Глава 6

Мы красили яйца к тринадцатому дню нового года, который называется «сиздах бе дар». Мы насыпали разные травы в кастрюлю и варили яйца в отваре из этих трав. Обычно в кастрюлю мы клали шелуху от лука, и тогда скорлупа яйца окрашивалась в желтый или оранжевый цвет. Иногда клали другие травы и, например, красильную марену, и тогда скорлупа окрашивалась в красный цвет.

Бабушка аккуратно обвязывала яйца разноцветными нитками или тонкими полосками ткани; краска не проникала через них, и на яйцах оставался красивый белый рисунок.

Дети, подростки, молодежь и мужчины в день «сиздах бе дар» играли в яйца. Они зажимали крашеные яйца в кулаке так, что выглядывал только носик яйца. Затем били носом яйца по яйцу противника. Выигрывал тот, чье яйцо оставалось целым, и ему доставалось яйцо с расколотой скорлупой. Я не видел, чтобы мой дядя когда-либо играл в эту игру. Обычно рано утром он брал ружье и вместе с г-ном Дахестани направлялся в горы.

Я не умел играть в разбивание яиц, а только смотрел, как играют другие, и наслаждался этим зрелищем. Поэтому я возвращался домой со своими целыми крашеными яйцами. Я боялся играть. Не любил испытывать судьбу: неизвестно – то ли выиграешь, то ли проиграешь.

Глава 7

После новогодних праздников я часто бегал за дядей до школы. Я не мог посещать занятия, так как был еще маленький и меня не принимали в школу.

Я люблю школу. У меня в кармане маленькие пустые флакончики от дядиного одеколона. Каждый раз, когда одеколон заканчивается, дядя отдает флаконы мне для игры. В один из дней я взял еще полный флакон, чтобы показать его школьникам. Флакончик маленький, размером с флакончик для микстуры от кашля. Один из учеников взял у меня флакон и вылил его весь себе на голову. Школа наполнилась запахом сирени.

Ученики побежали и рассказали моему дяде о том, что я принес его одеколон в школу. Больше он меня в школу с собой не брал. Он стал запирать комнату на щеколду, чтобы я не смог оттуда ничего взять.

Помню, как бабушка сварила мне домашнюю лапшу и в ней было много горячего масла. Вспоминаю, что меня частенько били и запирали в кладовке, где был сундук, в котором хранили новое постельное белье. По словам бабушки, в сундуке на белье всегда спали две белые змеи. Она говорила: «Не подходи к сундуку. Змеи выскочат наружу и разделаются с тобой. Змеи – наши соседи. Тело у них белое, как снег». Я всегда боялся кладовки. В ней было темно. Перед входом висела тяжелая занавеска, а за ней дверь, которую бабушка запирала на замок снаружи.

Я чувствую, что в сундуке ворочаются змеи. Кладу руку на крышку сундука и чувствую, как их головы и тела трутся о крышку и стенки. Запор дрожит, я вскрикиваю. Бабушке становится меня жалко, и она выпускает меня из кладовки.

Многие годы меня преследует ночной кошмар со змеями. Каждый раз, когда я плохо себя чувствую или жду дурных вестей, я вижу во сне змей. Мне снится, что змея медленно ползет по ногам вверх. Вижу себя спящим; змея заползает мне на живот, потом на грудь и обвивается вокруг шеи. Сколько я ни кричу, никто не приходит на помощь. Во всех снах я вижу одну и ту же змею: желто-черную, в пятнах, длинную и тонкую.

Глава 8

Летом мой дядя Асадулла, который был военным, взял свою невесту за руку и привез к нам из Кермана. Мы его невесту до тех пор не видели, и она была с нами не знакома. Невесте было лет 14–15, а дяде 22–23 года. Один Бог знает, как мы обрадовались. Бабушка целый месяц готовилась к этому событию, чтобы не ударить в грязь лицом перед невестой.

