Не дожидаясь разрешения, он сел на траву между Алексеем и Лизой, да еще сделал приглашающий жест Игнату. Тот явно был не рад остановке и тому, что сам стал ее причиной, заметив своих недавних посыльных, и остался стоять.

– Так это вы Игнату ящик из Москвы доставили, как я понимаю? – продолжал солировать в полнейшем молчании новый гость. – О! Да у вас тут пир!

– Угощайтесь, – сказала Лиза и ее щеки предательски покраснели под его пристальным взглядом, который ей напомнил сейчас Сергея там, на поляне. – Кушайте, у нас много осталось.

– Барышня из благородных, как я погляжу? – то ли утверждая, то ли вопрошая, не сводил с нее нагловатых глаз Хохлов. – Не зазороно ей с таким простым людом совместную трапезу совершать?

– Прекратите говорить глупости! – разозлилась Лиза, как с ней это порой бывало в неожиданно повернувшемся разговоре. – И извольте обращаться ко мне в первом лице!

– О! Да тут еще и характерец есть! – хохотнул новый знакомец, откусывая пирог.

– Милостивый государь! – Алексей Семиглазов встал в полный свой небольшой рост, явно волнуясь. – Извольте сменить тон! Вы находитесь в приличном обществе и будьте любезны вести себя подобающе!

– Простите, сударь! – Хохлов тоже встал, оказавшись на целую голову выше Лизиного защитника, продолжая жевать и наступая на Алексея грудью. – Приношу свои извинения. Вы – дворянин?

– Нет, – отвечал не сходящий с места Алексей. – Но это не имеет никакого значения!

– Арсений, прекращай бузить, – нерешительно попытался вмешаться Игнат. – И, если ты помнишь, нас ждут.

– Ничего, подождут, – отвечал Хохлов. – Я хочу поближе узнать твою новую компанию, друг. Господа и дамы, примите мои извинения! Сожалею о так неловко начатом знакомстве. Попробуем с самого начала. Меня вам уже представили, так давайте знакомиться ближе. Я – рабочий одной из пригородных фабрик. Бедненькая фабричка, скажу я вам, да и от города далековато, да уж что есть. Служил в том году у Мимозова, да был вышвырнут за дверь. С полгода мыкался впроголодь, вот на лето пристроился.

– Вы, наверно, не очень хороший работник, – все еще не могла успокоиться Лиза. – У Саввы Борисовича люди служат по многу лет и за работу держаться. Он мне сам говорил.

– Милая барышня! – Хохлов обращался снова только к ней. – Я не плохой работник. Я – опасный работник. Но, прошу Вас сменить свой гнев на милость и назвать Ваше имя.

– Лиза Полетаева, – представилась Лиза, опустив глаза.

Хохолов, видимо, решил, что с нее достаточно и лишь дотронувшись до кончиков ее пальцев, отпустил руку и обратился к Алексею.

– Приятно познакомиться, мне понравился Ваш характер, молодой человек. Надеюсь, что мы сойдемся ближе! – и он протянул Семиглазову ладонь.

Тот пожал руку и молча кивнул.

– Оленины, брат и сестра, – снова вступил в разговор долговязый Игнат. – Петр и Лидия.

Петр в это время стал просыпаться, долго не мог понять, где они все находятся и что за люди появились вдруг рядом. После, проморгавшись, тоже пожал руки Хохлову и Кириевских.

– Между прочим, наш отец имел личное дворянство! – знакомясь с Арсением вставила Лида.

– Я обязательно учту это обстоятельство, барышня! – улыбаясь, ответил он, и задержал ее ладонь в своей.– Ну, мы пойдем дальше, спасибо за угощение и прощайте, товарищи.

– Да мы тоже уже собирались, – ответил за всех Алексей, и компания гуртом побрела вдоль берега.

Общей беседы не завязывалось, все просто смотрели по сторонам, любовались рекой.

