Читать книгу «Шум падающих вещей» онлайн полностью📖 — Хуана Габриэля Васкеса — MyBook.
image
cover

Хуан Габриэль Васкес
Шум падающих вещей

Juan Gabriel Vasquez

El ruido de las cosas al caer

© Juan Gabriel Vasquez, 2011

© Маша Малинская, перевод на русский язык, 2021

© Livebook Publishing, оформление, 2022

Предисловие

Роман колумбийского писателя Хуана Габриэля Васкеса выходит сразу в двух переводах: Михаила Кожухова и Маши Малинской. Можно смело сказать, что это событие – единственное в своем роде. Чтобы издательство заказало сразу два перевода одного романа и одновременно выпустило их в свет – такого российский книжный рынок еще не видел.

Как же это произошло? Честный ответ: почти случайно, благодаря стечению обстоятельств. Такое решение издательства «Лайвбук» не было результатом продуманной стратегии, скорее – смелым и нестандартным выходом из запутанной ситуации. Но нам, читателям, эта случайность дает уникальный шанс увидеть сразу два прочтения яркой и сложной книги. Более того, если повезет – этот прецедент станет поворотным моментом в нашей культуре перевода и чтения зарубежной литературы.

Несмотря на то, что в последние десятилетия появляется много новых переводов популярных книг, отношение к повторным переводам в нашей стране довольно настороженное. В западных странах десятки переводов значимых книг – скорее норма; никому не придет в голову, что книгу перевели заново потому, что предыдущие пятнадцать переводов никуда не годятся. Однако советская эпоха приучила нас к идее, что нужен только один канонический, идеальный перевод, который навсегда заменит и вытеснит оригинал. Единственная проблема этой прекрасной утопии состоит в том, что идеальный перевод невозможен. И все же мечта эта так соблазнительна, что мы продолжаем любой новый перевод воспринимать как результат конфликта: отрицание старого, ниспровержение основ.

Надо признать, что новые переводы действительно зачастую возникают из разного рода юридических неувязок (издательство не может найти правообладателя), меркантильных соображений (издательство не хочет платить деньги переводчику или его наследникам), маркетинговых планов (напишем «новый перевод» и купят больше экземпляров). Проблема для читателя заключается в том, что если авторские права на произведение не истекли, то издаваться будет только один перевод, а другой быстро станет библиографической редкостью, как произошло с набором первых переводов «Гарри Поттера».

А между тем как хорошо было бы, если бы одновременно лежал в магазинах и коллективный перевод, выпущенный впервые издательством «РОСМЭН», и перевод Маши Спивак – так, чтобы каждый читатель мог выбрать то, что ему по душе. Ведь нас совсем не удивляет, когда два или три театра одновременно ставят «Гамлета», и мы можем восхищаться всеми постановками одновременно. Мы готовы слушать музыкальное произведение в интерпретации разных исполнителей, смотреть разные экранизации одной и той же книги, не пытаясь непременно выбрать только один вариант. Пора научиться подходить с той же меркой и к переводам.

Роман «Шум падающих вещей» (вариант Маши Малинской) или «Звук падающих вещей» (вариант Михаила Кожухова) вышел сразу в двух хороших переводах. Два талантливых человека – прекрасно знающих испанский язык и культуру Латинской Америки – одновременно перевели этот роман с любовью и тщанием, каждый из них передает голос автора так, как его услышал. Будучи людьми разных поколений, они следуют несколько разным представлениям о переводе и комментировании текста. Маша Малинская держится чуть ближе к оригиналу, не боится непривычного, в большей мере дает читателю почувствовать «чужестранность» авторского мира. Михаил Кожухов подробнее разъясняет культурные реалии, дарит читателю чуть большую гладкость, естественность, иллюзию близости. Мы вольны выбрать тот перевод, который нам созвучнее. А можем не выбирать и наслаждаться обеими версиями.

Александра Борисенко,
переводчик, доцент филологического факультета МГУ

Мариане, изобретательнице времени и пространства



 
И, разрушаясь, стены снов моих пылали,
Как с криком разрушался этот город.
 
Аурелио Артуро, «Город грез»


Значит, ты тоже явился с неба. А с какой планеты?

Антуан де Сент-Экзюпери, «Маленький принц»[1]

I. И, сливаясь воедино, стали тенью нераздельной[2]

Первый бегемот, самец цвета черного жемчуга весом в полторы тонны, упал замертво в середине 2009 года. Двумя годами ранее он сбежал из бывшего зоопарка Пабло Эскобара в долине реки Магдалена. На воле он топтал посевы, опустошал кормушки для скота, наводил ужас на местных рыбаков, а однажды даже напал на быков с одной асьенды.