По приезде они подарили мне желтую рубашку с розовыми цветочками и соловья, в которого надо было наливать воду. Я наливал в соловья воду и дул в дырочку в хвосте игрушки. В животе у соловья была вода, и под напором струи воздуха она издавала звук, похожий больше на чириканье, чем на соловьиную трель. Я не знаю, из чего был сделан этот соловей. Я его пытался хорошо рассмотреть. Он был не из стекла, красного цвета. Когда дуешь в него, то видишь воду, которая бурлит от выдыхаемого воздуха. Они также привезли мне в подарок волчка. Один конец веревки прикреплен к шарику размером с орех, а другой я привязываю к пальцу и затем шарик отпускаю.

Шарик подпрыгивает в воздухе вверх вниз, бьет меня по руке, опускается вниз к земле, затем вновь возвращается к сжатой в кулаке руке. Так шарик и прыгает между землей и моей рукой.

Асадулла общается со всеми. Берет жену за руку и идет в дом к соседу. Он навещает всех родственников. Утром он в одном месте, вечером в другом. Я тоже хожу с ними. Я знаю деревню как свои пять пальцев. Вечерами я хожу по узким улочкам и под деревьями. Днем собираю яблоки для жены своего дяди. Она готовит из яблок мармелад «фалюде». Я никогда не видел, чтобы кто-нибудь готовил нечто подобное. Когда я вожу ее через сады и по берегу реки, ее высокие каблуки тонут в грязи и трясине. К краю ее юбки цепляются колючки, трава и мята. Она переживает о том, что ее свадебная одежда и обувь испортятся. Женщины и девушки глазеют на нее из-за глиняных дувалов и деревьев, когда она идет по саду.

Куда бы мы ни пришли, нас сажают на самое почетное место. На дяде красивая военная форма. Он не носит гражданской одежды. Из города они привезли нам необычный хлеб. Хлеб очень длинный и весь в дырочках. Я такого раньше никогда не видел. Хлеб называется «каткату», то есть «хлеб с дырочками».

Я очень хочу поехать в Керман и увидеть своими глазами, как этот «каткату» пекут. Зачем в хлебе делать столько дырок? Он мне напоминает дуршлаг. Я думаю, что хлеб раскатывают в дуршлаге и выдавливают тесто через дырочки, чтобы оно выпало наружу, и тогда в нем образуются дырочки. Вместо того, чтобы этот хлеб есть, я беру кусочек и смотрю на окружающих через дырочки.

Цыпленок, которого мне дал дядя, вырос и превратился в курицу. Я смотрю на этого выросшего цыпленка через дырочки в хлебе. Он лапками разгребает землю под жердями, на которых держится виноград, и роет себе ямку. Я также вижу нашу собаку Филу, которая спит, прислонившись к стене хлева, положив голову на лапы.

Дядюшки Касема нет, он уехал в путешествие после окончания занятий в школе.

По этому поводу бабушка говорит: «Он поехал устраиваться в другую школу. Хочет уехать из нашей деревни».

Моего дедушки дома нет. Старостой в деревне теперь Мобашер Мозаффари. Дедушка многие годы был старостой деревни, Когда он вернулся из Кермана, то уехал в Пиргейб к косцам.

Дядя соскучился по своему отцу, я тоже соскучился по дедушке. Однажды утром дядя усадил меня перед собой на мула, и мы отправились в Пиргейб к дедушке. Я умолял дядю взять меня. До этого я никогда не покидал свою деревню Сирч. Мы спустились вдоль реки, минуя долины и горы, и добрались до Пиргейба.

В отличие от нашей деревни, Пиргейб находился посреди пустыни. Наша деревня расположена на краю пустыни в живописной местности, через которую протекает река. Мы прибыли в Пиргейб, в маленькую и знойную деревню, в которой всего несколько домов и временных жилищ. Перед домами находится пшеничное поле. У первого встречного жителя деревни мы спрашиваем, где найти Насруллу-хана. Он указывает нам на желтое пшеничное поле, где работают жнецы. Моего дедушку зовут Насрулла-хан. Все его так называют. В молодости он был состоятельным, совершил много славных дел, и к его имени стали добавлять титул «хан». Сейчас дедушка старенький и бедный, но его по-прежнему величают Насрулла-хан.

