме листов бумаги и камней лечебных.

С камнями понятно, вещи совсем не обозначающие свой истинный статус, для чего они, собственно, мне нужны. Могут быть замаскированными передатчиками или оружием из будущего, да и вообще всем, чем угодно.

Я пока их назначение не открываю. Впрочем, меня и не спрашивают. Наверное, в каком-нибудь техническом вузе пытаются что-то с ними понять. Еще ушатают мне артефакты, поэтому я попросил с ними ничего серьезного не творить:

– В соляную кислоту не бросать, сверхвысоким или сверхнизким температурам не подвергать. Не пытаться разрезать или еще чего, излучением не светить. Вещи очень нужные для меня и всех высокопоставленных товарищей партии. Если их испортят, тогда виновные вместе с семьями и всей родней поедут в самые далекие северные лагеря без права переписки и возвращения, – самым серьезным образом предупреждаю своих соглядатаев.

– Да, бумажные листы тоже не стоит подвергать лабораторным опытам, они необходимы для очень важного дела. Пропадет на них информация, виновные присоединятся навсегда к лагерной пыли. Это я вам обещаю, – именно так я передал первым делом через своих охранников мои предупреждения наверх.

Лучше сразу заявить, чтобы понимали ценность предметов непонятного назначения, чем потом узнать, что необходимые мне в новой жизни предметы непоправимо испорчены.

«Ну, в микроскопы посмотрят, взвесят и пощупают, как следует, и все, наверное, большего не рискнут сделать. Я так искренне надеюсь, конечно, кто их сейчас, перепуганных дураков, знает», – напоминаю я себе, что ограничен в своих правах.

Раздражает такая полная зависимость меня, честно говоря, весьма сильно.

Ничего, основные даты главных событий я помню, разная мелочевка не так важна. Да еще здоровье не стоит так уж заметно поправлять даже товарищу Сталину.

Такое реальное счастье он еще в моих глазах заслужить должен правильным образом.

Однако, деда понемногу делаются, после завтрака на третий день приезжает новый товарищ, командует что-то конвоирам, меня сажают в машину и везут дальше. Через полчаса я оказываюсь на аэродроме, где сажусь в грузовой, как видно, военный самолет. Вот летать мне очень не хотелось бы, честно говоря, однако деваться пока некуда.

Позади кабины пилотов нашлась еще одна каюта с шестью вполне себе комфортабельными креслами.

Сейчас время такое, летать по стране беспрепятственно могут только партийные и хозяйственные руководители, поэтому позаботились о каком-то комфорте пассажиров. Чтобы не на жесткой боковой скамеечке турбулентность и воздушные ямы переносить.

Еще через час ожидания появился сам Лаврентий Берия с двумя охранниками и одним помощником, после чего моих отпустили.

Еще долго заносили всякие корзины и свертки в салон, с многочисленными подарками и гостинцами из прекрасной грузинской земли летит в Москву товарищ Берия.

Только успел со всеми поздороваться, как мы взлетели, ровное гудение винтов начало меня укачивать в сон. Потом еще одна посадка для дозаправки, и мы снова оказываемся в воздухе.

Да, есть такое дело, в здешние времена самолеты летают со скоростью двести-двести пятьдесят километров в час, поэтому через четыре-пять часов полета им обязательно требуется дозаправка.