– Какой все-таки у нас красивый город! – вырвалось вдруг у Лиды. – И как я рада, Петя, что ты снова дома, и я тоже, и можно вот так ходить, гулять! Смотреть на реку. Посмотрите, какой простор, какая сила! Какое величие. Не покорить, не переплыть! Только смотреть не нее можно!

– Ну, почему ж только смотреть? – ухмыльнулся Арсений. – Плавали.

– Все плавали! – вступил Петр. – Да не переплывали же.

– Про Волгу врать не буду, – невозмутимо гнул Хохлов. – А Оку переплывал, и на стрелку вышел.

– Что-то не слышно про такой Ваш подвиг, – скривил рот Петр, а Лида распахнула в удивлении глаза. – Если на веслах, то – то не диво, а если вплавь… Уж про такое чудо весь город бы этим летом судачил.

– Так то не летом было, – уверенно говорил Арсений и глядел теперь на Лиду Оленину. – То в ледоход было, позапрошлым мартом.

– Ой, да Вы шутите! – рассмеялась Лидочка.

– Отчего же! Нет, не шучу, – продолжал буровить ее взглядом Хохлов. – Отплыл, действительно, на лодке, да она худая оказалась, и ее почти сразу раздавило льдом. Пришлось вплавь.

– Прекратите красоваться перед барышнями, сударь! – возмутился Алексей. – Это невозможно, я как биолог Вам говорю. Физические параметры тела человека не предназначены для таких температур. У Вас бы сердце не выдержало.

– Мое сердце много чего еще выдержать сможет! – глядя на Лиду щурился Хохлов. – Да вон, у Игната спросите, на Бору все про то знают.

– И все-таки Вы смеетесь над нами, – уже почти прошептала Лида.

– Да что Вы! Никак не смею.

– Зачем же Вы, лодку не проверив, сами себя опасности подвергали? Нешто в ледоход плавают?

– Я, милая барышня, жизнь – страсть как люблю! – уже только Лиде, как бы забыв про остальных, говорил новый знакомец. – Нужда была сильная. Доплыл.

***

Лев Александрович не застал лекции Товарищества Полетаева, опоздал, пришел позже. Что нужно было ему в этот день здесь, он и сам толком не мог себе объяснить. Савва увез жену в Москву, его в павильоне точно быть не могло. Что бы какое-то конкретное дело было у Борцова к Андрею Григорьевичу или Лизе, так тоже – нет. Лев Александрович даже не знал, кто из них будет сегодня встречать гостей, и только надеялся, что Лиза будет вместе с отцом. Но он так долго собирался и уверял сам себя в том, что ничего особенного нет в его желании встречи, что явился, когда в павильоне оставались лишь разрозненные посетители, а все группы уже миновали. Но он все равно хотел ее видеть!

И он ее увидел. Медленно бредя к выходу, он заметил за оградой небольшую дружную компанию. Двое молодых людей и две барышни покупали пироги и набрали их целый кулек. Две пары. Темноглазый молодой человек все время крутился подле Лизы, подавал ей руку, держал зонтик, пока она указывала торговке на выбранный товар, и не сводил с нее этих своих глаз. Потом все они переместились к буфету с напитками, и парни набрали бутылок с водой, ситром и квасом. Потом, все вчетвером стали медленно удаляться в сторону реки. Борцов к ним подходить не стал. Зачем? Они были такими молодыми, свободными, довольными друг другом, что Лев Александрович почувствовал себя, вдруг, старцем Мафусаилом и понял, что вписаться в эту компанию у него нет никаких шансов. А быть представленным «старым другом семьи» не желал.

Борцов немного прошелся за ними, наблюдая. Лиза участвовала в общей беседе, даже иногда улыбалась, но тут же уходила в какие-то свои мысли и не производила впечатления радостной и беззаботной выпускницы, какой он помнил ее в Александровском саду на прогулке. Лев Александрович как-то понял и догадался, что причиной тому является не нынешнее ее окружение, потому что он видел и чувствовал даже на расстоянии, что она сама старается быть приветливой и жизнерадостной, но у нее это получается плохо. Хотя из трех ее спутников этого никто не замечал вовсе. Что-то произошло у нее? У них? Эх, и Саввы нет, не спросишь! Надо снова найти повод и напроситься в гости, там все разузнать. Так?

