За годы службы на Востоке, Силонос привык ко многому. Ему даже стали нравиться покрытия желто-песочного цвета, характерные для большинства керамических изделий иудея. Незатейливые рисунки подчеркивали особый волнующий свет, излучаемый золотистым фоном. Этот проникающий в душу фон навечно запомнился эллину со времени изнурительных переходов по бескрайней Вавилонской пустыне.

Да и остальные гончарные изделия, множество которых иудей отправлял на рынок, были весьма необычны. Внешне грубоватые, они, однако, привлекали внимание покупателей. Так, например, хорошим спросом у жителей Дура-Европоса и у купцов из проходивших мимо караванов пользовались подносы для фруктов, разрисованные тарелки с плавно поднятыми краями, кувшины для питьевой воды.

Особый спрос был на кувшины. Высокие, однотонные, с узким горлом и вдавленным внутрь дном, они были удобны для переноски и хранения воды и казались удивительно легкими.

Быстро раскупались и небольшие конусообразные сосуды для хранения оливкового масла. Они, как правило, были с острым и изящным носиком, что позволяло сохранить каждую каплю масла, заливаемого в настольные глиняные светильники.

Силонос видел в гончарных изделиях иудея не просто предметы обихода.

Он вспоминал свою студенческую юность, когда перед ним были открыты дороги в любую сферу искусств, в любую область знаний. Его радостно принимали даже в кругах философов — этой высшей касте властителей дум Эллады.

Он мысленно сравнивал амфоры, килики, кувшины иудея с подобными же изделиями, изготовлявшимися лучшими афинскими керамистами, и, неожиданно для самого себя, обнаруживал бесспорную самобытность работ Эльазара.

На эти изделия был хороший спрос, что подтверждало объективность его оценки. К тому же деньги, вырученные от их продажи, как и предполагал Силонос, хотя и в небольшой степени, но пополняли крайне скудную казну крепости. И, если бы не этот источник, то даже офицеры не получили бы за последние полгода ни одной лепты. Так что Силонос, поверивший в способности иудея, был доволен собой.

Парадоксальным было и то, что богатые знания, когда-то приобретенные им и далекие от военного искусства, оказались востребованными неожиданно для него самого.

Однако участившиеся нападения парфян, пользующихся ослаблением трона Антиоха, вызывали тревогу и отвлекали внимание гекатонтарха.

Об этих нападениях Силонос постоянно оповещал высшее командование, но там, видимо, больше были заняты внутренними распрями и депеши из какого-то Дура-Европоса мало кого интересовали.

Тем не менее, гекатонтарх, со свойственной ему последовательностью, решил укрепить стены города. Он начал тщательный осмотр крепости. Среди конников, сопровождавших Силоноса, был и Эльазар. Силонос с удовольствием отмечал, что иудей превзошел все его ожидания — он оказался превосходным наездником.

Однажды, объезжая стены города с внутренней стороны, Силонос обнаружил необычное строение, непосредственно примыкающее к крепостной стене. Хотел тут же приказать разрушить его, так как это строение могло послужить врагу для облегченного проникновения в город, но, увидев, что Эльазар остановил коня у этого строения и с кем-то дружески беседует, подъехал к ним и в собеседнике Эльазара узнал местного иудея, которого не раз видел в гончарных мастерских.

— Рав Нафтали, — четко, как того требовал устав, представил своего собеседника Эльазар, и продолжил: — Рав Нафтали вышел из бейт-кнессета, чтобы в твоем лице, гекатонтарх, приветствовать храбрых защитников города! — затем сделал небольшую паузу, вновь выслушал раввина и с удивлением посмотрел на Силоноса.

— Раввин говорит, что ночью к ним пришли парфянские лазутчики и потребовали открыть ворота города в нужный для них момент. За эту услугу они обещали сохранить жизнь всем иудеям после захвата города.

Это сообщение еще больше насторожило Силоноса. Война явно приближалась.

