– Что так? – Тася на глазах сникла, расстроилась, так она уже привыкла к этим визитам, которые стали для нее неким личным стимулом – удивить, угостить.

– Наследство, Таисья Михайловна. Недвижимость в том числе. Надо ехать принимать. Да владеть, – с глубоким вздохом произнес богатый отныне наследник.

– Далеко отсюда? – Тася опустилась на лавку, комкая в руках полотенце.

– Да посчитай, что в самой Москве, – все вздыхал Леврецкий. – Верстах в пятидесяти от заставы. Имение теткино. Никого у нее не осталось. Только я.

– Похоронили? – сочувственно спросила Тася.

– Да вот, только вчера вернулся. Надо здесь все дела в порядок привести, да через месячишко и поеду, – тут гость, до этого смотревший в пол, резко вскинул голову и посмотрел прямо в лицо Тасе, как будто пытаясь там разглядеть ответ на какой-то свой, незаданный вопрос.

– Далёко, – протянула вновь потухшая Тася, а гость почему-то, наоборот, воспрянул.

– Ну, так чай-то будет, хозяюшка? – бодро спросил он.

– Да-да, – засуетилась Тася.

– Что-то разбилось у вас? – спросил Леврецкий, наступив на незамеченный под столом черепок.

– Моя чашечка! – ответила Стася, и протянула гостю красное блюдце посмотреть. – А у меня теперь новая зато!

– Ах, как красиво! Это тебе братик подарил? – догадался Леврецкий. – Прежнюю-то не жалко?

– Не жалко! – звонким колокольчиком рассмеялась Стася.

– Ну, и правильно. На счастье! – сказал гость.

– На-щастье! – повторила за ним Стася.

***

В четверг Лида с братом и Алексеем слушали лекцию в павильоне Саввы Мимозова. Если бы не они, то, возможно, Лиза никогда не рискнула бы, без отца, сама решиться и поехать вести экскурсию. Но, уже собираясь накануне «просто погулять», как они и договаривались с Лидой, к ней все время стали приходить и возвращаться мысли об экспозиции. Как она завтра пройдет мимо ставшего уже родным павильона, зная, что в этот назначенный день там будут ждать приехавшие из других городов и губерний люди, специально выбравшие время, чтобы ознакомиться с продукцией именно их Товарищества?

Встретившись у главного входа с подругой и новыми знакомцами, Лиза поделилась с ними сомнениями и, не желая быть навязчивой, предложила встретиться еще через час. Но, узнав причину, новые приятели тут же, с восторгом, согласились начать осмотр с павильона Мимозова. Лиза в этот день поняла, как ответственно и непросто выступать перед людьми близкими, знающими тебя в повседневности. Завоевание и удержание именно их внимания, сохранение его на протяжении всего рассказа на уровне серьезного и внимательного отношения, оказалось чуть ли не сложнее, чем ее самое первое выступление на публике. Проводив посетителей, она впервые после лекций воспользовалась своим правом и ушла в подсобные помещения.

Весь лоб ее был покрыт испариной и ей потребовалось время, чтобы привести себя в порядок. Потом она еще минут пять просто сидела в одиночестве, чувствуя себя измотанной и опустошенной. Но, собравшись с силами, она вышла к друзьям на улицу уже прежней Лизой – подружкой и одноклассницей. И теперь они, наконец, отправились гулять.

– И что, так никто никогда и не открыл ни одного замка с секретом? – выпытывал у нее Алексей, только что воодушевленно, но безрезультатно участвовавший в завершающем этапе экскурсии.

– Почему же? – смеялась Лиза. – Дважды гости уходили с трофеями.

– С трофеями?

– В запертых ларцах спрятаны подарочки. Кто открывает – может забрать их себе.

– И что там хранится? – с любопытством вступила Лида.

– Нет-нет-нет! – смеялась Лиза. – Это тайна. Сначала надо отгадать секрет замка.

Лиза, как заправский корифей Выставки, должна была, по идее, продолжать роль экскурсовода, но ей сейчас хотелось чувствовать себя такой же свободной и беззаботной, как и остальные. По чувству долга, мучавшего ее изнутри, она попыталась описать пару достопримечательностей, мимо которых они проходили, но делала она это коротко и вскоре умолкла. Каково же было ее удивление, когда оборвавшийся рассказ подхватила Лида! Та знала про многие павильоны, про их владельцев и создателей, и даже про некоторые экспозиции внутри них.