Снайперы настигли его и убили двумя выстрелами: один в голову, другой в сердце (стреляли пулями триста семьдесят пятого калибра[3], потому что у бегемотов очень толстая кожа). Охотники позировали на фоне огромного мертвого тела, темной морщинистой глыбы, похожей на только что упавший метеорит. Укрывшись от беспощадного солнца в тени сейбы, они разъяснили фотографам и любопытствующим, что из-за огромного веса животное не получится перевезти целиком, и немедленно приступили к расчленению туши. Я находился у себя дома в Боготе, в двухстах пятидесяти километрах к югу, когда впервые увидел эту фотографию, занимавшую полстраницы в одном популярном журнале. Из статьи я узнал, что внутренности закопали прямо на месте, а голову и ноги сдали в биологическую лабораторию в моем городе. А еще там говорилось, что бегемот сбежал не один: его сопровождали подруга и их детеныш – или же те, кого в наименее серьезных журналах из сентиментальных соображений окрестили его подругой и детенышем. Их местонахождение оставалось неизвестным, поиски продолжались. В прессе эта история стремительно приобрела трагический оттенок: невинных животных преследует бездушная система. В те дни, следя за подробностями охоты, я вдруг вспомнил о человеке, которого не вспоминал давным-давно, хотя когда-то ничто не занимало меня сильнее, чем загадка его жизни.

В последующие недели образ Рикардо Лаверде из обыкновенной злой шутки, какие, случается, играет с нами память, превратился в упорного неумолимого призрака. Призрак стоял возле моей постели, пока я спал, а бессонными ночами глядел на меня издалека. Ведущие утренних радиопередач и вечерних новостей, газетные колумнисты, которых читали все, и блогеры, которых не читал никто, – все они задавались вопросом, так ли уж необходимо убивать заблудившихся бегемотов; быть может, их достаточно будет связать, усыпить, отправить обратно в Африку? Я в своей квартире, вдали от этих споров, следил за ними со смесью восторга и отвращения и все чаще думал о Рикардо Лаверде, о тех давних днях, о том, сколь кратким было наше знакомство и как долго тянутся его последствия. В газетах и на экранах представители власти перечисляли болезни, которые распространяют парнопалые (они использовали именно это новое для меня слово, «парнопалые»), а в богатых районах Боготы то и дело мелькали футболки с надписью «Save the hippos»[4]. Я же у себя в квартире долгими дождливыми вечерами или по пути в центр снова и снова воскрешал в памяти день смерти Рикардо Лаверде и упрямо перебирал детали. Меня удивило, с какой легкостью всплывает в голове все сказанное, увиденное или услышанное, а также испытанная и уже преодоленная боль. С какой готовностью мы предаемся разрушительным упражнениям памяти, которые в конечном счете не приносят никакой пользы, а лишь усложняют наше нормальное существование, подобно мешочкам с песком, которые атлеты привязывают к ногам во время тренировок.

Постепенно и не без удивления я пришел к мысли, что смерть этого бегемота послужила завершением одного давнего эпизода в моей жизни, словно я вернулся домой, чтобы запереть дверь, которую, уходя, по рассеянности оставил открытой.

Так началась эта история. Никто не знает, зачем нам нужно вспоминать, какие это приносит нам награды или наказания, как меняется пережитое оттого, что мы о нем вспоминаем, но по-настоящему вспомнить Рикардо Лаверде вдруг стало мне совершенно необходимо. Я где-то читал, что в сорок лет мужчина должен рассказать историю своей жизни, и срок этот неуклонно приближается. Сейчас, когда я пишу эти строки, лишь несколько недель отделяют меня от роковой даты. Историю своей жизни. Нет, я не стану рассказывать историю моей жизни, а лишь опишу несколько очень далеких дней, отчетливо сознавая, что эта история, как говорится в сказках, случалась не раз и будет повторяться вновь и вновь.

И не так важно, что на сей раз рассказать ее выпало мне.