— И еще, — продолжил Эльазар, — рав Нафтали сказал, что еврейская община Дура-Европоса — маленькая и слабая и она не занимается ни политикой, ни войной. Мы молимся, — и он указал на бейт-кнессет, который всего несколько минут тому Силонос намерен был разрушить.

Иудеи Дура-Европоса, — произнес рав Нафтали, — зарабатывают на жизнь обработкой шкур, делают ремни для конских упряжек, шьют мехи для воды, торгуют, но какая теперь торговля?… Все только и говорят о войне.

Силонос, хоть и был занят своими мыслями, тем не менее, внимательно слушал раввина, потом спросил: "Когда у вас были лазутчики?"

Рав Нафтали немного замялся, потом вместо ответа задал вопрос:

— Почему уважаемый гекатонтарх говорит: были? Они у нас есть.

И раввин пригласил Силоноса войти вместе с ним в помещение, находившееся под одной крышей с бейт-кнессетом.

— Здесь мы храним всякие изношенные вещи, — объяснил рав Нафтали, — старые истершиеся ковры, одежду, собранную для нуждающихся. А вот и интересующие тебя люди, — скромно закончил раввин.

На потертых коврах лежали три человека, связанные одной веревкой. Двое — лицом вниз, на их окровавленных ниже пояса спинах белели повязки. Третий примостился на боку и был в полуобморочном состоянии.

Видя озадаченное лицо Силоноса, рав Нафтали объяснил, что парфяне пришли не как честные люди, через главные ворота, но предпочли прыгать со стен крепости на крышу бейт-кнессета.

Крыша эта, конечно же, выше чем земля, и для защиты от воров, грабителей и других непрошеных гостей, мы установили острые колья и эти двое, спрыгнув с высокой стены, присели на эти колья, а у третьего проколот бок.

Мы обнаружили несчастных на рассвете, когда пришли на шахарит, — пояснил рав Нафтали, и я попросил мальчиков перенести раненых в помещение. Оказали им первую помощь, но все они плохи. Особенно тот, с дырой в боку. Он сказал, что он их командир и передал требование парфян, выполнить которое, как понимает уважаемый гекатонтарх, мы ни за что не могли бы.

Силонос объявил парфян пленными и велел перевезти в военный лагерь.

О разрушении бейт-кнессета, пристроенного к городской стене, он больше не упоминал. Однако учел необычную защиту, примененную иудеями. Эту защиту он затем не раз использовал в своей практике

Осматривая бейт-кнессет, Силонос обратил внимание на короткую арамейскую надпись над арон-акодеш и на геометрические фигуры цветной росписи. Арамейский язык он учил в военной академии. В рисунках же растительного орнамента он обнаружил немалое сходство со знакомыми с детства элементами.

,Откуда они здесь?" — удивился эллин и решил, если представиться возможность, прикажет Эльазару познакомить его поближе с иудейской общиной, её историей и традициями.

Впоследствии гекатонтарх не раз прибегал к услугам рава Нафтали. Тот был сведущим человеком не только в Писании, священном для иудеев, но и в лекарском деле, столь важном для Силоноса в наступившие тревожные времена. Раввин был лоялен, доброжелателен и немалая в этом заслуга, в чем Силонос был глубоко уверен, принадлежала Эльазару.

Однако настоящая, незаметная для постороннего взора, дружба между эллином и иудеем возникла после недавних событий в ущелье Ару.

Сгущавшиеся опасности вокруг форпоста потребовали от гекатонтарха срочного составления подробной карты района и, в частности, прилегавшего к городу ущелья Ару.

Взяв с собой небольшой отряд конников, среди которых был и Эльазар, Силонос к ущелью. Это ущелье было идеальным путем для скрытного приближения противника к городским стенам. И Силонос поставил своей задачей найти наиболее удобные позиции для наблюдателей, для засад копейщиков, и скрытых гнезд лучников и пращевиков.

Эльазар, вдоль и поперек исходивший ущелье Ару в поисках нужных ему глин, сообщил гекатонтарху немало полезных сведений. В итоге картографирование было завершено еще до захода солнца.