– Лидочка! Да ты была здесь уже? – воскликнула удивленно Лиза.

– Да, как-то к слову не приходилось, но была. Даже, можно сказать, бывала. Нас же не посвящали во все это, Лиза, потому что мы готовились к экзаменам, а другие классы активно принимали участие, тут же и Мариинский павильон есть. А когда я осталась после выпуска в Институте – да еще то ли ученица, то ли работница – то меня привлекли и к Выставке. Я сопровождала оставшихся на лето малышей сюда на осмотр, и еще пару раз – приезжих гостей. И в павильоне помогала.

– Ах, как здорово! И как мы не встретились с тобой? Но, веди нас туда! А я ни разу в родной-то павильон и не зашла. Можем мы встретить там кого-нибудь из знакомых?

– Если только из Института сегодня туда направят группу. Но в самом павильоне постоянно служит Рашель Ивановна, помнишь ее?

– Это приходящая учительница словесности, она вела у нас уроки классе в пятом, да?

– В четвертом. Она еще преподает в женской гимназии и в воскресной школе. В этом году у нее Леночка училась.

Они вошли в павильон, и Лиза сразу вспомнила не только саму преподавательницу, но и их отношение к ней в Институте, как к человеку строгому, но справедливому, при этом очень интересному и энергичному. Еще пришло ей на память, что девочки, придумывая всем институтским дамам прозвища, Рашель Ивановну звали «наша Белочка». По всей вероятности это был сокращенный вариант от первоначального «белка в колесе», потому что не только видеть, но даже вообразить эту женщину сидящей или ничего не делающей, не представлялось возможным. Ей удавалось все и сразу, она делала сто дел одновременно, раздавая задания всем, кто попадался под руку, причем после всегда помня кому и какое.

– Оленина, здравствуйте! – приветствовала она Лиду, как только они переступили порог. – Почему так давно не приходите? У меня накопилась куча дел для Вас!

– Здравствуйте, Рашель Ивановна! Но разве я обещала? Простите, я совсем не помню этого.

– Нет-нет, мы ни о чем конкретно не договаривались, просто я запомнила наш разговор с начальницей о преподавании и имела Вас в виду. Но, если Ваши планы изменились, то я предложу другим, не беспокойтесь.

– Рашель Ивановна! – Лида указала ей на пришедших вместе с ней гостей. – Познакомьтесь, мой брат Петр, его друг Алексей Семиглазов, а Лизу Полетаеву Вы должны помнить по Институту. И расскажите нам подробно о Вашем предложении. Мадам Вершинина ничего мне не могла передать, потому что я уже покинула Институт.

– Покинули? – с разочарованным видом переспросила учительница.

– Да, насовсем. Я приняла решение не оставаться в пепиньерском классе.

– Жаль, – Рашель Ивановна явно была опечалена расстройством каких-то ее планов, но тут же взяла себя в руки и улыбнулась друзьям. – Жаль, Оленина, у Вас есть определенные задатки к преподаванию. Здравствуйте, Полетаева! Поздравляю вас, барышни, с окончанием учебы и началом самостоятельной жизни.

– Благодарю Вас, – ответили девочки почти хором.

– Ну, так Вы теперь свободны, Лидочка? Тем более я хотела бы задействовать Вас в своих прожектах. Как Вы смотрите на то, чтобы поездить по губернии?

– Поездить? Я? – Лида опешила. – Вы предлагаете мне одной ездить в другие города?

– Ох, скорей нас интересуют деревни, – вздохнула Рашель Ивановна.

– Нет, это невозможно! Я уже имею одну ученицу здесь, в городе, я обещала ее родителям постоянные занятия. Да, боюсь, и мама меня не отпустит! – объяснила свой отказ Лида.

– А Вы, Полетаева? А молодые люди? Возможно, они взяли бы на себя роль сопровождения?

– Молодые люди – студенты Московского университета и здесь проводят летние каникулы, – улыбаясь, ответила за всех Лида. – А в чем все-таки суть вопроса? Мне уже жутко любопытно! Может быть, мы сможем помочь каким-то иным способом?