Нет! Не так! Что он бегает за этой девочкой, что он думает себе, старый пень! Она почти ребенок, что может их связать? Связывать? Зачем морочить себе и ей голову и трепать душу? Это невозможно! Надо разом оторвать от сердца все мечты и глупые фантазии. И забыть ее. Уехать! А вернуться только поправившимся и полностью излечившимся. И дружить с этой милейшей семьей, как прежде. Да, только так. Лев Александрович резко свернул в сторону и поймал извозчика. Уже следующим утром он договаривался об отпуске с начальником, а днем сидел в московском поезде, направляясь к Савве.

***

Савва уже второй день вместе со старшими девочками ночевал в городе. Француженка и вторая гувернантка попросилась поехать с ними. А Феврония захотела побыть на даче, сильно стосковавшись по младшим. Летний бал, из-за которого отец и повез Арину с Аглаей в Москву, уже состоялся вчера, и к вечеру вся семья должна была вновь объединиться. Анфису с няней в этом году, как «уже взрослую» отправили погостить на пару недель в имение к троюродной тетке, дочь которой была ее ровесницей. Кроме младших девочек, в доме остались их гувернантка и слуги. Дашенька сейчас стелила скатерть, собираясь накрывать к обеду. Девочки с Аннушкой только что пришли с прогулки и побежали умываться.

– Аннушка, пообедаете сегодня с нами, по-простому, все же разъехались? – предложила ей Феврония, тяжело вставая с кресла, у нее с утра тянуло поясницу.

– Благодарю Вас, мадам, с удовольствием! – Анна была девушкой общительной и говорливой, и обедать одной для нее было почти наказанием, а слуги кушали всегда отдельно, в своем флигеле.

– Даша, поставьте еще один прибор, будьте добры, – сказала хозяйка.

– Слушаюсь, барыня! – горничная сочувственно смотрела на Февронию, которая даже поморщилась от боли, вставая с кресла. Разложив ножи и вилки возле тарелок, спросила: – Прикажете цветов свежих нарезать, или Вас мутит от запаха?

– Пусть будут цветы, Даша. С тем, надеюсь, покончено, – она погладила живот. – С первыми девочками, например, так было только в самом начале. Я полежу у себя наверху, как будет готово, кликните, я спущусь, хорошо?

– Слушаюсь, мадам! – собралась бежать в сад Даша.

Но тут на дорожке к дому они заметили приближающегося садовника, за ним шел грузный человек в мундире. Даша из любопытства осталась, делая вид, что выбирает под цветы вазу в застекленной горке.

– Вот, барыня, хозяев спрашивают! – доложил садовник.

– Ступай, Степан, спасибо, – Феврония снова опустилась в кресло, долго стоять ей было уже трудно. – Проходите, Кирилл Семенович, я узнала Вас, хоть мы уже пару лет и не виделись. По делу к нам, али так, по-соседски? Милости прошу! Обедать с нами станете?

– Никак нет, милая Феврония Киприяновна! – урядник закрутил ус. – Токмо по долгу службы! Обхожу участки, оповещаю дачников.

– Что-то случилось? – забеспокоилась Мимозова.

– Никак нет! – замялся Кирилл Семенович, только сейчас обратив внимание на заметное уже положение хозяйки. – А дома ли Савва Борисович? Может, я лучше ему доложу? Это так, пустяк, предостережение.

– Так он в городе, здесь будет лишь к вечеру. Если сообщение терпит, то заходите после ужина.