Неожиданно просвистевшая стрела задела плечо Силоноса, поправлявшего шпоры, и вонзилась в луку седла. Лошадь тревожно заржала и поднялась на дыбы.

Силонос мгновенно прильнул к выступу скалы. В тот же миг о камень ударилось не менее четырех стрел. Силонос выглянул и увидел, что из широкой расщелины выбежало десятка полтора парфянских воинов. Они были хорошо обучены, как тут же определил опытный глаз офицера

Прячась за валунами, парфяне продолжали окружать конников Силоноса. На стороне нападающих было явное преимущество в количестве и в маневренности. Они действовали, не торопясь, как на учениях. Пятеро стояли и метали камни из пращи, либо стреляли из луков, в то время как другая группа, под их прикрытием, быстро перебегала, приближаясь к окруженным. Потом группы менялись местами, и всё повторялось снова.

Конник из отряда Силоноса попытались подняться навстречу наступавшим, но тут же был сражен.

Парфянами командовал рослый воин могучего телосложения. На нем был боевой плащ, обшитый медными пластинами. Такой плащ хорошо защищал от удара меча или стрелы, но не от дротика. И Силонос, выждав когда тот окажется на нужном от него расстоянии, мгновенно встал и метнул дротик, но в ту же секунду на пути дротика оказался парфянский лучник и дротик буквально снес его со скалы.

,Противнику повезло!" — со злостью отметил Силонос и по мере приближения нападавших, приказал оставшимся воинам сгруппироваться в тетраганон, и занять круговую оборону.

Парфяне были совсем близко, слышно было их тяжелое дыхание. В этот момент конь Эльазара вынес его из-за скалы, и Эльазар метнул дротик в командира парфян. Удар был настолько силен, что дротик прошел насквозь и завис на спине врага.

Мгновенная тишина разорвалась победоносным криком конников Силоноса, тут же перебившие врагов.

,Теперь они придут не скоро, — заключил Силонос. — Лазутчики пойманы. Отряд уничтожен".

Воины Силоноса, груженные оружием парфян и их военными доспехами, возвратились в крепость.

Вызвали лекаря, и тот довольно быстро извлек наконечники стрел из тел раненых. И каково было удивление Эльазара, когда в лекаре он узнал рава Нафтали, хотя тот и был с ног до головы укутан в белую тунику. Раввину помогала такая же молчаливая женщина. Её лица не было видно. И лишь крепкие кисти смуглых рук непрерывно двигались, упреждая распоряжения лекаря.

Силонос видел, что после этого случая, отношение конников к иудею изменилось. Вместо прежней подозрительности и нескрываемого презрения, появилось любопытство и проблески взаимопонимания. Теперь они были равны, рекрут-иудей и закаленные в схватках фессалийские воины.

С первых лучей утреннего солнца и до поздней ночи гекатонтарх Силонос тщательно дополнял топографическую карту района. Теперь она могла понадобиться в любую минуту. Работа над картой занимала все его время.

В центре его шатра находился каменный стол, покрытый слоем хорошо выработанной бычьей кожи. По периметру стола были размещены более дюжины масляных светильников. Их горящие язычки колебались, завиваясь струйками копотного дыма.

Требовалось огромное напряжение сил и зрения, чтобы при таком освещении наносить на пергамент тончайшие профильные линии местности, пунктиры дорог, всевозможные углубления и колодцы. Это хорошо понимал Эльазар и вызвался помочь гекатонтарху, так как знал наизусть многие потаенные уголки ущелья.

Быть может именно эти ночные бдения в копоти светильников и дыму факелов пробудили в Эльазаре неотвратимое желание сделать для Силоноса светильник, который бы мог заменить все эти коптящие, дымящие и чадящие чудовища и тем самым, хоть в какой-то мере, помочь человеку, в добром сердце которого, Эльазар не сомневался.