– Дело в том, что у группы городских преподавателей возникла идея, объединив накопленный опыт, и усилив учительский состав энтузиастами из молодежи, изменить положение дел в губернии с неграмотностью, – начала энергичный рассказ Рашель Ивановна. – Но необходима подготовительная работа, без нее – никак. Если кто-то из ваших знакомых, может быть по роду службы, связан с поездками по губернии, испросите для меня его участия. Нужно заблаговременно объехать как можно больше окрестных сел и пригородных усадеб, узнав, где хозяева согласятся на устройство школ, и будут содействовать этому, хотя бы выделив помещение и не препятствуя занятиям, – она посмотрела на изумленные и недоверчивые лица ее слушателей и продолжала: – На этой выставке неимоверный успех имеют наши воскресные школы. Огромное внимание к ним! Вы не представляете, как это вдохновляет. Через пару лет, я уверена, что в таких школах будут обучаться даже взрослые ученики. Вот увидите! Даже в самом городе, здесь!

– Может быть, мы могли быть Вам полезны именно здесь, в городе, мадам? – спросила Лиза.

– В городе была идея создать ряд публичных библиотек и читален, но это решается совместно с епархией. Наверно ближе к осени, нам потребуются добровольные помощники, да. Хотя бы по сбору литературы. Я буду иметь вас в виду, барышни, благодарю!

***

– Наша Белочка всегда берет быка за рога! – смеялась Лида, выйдя из павильона на территорию Выставки. – У нее удивительная способность держать в уме множество людей, дел и планов, тасовать их и распоряжаться ими.

– Я уж, было подумал, что нам не отвертеться, и уже вечером надо будет трястись в телеге, объезжая губернские села, – вторил ей Семиглазов. – Хотя начинание достойно уважения! Я сам знаю, как тяжело пробиться мальчику из маленького местечка, даже если к этому есть огромное желание. А уж безграмотному, то совсем край!

– А как пробились Вы, Алексей? – спросила Лиза. – Я из Ваших слов, сказанных по разным поводам, представляю так, что Вы давно живете без родителей?

– Да, Елизавета Андреевна, но мне повезло. Грамоту я выучил, как к крестной попал. А у нее братец служил при монастыре, так меня на лето отдавали монахам… А там между делами, один из них обучал меня наблюдениям за природой, географии, истории и немного математике. Потом я сам много читал, благо у крестной дом был с книгами. Потом смог поступить в городское училище, ходил за восемь верст туда. Первый год за меня монахи платили, после стал стипендиатом, вот, как и Лидия Пантелеевна. А как окончил, то сам давал уроки, поднакопил и поехал в большой город. Крестная-то деньгами помогать не могла, а вот харчей, когда, с оказией и присылала. Так за год я в гимназии сдал экстерном весь курс. Ну, и в Москву!

– С Божьей помощью! Всё праведное только через Него! – мелко крестился Петр.

Если домашних и настораживало это резкое изменение мировоззрения студента-биолога Петруши и его уклонение в сторону религии, то они старались принимать это за что-то неизбежное, понимая, какое потрясение пережил он совсем недавно. Может, успокоится со временем, да и дурного в том ничего нет, думалось им, не сравнить с Леночкиным заиканием. Но разговоры такого плана они старались не поддерживать, потому что Петр в них доходил иногда до состояния экзальтации, впадая в роль обличителя пороков и, указывая всем, каким путем нужно их искупать. А это становилось угрожающе-навязчивым и неприятным, тем более, что в семье хоть и придерживались традиционной религии, но особого рвения к церковным проявлениям до этих пор ни у кого не наблюдалось.

Лиза побаивалась подобных его выступлений еще с первого дня их знакомства, но теперь, думая об отце, страх в ее душе уступал место то ли состраданию, то ли снисхождению к беде парня, и она его скорей жалела и тоже старалась сменить тему при таких его выпадах, чтобы не усугублять.

– Посмотрите, Петр! – захотела она переключить его внимание на что-нибудь внешнее. – А вот этот павильон вы с Алексеем, возможно, могли уже видеть. Не узнаете?