В день своей смерти в начале 1996-го Рикардо Лаверде провел все утро в центре Боготы, прогуливаясь по узким улочкам Ла-Канделарии[5] среди старых, крытых черепицей домов с мраморными табличками, неведомо для кого воскрешавшими некие исторические события. Около часу дня он явился в бильярдную на Четырнадцатой улице, чтобы сыграть пару партий с тамошними завсегдатаями. В начале игры он не выглядел ни встревоженным, ни взволнованным. Играл тем же кием, что и всегда, за тем же столом, что и всегда, – возле дальней стены, под телевизором, работавшим без звука. Рикардо сыграл три партии, но не помню, сколько из них он выиграл, потому что в тот день я играл не с ним, а за соседним столом. Зато хорошо помню, как он рассчитался, распрощался с игроками и направился к двери в углу бильярдной; миновал несколько столов, которые обычно пустовали, потому что неоновый свет странно бликовал на шарах в этой части помещения, а затем вдруг словно споткнулся обо что-то, развернулся и направился обратно к нам. Он дождался, пока я доиграю шесть или семь уже начатых карамболей и даже коротко поаплодировал одному трехбортному удару. А потом, глядя, как я выставляю свои результаты на счетной доске, подошел поближе и спросил, не известно ли мне, где бы взять напрокат какое-нибудь устройство, чтобы послушать запись, которую только что получил. Я множество раз спрашивал себя, как бы все повернулось, если бы Рикардо Лаверде обратился не ко мне, а к кому-то другому. Но это бессмысленный вопрос, как и множество других, касающихся нашего прошлого. У Лаверде были свои причины обратиться именно ко мне. Этого уже не изменить, как не изменить и того, что произошло потом.

Мы познакомились годом раньше, за пару недель до Рождества. Мне вот-вот должно было исполниться двадцать шесть, два года назад я получил диплом адвоката, и, хотя мало знал о реальном мире, в мире юридических теорий для меня не было тайн. После выпуска с отличием (мой диплом был посвящен безумию в «Гамлете» как обстоятельству, освобождающему от уголовной ответственности; я и по сей день спрашиваю себя, как мне удалось сделать так, чтобы эту тему утвердили, не говоря уж о том, чтобы получить высокую оценку) я стал самым юным сотрудником нашей кафедры за всю ее историю, по крайней мере, так сказали старшие коллеги, предлагая мне эту работу. Я был убежден, что преподавать введение в право и основы теории права испуганным детям, только-только покинувшим школьные парты, – единственная возможная перспектива в моей жизни. Стоя за деревянной кафедрой и созерцая ряды безбородых растерянных юнцов и восторженных девушек с широко раскрытыми глазами, я сам получил первые уроки, касающиеся природы власти. От новоиспеченных студентов меня отделяли лишь восемь лет, но между нами простиралась двойная пропасть – власти и знания. Я был наделен и тем и другим – они же, дети, едва начинавшие жить, ни тем ни другим не обладали. Они восхищались мной и немного меня побаивались, и я понял, что к этому страху и восхищению привыкаешь, будто к наркотикам. Я рассказывал студентам о спелеологах, которых завалило в пещере и которые несколько дней спустя, чтобы выжить, принялись поедать друг друга. На них распространяются нормы права? Я рассказывал им о старике Шейлоке[6], о фунте мяса, который он хотел вырезать из тела должника, и о хитрой Порции, которая ловко разрешила спор при помощи казуистики. Мне забавно было видеть, как они вопят и размахивают руками, теряясь в нелепых спорах, пытаясь различить в хитросплетениях вымысла Закон и Справедливость. После этих ученых диспутов я отправлялся в бильярдную на Четырнадцатой улице, где под низкой крышей среди клубов дыма разворачивалась другая жизнь – без научных теорий и законоведения. Там я обычно завершал день за небольшими ставками и кофе с бренди, иногда в компании пары коллег, а иногда и с какой-нибудь студенткой, которая после нескольких стаканов оказывалась у меня в постели. Я жил неподалеку, на десятом этаже всегда было прохладно, оттуда открывался прекрасный вид на город, ощетинившийся кирпичом и бетоном, а постель моя всегда была открыта для интеллектуальных бесед о концепции наказаний Чезаре Беккариа[7] или об особенно трудной главе Боденхеймера[8] или даже просто для улучшения оценки самым очевидным способом. В те времена – теперь мне кажется, что это было с кем-то другим, – жизнь была полна возможностей. Потом я понял, что и возможности эти выпадали кому-то другому: они постепенно исчезали, отступали, словно вода во время отлива, пока не оставили меня там, где я нахожусь сейчас.