К тому же, завершался срок его рекрутской службы и Эльазар был намерен как можно скорее возвратиться домой.

Начались мучительные поиски формы светильника. В любую свободную минуту, днем и ночью Эльазар месил глину, лепил и сминал десятки различных силуэтов и форм, однако та самая, единственно нужная, не появлялась.

Решение пришло с совершенно неожиданной стороны. Однако, еще задолго до этого, произошли важные события, о которых необходимо упомянуть.

Еще во времена Александра Македонского, ответившего на просьбу Первосвященника иерусалимского Храма, был издан приказ,

согласно которому каждый седьмой день недели становился для солдат-иудеев, служивших в греческих войсках, денем отдыха и молитв.

В дальнейшем, когда великий полководец ушел в бессмертие, а между его соратниками началась борьба за престол, это решение было забыто. Тем не менее, его никто не отменял и, воспользовавшись этим, гекатонтарх Силонос разрешил иудею Эльазару посещать по субботам синагогу в Дура-Европосе.

Рав Нафтали выделил ему почётное место рядом с арон-акодеш. Здесь, обычно, молились самые уважаемые люди города.

Иудеи общины видели в Эльазаре законного представителя Святой Земли, откуда их предки были изгнаны много лет назад царем Вавилона Навуходоносором.

Потом при царе Кире, — да будет незабвенным его имя! — иудеям было позволено возвратиться в родные края, однако судьба распоряжается по-своему. На всё Его воля! Не все возвращались в Иудею.

Тем не менее, иудеи общины Дура-Европоса хорошо помнят, где их настоящая родина, преданы ей и счастливы встретить человека оттуда! Каждый старался выразить Эльазару дружеские чувства, притронуться к нему, незаметно поцеловать краешек его одежды. Ведь он родился там! Он был частицей их земли, которую они видели во снах; о которой постоянно грезили. В честь которой возносили самозабвенные молитвы.

Начальник отряда копейщиков Филон относился к иудею враждебно. Его раздражали еженедельные отлучки Эльазара, перешептывания с местными иудеями.

— Кто может такое позволить? — нарочито громко в присутствии гекатонтарха Силоноса вопрошал Филон. — Вместо очищающей жертвы всесильным богам Эллады, он воздает молитвы в своей варварской синагоге.

Однако по натуре Филон был человеком не злобным, и когда обнаружил, к величайшему своему удивлению, что иудей ни в чем не уступает его профессиональным солдатам, дальше сердитых замечаний дело не пошло.

Случай в ущелье Ару, в корне изменили отношение Филона к иудею. Он даже сказал как-то, что не прочь взять его обратно в отряд копейщиков. На что Эльазар ответил, что он и на коне остается копейщиком.

— Врешь, иудей, — беззлобно парировал Филон, — ты был и остаешься не копейщиком, но горшечником! Впрочем, в умении хорошо метнуть копье тебе не откажешь.

Дом собраний в Дура-Европосе находился в невысоком здании, сложенном из хорошо подогнанных камней, собранных в ущелье Ару.

Здание было вытянуто на 20 локтей вдоль городской стены и на 10 локтей в ширину. Внутренние стены были гладко отштукатурены.

Под потолком и параллельно полу пролегали широкие линии цветного орнамента повторяющихся геометрических фигур. По углам здания от потолка до пола опускались ленты искусно нарисованных виноградных лоз, увешенных сочными гроздями. И лишь на одной стене, находившейся напротив арон-акодеш, находилась фреска с изображением большой группы израильских воинов в греческих военных доспехах: они защищали Иерусалим.

И когда в бейт-кнессет входил Эльазар, все смотрели на него и невольно переводили взгляд на воинов, изображенных не фреске. Иудеи Дура-Европоса знали, что рекрутская служба тяжела, но безмерно гордились, видя своего в военных доспехах.

Арон-акодеш размещался в полукруглой нише, обращенной в сторону Иерусалима. Над арон-акодеш тускло высвечивала небольшая надпись на арамейском, которую и заметил Силонос.