– Мы могли его уже видеть? – удивился Семиглазов, который ловил каждое Лизино слово. – Да где же, Елизавета Андреевна, ведь мы только неделю в городе, а на Выставке впервые. Это же все возводилось к ее открытию, и даже приезжая сюда на побывку, вряд ли и Петр мог бы попасть на строительство. Как же?

– Да это же Центральный павильон с прежней выставки! – с веселой укоризной излагала Лиза жителям Москвы историю постройки с прошлым. – Московской Выставки! Ему уж больше десяти лет, а он все служит. Еще лет пять назад в нем устраивали Французскую торгово-промышленную выставку, а год назад разобрали и перевезли в наш город. Вы не узнали его?

– Да, мы, знаете, как-то раньше по выставкам и не…– начал было оправдываться Алексей, но тут все обратили внимание снова на Петра.

Вместо того, чтобы отвлечься рассказом о приключениях выставочной постройки, он, видимо, еще глубже впал в свой религиозный экстаз, и, приникнув к фундаменту описываемого павильона, начал бить тому земные поклоны. Надо было уводить его с глаз публики! Кто угодно мог позвать городового и хлопот после не оберешься.

– Как пить хочется! – придумала на ходу Лиза, уже прикусив по новой привычке губу и чуть не плача, но на этот раз, кажется, угадала.

– А я ужасно проголодалась! Петенька! Пойдем на берег Волги, накупим пирожков и кваса, будем кутить! – попыталась спасти положение сестра, и тот поддался уговорам, а шагов через двадцать и вовсе пришел в себя и начал обсуждать со всеми, с какой начинкой пирогов они возьмут.

Алексей предложил Лизе руку, и они парами покинули территорию Выставки.

***

Молодые люди сидели на траве, и река плескалась вдалеке. Были видны снующие с берега на берег пароходики, проплывали мимо большие речные суда, и мост на тот берег, как бы подчеркивал масштабы разросшегося Выставкой города. Отсюда была ощутима и наглядна вся его мощь и ширь, люди на том берегу казались крошечными точечками, такими же, наверно, казались им оттуда и они сами. Лиза, обещавшая няне больше никогда не пробовать ничего в городе, старалась незаметно скормить свой пирожок птицам и только пила чистую воду. А Лида и Алексей только что перекусили, и теперь никому не хотелось ни говорить, ни двигаться, а лишь сидеть вот так да смотреть на реку, за реку, на небо.

Один только Петр снова впал в задумчивость, ничего не ел, а только мусолил пальцами давно остывший пирожок. Наконец тот разломился у него в руках, и из него на землю посыпалась начинка из ливера с луком. Лида первая заметила, как трясутся у брата плечи, и кинулась к нему, но уж было поздно. Слезы прорвались сквозь сдавленный стон, неудержимые всхлипы вспенили слюну на искореженных гримасой боли губах, и он, рыдая, упал лицом в траву и его долго не могли ни успокоить, ни поднять.

– Оставьте, пусть, – пытался Алексей отвести от него Лиду, потом оставил ее и сел на траву рядом с перепуганной Лизой, которая руками зажала свой рот, чтобы тоже не закричать и не заплакать.

Зрелище было ужасным. Но вот, постепенно, рыдания стали затихать, Петр положил голову на колени сестры и так же лежа стал, как в бреду, что-то говорить или с кем-то спорить.

– Да нет же! Это точно были не колодцы. Я по тому колодцу еще ногами шел, и те доски под ногами чуял! Старые, склизкие, чуть не споткнулся там. Чудом из оврага поднялись. Чудом! А потом меня понесло. Господи помилуй! Как по воздуху, ничего не помню. А потом снова под ногами то твердое, то мягкое. А тогда яма была. Простая яма. Господи, спаси-сохрани, мя грешного! Мне потом уже, в больничке один солдатик рассказывал. У них на том поле учения, они знают, где что. Там песок копают, вот и ров. А колодцы старые, гнилыми досками заколоченные, туда сразу все провалились. А это – яма была. Он говорит, павильон на другую выставку увезли, а ямы-то от опор так и остались. А пред гуляньями их просто деревянными щитами прикрыли. Новенькими! Дерево еще белое было. Мне как щепки из рук вытаскивали – я сам видел. Вот мне и повезло! Я падал, все бока ободрал, да неглубоко. А там уже мягко было. Как заснул сразу, тепло, мягко. А сверху-то тоже на меня навалился кто-то, да повезло, не задохнулся я. В больничку привезли, а там Алексей – божий человек. Мне его ангелы послали. Повезло мне… Господь спас.