– Ах, он сегодня будет! – обрадовался урядник. – Очень хорошо, тогда я спокоен. Меня становой пристав послал обойти всех на нашей стороне, вряд ли успею к вам еще раз заглянуть. Вы ему передайте, что из Звенигородской уездной тюрьмы побег дерзкий совершен был. Трое ушли лихих людишек. Хоть и далековато от нас, да мы обязаны всех предупредить. Никак они на Москву пойдут? И девочек одних пока никуда не пускайте. День-два, мы их обязательно возьмем. Хорошо, что ночью мужчина в доме будет.

– Обязательно передам. Вы уж нам тогда сообщите, как все обойдется, – Феврония снова захотела встать и Аннушка даже бросилась помочь ей, но хозяйка жестом остановила ее: – Ничего, сама.

– Всенепременно! – пообещал Антон Семенович. – Супругу поклон от меня. Разрешите откланяться?

Урядник направился к соседней даче, хозяйка поднялась к себе наверх, Даша убежала за цветами. Девочек еще рано было собирать к столу, и Аннушка, пользуясь случаем побыть на барской половине, пролистывала иллюстрированный журнал. Но тут прибежала Шура и стала показывать пойманного только что огромного жука.

– О, боже мой! – скорей от неожиданности, чем от страха, воскликнула гувернантка. – Сашенька, Вы бы его хоть в коробок какой посадили, а то заползет матушке в тарелку, а ей пугаться нельзя.

– А почему ей нельзя пугаться? – спросила Шура с таким хитрым видом, что было понятно, что ответ ей известен, или она догадывается о нем и только ждет подтверждения от старших.

– Потому что маму надо беречь! – нейтрально ответила Анна. – Вы теперь ступайте и снова помойте руки, прошу Вас. Скоро за стол.

Вернулась Даша с букетиком садовых цветов и уходить стало глупо, потому что появился еще один объект, которого можно было напугать жуком. Зажав его в мокрой уже от пота ладошке, Шура терпела его щекотку лапками и ждала, пока Даша поставит цветы на стол. Та расправила их уже в вазе и, удовлетворенная результатом, взяла с веранды швабру и стала заметать несколько опавших на пол лепестков. Тогда Шура выпустила жука на розовый цветок флокса, и соцветие тут же прогнулось под его тяжестью.

– Как красиво! – сделала Шура вид, что нюхает букет. – Дашенька, а как зовут этот цветочек?

Даша обернулась, наклонилась, громко завизжала и, закрыв лицо руками, убежала через сад к кухне. Палка швабры стукнулась об пол, Шура расхохоталась.

– Александра! – старалась быть строгой Аннушка, хотя удавалось ей это с трудом. – И Вам не стыдно? Мне придется теперь наказать Вас.

– За что? – Шура пыталась теперь поймать жука обратно, но он умело увертывался от ее рук и прятался в разноцветной пене цветов. – Сама она виновата, если такая трусиха. Девочки не должны ничего бояться!

Сквозь верхнюю стеклянную часть двери, затянутую с одной стороны кисеей и ведущую во внутренние комнаты, было видно, что сюда идет Настя. Она налегла на створки, распахнула их и, застыв на пороге, спросила:

– Шурка! Ты опять поймала какую-то гадость? Выкинь сейчас же, я не войду в столовую, пока сама не увижу, что ты от нее избавилась!

И тут, не со стороны калитки, а перелезая прямо через балюстраду веранды, из сада, показались две заросшие мужичьи морды. Это было настолько неожиданно, что никто даже не закричал. Тот, что перелез первым, окинул быстрым взглядом всю обстановку и скрипучим голосом сказал:

– Лезь, чертушка, здесь одна токмо баба. А вы цыц! Кто заорет – шею сверну как куренку!

Он был весь заросший клокастой бородой, глаз не было видно из-за нависших густых бровей, и в руке у него поблескивала какая-то железка. Он стал по стенке медленно обходить комнату, и тут Анна поняла, что она одна здесь из взрослых и, если им отрежут путь внутрь дома, то убежать через сад у детей шансов нет совсем.

– Девочки, – как можно спокойнее постаралась произнести она, – уходите в гостиную. Медленно.