– Знал. – ответил я – Но…

– Ты почти месяц находился в лазарете. Конечно, я немного изменилась за это время. Но это временно, если ты об этом.

– А мне то что. – ответил я – Твой муж ведь Иероним. Если он не против спать на коврике рядом с кроватью… потому что на кровати для него уже, судя по всему, нет места…

– Ах ты бессовестный! – засмеялась она, прожёвывая кусок булочки из пакета, что ей вручил Иероним.

– Ты же знаешь, что я шучу?

– Я бы на твоем месте так не шутил. – заметил Иероним, подходя к двери – Идем?

– А куда вы идете? – услышав его слова, спросила Авем.

– В темницу, к Дженкинсону.

– Я пойду с вами. Мне так тяжело сидеть здесь всё время.

– Никаких проблем, только возьми что-то теплое, там холодно. – ответил я.

Иероним наградил меня грозным взглядом. Но важнее было то, как засияла улыбку Авем. Она набросила на плечи мантию, и мы спустились в темницу через тайный вход за картиной в коридоре. В темном подземелье стояла тишина и влага. По стенам стекали капли воды от минувшего дождя. Из глубины темницы доносились глухие удары дерева об камень. По мере нашего приближения к камерам, становилось понятно, что этот звук производит наш узник. Дженкинсон стучал своей кружкой об стены камеры. Когда он увидел нас – то притих и забился в дальний угол камеры. Для большей осторожности, мы надели маски, скрывавшие наши лица.

– Что вы с ним делали, что он мечется как дикий зверь? – взволновался я.

– Это были не мы. Очевидно, Максвелл ранее проверял его. Он почти ничего не сказал нам.

Я подошел к камере и осторожно заглянул в нее.

– Ричард Дженкинсон – тихо сказал я – мы не хотим причинить вам зла. Но нам нужна информация.

Послышался шорох, Дженкинсон подошел к двери, скрываясь в темноте.

– Я готов выслушать ваши просьбы. Взамен нам нужна только информация.

– Абсорбс не оставят меня в живых после того, как я побывал у вас и остался жив.

– Вы просите о смерти?

– Быстрой и легкой. И ни одно мое исследование, мое чудо, шедевр, не должны пострадать.

– Обещаю выполнить всё возможные ваши требования, когда вы предоставите нам необходимую информацию. – твердо ответил я.

Иероним протянул мне ключ, и я открыл двери. Проскрипев, тяжелая дверь открылась и из камеры, словно запуганное животное, осторожно выглянул Ричард Дженкинсон. Он украдкой посмотрел по сторонам. Авем и Иероним стояли за дверью, и Дженкинсон видел только меня. Он выпрямился и ступил пару шагов вперед.

– Я отведу вас в место, где вы сможете рассказать нам все, что необходимо, а затем мы выполним ваши условия.

Он кивнул, но не спешил идти за мной. Его взгляд был напряжен и вонзен в меня, верхняя губа искривилась в отвращении, кулаки были крепко сжаты.

– Вас что-то пугает? – спросил я.

Тогда он злобно посмотрел на меня.

– Я узнал ваш голос – прошипел он, делая шаг назад, его лицо покраснело, – как вы остались живы? А теперь вы хотите мести! Вы собираетесь жестоко пытать меня? Я вам не дамся живым!

Он швырнул мне в лицо песок, который держал в кулаке, и оттолкнув, бросился бежать куда глаза глядят. Маска защитила мои глаза, и песок лишь создал на несколько секунд, своего рода пылевой занавес, помогший ему улизнуть. Но хрупкие мышцы и суставы доктора не смогли унести его далеко.

Все трое, мы направились за ним. Он пытался ускорить бег и уже приближался к лабиринту. Сухой гравий выскальзывал из-под ног, препятствуя ему. И вдруг Дженкинсон с разбегу врезался в дверной откос, вместо того, чтобы пробежать в дверь. Было видно, как он встал, преодолевая боль, и собрался уже побежать дальше. Тогда Авем достала засапожный ножик и блистательно метнула его в Дженкинсона. Тот упал на землю, схватившись за голень.

– Теперь я, кажется, понял почему ты никогда с ней не споришь. – заметил я, обращаясь к Иерониму.

Иероним молча посмотрел на меня и улыбнулся. Я подошел к Дженкинсону и наклонился к нему. Кровь из раны на ноге хлыстала потоком. Он пытался руками зажать ее, прекратить кровотечение. Однако, его действия делали только хуже. Я нажал на нужную точку выше места ранения, прекратив таким образом кровоснабжение его ноги. Кровотечение прекратилось.

– Итак, Ричард, сейчас я зажимаю кровотечение берцовой артерии. Вы прекрасно знаете, что, если я отпущу ее – вы умрете через несколько минут. Может, все-таки, вы успокоитесь и расскажите нам то, что мы хотим узнать?

Он печально вздохнул и согласился. Нельзя было терять время и допрос пришлось проводить там же. Дженкинсон рассказал нам все, что знал о планах Абсорбс, о тех разработках, что Абсорбс получили от него, об источниках материалов, которые он получал для своих работ и прочее. Всплыло имя моего отца. Должен признать, мое самообладание пошатнулось на мгновение, но я быстро пришел в себя.

– Эдгар Селиван – бывший разработчик Абсорбс – получил эти материалы. На основе его разработок и его материалов я начал свои исследования. – утверждал доктор.