Он всхлипывал все реже, голос его становился все тише, а рассказ – прерывистей. Как только еще он начал говорить, Лиза почувствовала, что ее сейчас может вот-вот стошнить, она помнила, как это внезапно происходит, но понимала, что сейчас этого никак нельзя допустить. Еще она вспомнила, как Лев Александрович кричал ей тогда с козел: «Лиза, думайте о другом!» и она стала заставлять себя сосредотачиваться на каких-то привычных, безопасных предметах. Трава. Зеленая свежая трава. Ее колышет ветер. Ветер нагоняет рябь на поверхности воды. Вода. Речка. В речке отражаются облака. Облака бегут по небу. А небо синее-синее! И судорожный рассказ Петра стал вдруг не главным, он отошел куда-то на задний план, она слышала слова, но ее это, как бы, не касалось больше. Тошнота отступила.

И вот Петр замолк. Лида гладила его по волосам, как маленького, а он лежал и молча смотрел на проплывающие облака, потом глаза его стали слипаться. Сестра достала из кармана платок и начала вытирать ему лицо, но он не открывал глаз, и постепенно уснул. Алексей встал и, свернув, подложил Петру под голову свой пиджак. Все молчали. Говорить сейчас было просто не о чем. Мимо них проходили люди, но со стороны все казалось безмятежным – вот отдыхает компания молодых людей, один из них задремал на воздухе, что тут такого?

Первым нарушил молчание Семиглазов:

– Он даже мне этого не рассказывал, – Алексей как от боли потирал пальцами виски, что и говорить, принять бесстрастно описанную только что картину не мог бы, наверно, даже бездушный человек. – До сих пор ничего про тот день не вспоминал.

– Может быть это хорошо? – неуверенно спросила Лиза. – Может быть, теперь ему станет легче?

Лида беззвучно плакала, видимо, представляя муки брата старшего.

– О, Господи, всеблагий, всемилостивый, помилуй нас, грешных, – прошептала и она.

– Может быть, Петру надо побыть где-нибудь там, где… – Лиза запнулась.

– Где, Лизонька? – сквозь слезы вопрошала ее Лида. – В больнице он уже был.

– Я не то имела в виду, – продолжала Лиза, она не могла оставить все как есть, уже почувствовав, приняв на себя чужую боль. – Где-нибудь, где его душа сможет вернуться на место. Он так много говорит о Боге. Может быть – монастырь? Здесь, в округе, ты сама знаешь, есть несколько мужских монастырей. Может быть поспрашивать? Вот я знаю про один, там живут двое старцев, и люди приезжают издалека, и ждут там подолгу, чтобы те им помогли жить дальше.

– А вы знаете, не лишено смысла, – сказал Алексей, обращаясь сразу и к сестре, и к спящему брату. – Надо бы обдумать, да действительно расспросить людей.

Лида смотрела на подругу с затаенной надеждой. Мимо проходили двое парней, один из них выделялся своим неимоверно высоким ростом, второй был обычного, ничем не примечательного сложения, но в его глазах блестела незаурядная лихость, и смотрел он на мир с каким-то пронизывающим прищуром. Они остановились подле.

***

– О! Кого мы видим! Приветствую, Алексей, здравствуйте барышни, – узнал их идущий мимо с приятелем Игнат. – Пикник устроить изволили? А Петр Пантелеевич, видимо, притомился?

– Здравствуйте, Игнат! – приветствовал его Семиглазов. – Да, мы уж с самого утра гуляем, Выставку смотрели, скоро домой собираемся. Как Ваша свадьба прошла, удачно?

– Свадьба? – ухмыльнулся незнакомец и вопросительно посмотрел на Игната.

– Да свадьба как свадьба, что свадьба. Прошла и бог с ней, – Кириевских стушевался под прищуром товарища. – Вот, познакомьтесь, мой друг и соратник Арсений Хохлов, рекомендую.

– Приветствую! – Хохлов продолжал ухмыляться, теперь в упор рассматривая Лизу. – Позволите присесть?