Дедушка стоит на жатке, на голове у него полотенце. Когда он нас видит, его взгляд теплеет. Мы обнимаемся. Дедушка говорит: «Каким ветром вас занесло в наши края?»

Первое и самое главное, что меня приводит в изумление в Пиргейбе – это огромный тамариск, который как бы вырывается из сердца пустыни. Дерево широко раскинуло свои ветки и покоится на песке пустыни. Это необычайное и удивительное дерево. Оно не такое высокое как тополь в Сирче, а напротив – раскидистое и густое. Я устремляюсь к этому дереву, но дедушка не пускает меня туда. Он говорит: «Не ходи туда. Под деревом много змей, мышей и скорпионов». На ветвях тамариска сидят воробьи. Мне очень хочется заглянуть под дерево, увидеть его ствол и корни. Я же маленький и невысокий. Ветви дерева покоятся на земле, и я могу под ними пролезть, но боюсь. Я смотрю на дерево со стороны, и мне очень хочется залезть под него, но я не решаюсь. Я улучаю момент, когда дедушка и дядя на меня не смотрят, и как мышь проскальзываю под дерево. Какая тут тень! Когда дует ветер, здесь становится прохладно. Дедушка говорит дяде: «Зачем ты взял с собой мальчика? Он будет нам докучать». Потом зовет меня: «Хушу, вылезай».

Не добравшись до ствола дерева, я возвращаюсь. Горячий воздух обжигает мне лицо, словно я стою у раскаленной печки. Моему дяде приносят полотенце. Здесь у всех на голове полотенце или тряпка. Мне тоже дают повязку. Мы смачиваем полотенце и повязку в воде ручья, протекающего за хижиной, и покрываем голову.

Вода капает на лицо и спину. Не проходит и полчаса, как наши повязки высыхают и становятся сухими, как спички. Жнецы, мужчины и женщины, стар и млад, жнут серпами золотую пшеницу и связывают ее в снопы. Они откладывают снопы в сторону и кладут на них камни, чтобы не унес ветер. Пяти-шестилетние мальчишки босиком, с непокрытой головой двигаются вслед за жницами на этой жарище. Они собирают упавшие колоски, кладут их в подол рубах и относят на гумно на краю поля. Их называют сборщиками колосков.

Я пытаюсь заговорить с одним из них, но у него даже нет времени ответить мне. Тогда я хватаю его, но он отвечает на языке, которого я не могу понять. Я спрашиваю у дедушки: «Может, мне тоже собирать колоски?» Дедушка отвечает: «Без привычки тебя хватит солнечный удар. Там много всяких тварей. Не дай Бог наступишь на змею, и она тебя укусит. Здешние змеи очень опасны. Их яд сразу же убивает».

Вечером мы сидим на крыше. Небо усыпано большими яркими звездами. Светит луна, небо опустилось на землю. Я думаю, что если я приподнимусь, то ударюсь головой о небо и звезды. Я боюсь, что на меня упадет какая-нибудь звезда. Я прячу голову под простыню. Я спрашиваю у дедушки: «Деда, кто посадил этот тамариск?» Он отвечает мне: «Это дерево само выросло. Дереву трудно выжить в этой безводной пустыне. Местные жители говорят, что однажды добрый и ласковый старец из этих мест был под деревом и вдруг исчез. Этому месту стали поклоняться и назвали его Пиргейб, что значит «исчезнувший старец».

Я поверил рассказу дедушки. Мне захотелось пойти в такое место, где меня никто не увидит и я исчезну. Меня повсюду преследовала мысль, что я состарюсь, пойду под дерево и там исчезну.

Образ огромного дерева, которое будто упало с неба в сердце пустыни, с его ветвями, вцепившимися, словно руки, в песок, засел у меня в голове. Меня преследовал образ этого необычного дерева с птичьими гнездами, цветными полосками ткани, тряпочками, привязанными для исполнения желаний паломников, с его спутанными густыми ветвями, как у тополя в Сирче, и этот рассказ о старце, который внезапно исчез.