В те дни мой город начинал приходить в себя после самых жестоких лет своей истории. Я говорю не о дешевой поножовщине и не о случайных перестрелках, не о разборках между мелкими наркоторговцами, а о жестокости, которая выходит за пределы мелких обид и мелкой мести обычных людей, о жестокости, которую творят те, чьи имена принято писать с большой буквы: Государство, Картель, Армия, Национальный фронт. Мы, боготинцы, были к ней привычны, отчасти потому, что свидетельства о ней с пугающей регулярностью появлялись на страницах газет и на экранах телевизоров. В тот день выпуск новостей прервали ради экстренного сообщения с места последнего теракта. Вначале мы увидели журналиста, который вел репортаж, стоя у входа в клинику Country, потом изрешеченный пулями мерседес – через разбитое окно виднелось заднее сиденье в осколках и пятнах засохшей крови, – а уж потом, когда игроки за каждым столом замерли и затихли, когда кто-то крикнул, чтобы сделали погромче, мы увидели над датами рождения и совсем еще свежей смерти черно-белую фотографию жертвы. Это был Альваро Гомес, сын одного из самых неоднозначных президентов двадцатого века, политик-консерватор, который и сам не раз баллотировался в президенты. Никто не спросил, ни почему его убили, ни кто это сделал, потому что в моем городе такого рода вопросы больше не имели смысла или стали риторическими, их задавали, не надеясь на ответ, это была единственная возможная реакция на очередную пощечину. Тогда я об этом не думал, но такие преступления (пресса называла их «магницидами»[9], и я быстро усвоил значение словечка) упорядочивали и отмеряли ход моей жизни, как неожиданные визиты дальнего родственника.

Мне было четырнадцать лет, когда в 1984 году Пабло Эскобар убил, а вернее, приказал убить самого известного из своих преследователей, министра юстиции Родриго Лару Бонилью (двое убийц настигли его на мотоциклах за поворотом 127-й улицы). Мне было шестнадцать, когда Эскобар убил, а вернее, приказал убить Гильермо Кано, редактора газеты «Эспектадор» (в нескольких метрах от здания редакции убийца всадил ему в грудь восемь пуль). Мне было девятнадцать, и я был уже взрослым, хоть пока еще ни разу не голосовал, когда погиб Луис Карлос Галан, кандидат в президенты страны. Его убийство было не похоже на все остальные, по крайней мере, так нам казалось, потому что мы увидели его по телевизору: улица, выступление Галана, его сторонники выкрикивают лозунги – и вдруг слышатся автоматные очереди, Галан падает на деревянный помост, падает беззвучно или просто звук падения тонет в гомоне толпы и первых криках. Вскоре после этого случилась история с самолетом «Авианки» Боингом-727-21, который Эскобар взорвал прямо в воздухе, где-то между Боготой и Кали, чтобы убить политика, которого, как оказалось, не было на борту.

Так что все мы, кто был в бильярдной, посокрушались о жертвах очередного преступления со смирением, ставшим уже нашей национальной чертой, отпечатком нашего времени, и вернулись к своим партиям. Все, кроме одного, не отводившего взгляда от экрана, где продолжались новости. Теперь там показывали арену для боя быков, заросшую сорняками до самых флагов (или, точнее, до места, где раньше можно было увидеть флаги), гараж, в котором ржавело несколько старых автомобилей, гигантского тираннозавра, чье туловище разваливалось на куски, обнажая затейливый металлический каркас, голый и печальный, как старый манекен. Это была асьенда «Наполес», знаменитое поместье Пабло Эскобара, бывшее когда-то главным штабом его империи и заброшенное после его смерти в 1993 году. В новостях говорили о собственности, изъятой у наркоторговцев, о миллионах долларов, попусту растраченных властями, которые не знают, как использовать эту территорию, обо всем, что можно было бы сделать, но чего не сделали с легендарным наследством Пабло Эскобара. И вот тогда один из игроков с ближайшего к телевизору стола заговорил, словно обращаясь к самому себе, но внезапно и громко, как человек, живущий в одиночестве и забывший, что его могут услышать:

– Интересно, как они поступят с животными. Бедняги там с голоду помирают, а всем хоть бы что.

Кто-то спросил, о каких животных он говорит, но он сказал лишь:

– Они-то в чем виноваты?

...
6

На этой странице вы можете прочитать онлайн книгу «Шум падающих вещей», автора Хуана Габриэля Васкеса. Данная книга имеет возрастное ограничение 16+, относится к жанру «Современная зарубежная литература». Произведение затрагивает такие темы, как «жизненные трудности», «любовные отношения». Книга «Шум падающих вещей» была написана в 2011 и издана в 2022 году. Приятного чтения!