– Исследования Селивана были уничтожены. – ответил Иероним, понимая мои чувства.

– Нет-нет! Почти все они были переданы им в Глобал Генетикс, которая принадлежит Абсорбс Глобал Индастри. Конечно, разработки Селивана преднамеренно содержали много пробелов, поэтому их восстановить не удалось. Хитрый ублюлок был двойным агентом! Но именно его исследования создали базу для меня. Кровь и прочие материалы доставал он. А то вещество, что я вколол вам – Дженкинсон взглянул на меня – основано на его изобретении: Фасиволуме.

– Этого быть не может. – утверждал я.

– Вы так взволнованы? – усмехнулся Дженкинсон – Этот человек был вам знаком?

– Ни капли. Но он работал с алатисами, помогая предотвратить действия Абсорбс.

– Значит, он действительно был двойным агентом. – заключил Дженкинсон, поглаживая скудную бородку – А ведь именно его разработки…

– Достаточно. – прервал его я.

– Вы определенно знали его. А черты вашего лица, замеченные мною тогда, в лаборатории, говорят лишь об одном: вы его сын. Я работал с ним, когда еще был молод и только начинал сотрудничество с Абсорбс. Признаюсь, гениальный человек – ваш отец. А в вас я замечаю некоторые его повадки.

– Абсурд. – вмешался Иероним.

– Да… я прав. – он ликовал, от чего мне хотелось его разорвать на кусочки – Ваш отец не был таким святошей, как вы думаете. И делал он это не ради науки или по вынуждению, а потому, что он был психом, помешанным на своей идее! Он не мог прожить без своей работы, без того, чтобы не исследовать кого-нибудь диковинного, ни дня!

– Достаточно. – вновь ответил Иероним.

– Вам удалось уничтожить его изобретения? Бедняга Эдгар попался именно на попытке вынести свои сыворотки из лаборатории. Но, скажу я вам, достойно уважения то, как он боролся с Абсорбс, и в итоге, просто спрятал Фасиволуме у всех на виду. О, да, мы всё узнали после смерти главы Абсорбс.

– Никому это не интересно. – добавила Авем грозным и строгим тоном.

– Странно лишь одно…

Дженкинсон сделал паузу, выжидая, когда наш интерес накалится до высшей степени. Я сжимал лезвие ножика, которым Авем перерезала его артерию. Острая боль отвлекала меня, не позволяя сорваться и тут же убить его.

– Странно, что Эдгар не дал своему сыну антидот.

– Какой антидот? – вырвалось у Авем. Иероним нервно обернулся к ней и шикнул на жену.

Дженкинсон ликующе захохотал. Он был более, чем доволен собой.

– Больше я ничего не скажу. – его смех разрезал тишину, царившую в темнице, словно горячий нож – сливочное масло. Он сотрясал тишину, и наслаждался беспокойством, закрадывавшимся в наши разумы.

Мне хотелось всадить ему в горло ключ от темницы, лежавший в моем кармане. Не знаю, как я сдержался. Я наседал на него, надеясь, что тот заткнется. Но Дженкинсон повторял одно и то же из раза в раз, и сомнений быть не могло – он говорит правду. Злость сменялась отчаяньем. Темная беспросветная пучина засасывала меня в свои лапы, и казалось, что вся моя жизнь – это сплошной обман.

В конце моего допроса Дженкинсон стал бледен, щеки поблекли и глаза запали в череп, его слова уже еле-еле вырывались из его сухих губ. Его кожа почти просвещалась насквозь, открывая сосуды, мышцы и кости. Доктор становился похожим на призрака. Он отправился в лазарет, но не добрался до него живым. Хоть он еще сообщил нам не всю информацию, что мы хотели узнать, и было еще немного времени, воля случая распорядилась так, что его слабое – как потом выяснилось – сердце просто не выдержало давления, и остановилось.

Тщетно Авем пыталась подбодрить меня и попасть в кабинет. Я запер все замки, и нервно размышлял над тем, чтобы всё это могло значить. Я начинал вспоминать те бурные события, и мне всё больше начинало казаться, что мой отец был совершенно другим. И вот я уже был уверен, что он сотворил столько черных дел, что его раскаянье было всего лишь прикрытием, или неумелой попыткой всё исправить.

«Неужели он был предателем? Не уж то он предал свою семью?» – горько думал я – «Нет. Братству он не был ничем обязан, но всё же помог… Должны быть какие-нибудь записи о нем в архиве!»

Когда все направились на ужин, и коридор опустел, я направился в архив, который был на верхнем этаже библиотеки. Должен признаться, мне всегда нравилось это здание – красивое и изящное в оформлении, функциональное в использовании и завораживающее – содержащее в себе множество интересных секретов. Стражник у дверей молча кивнул головой и открыл передо мной двери. Я вошел в библиотеку и направился на последний этаж по винтовой лестнице. Широкие двустворчатые двери затворяли архив – огромный зал, заполненный шкафами и тумбами с картотекой. Тяжелые двери открывались амулетом – символом братства. В помещении стоял сильный запах пыли с бумаги, тяжелый воздух мгновенно затруднил дыхание, и словно сковал движения.

Тусклый свет со стеклянной крыши вяло освещал стеллажи и шкафы. Окна были занавешены. Стояла мертвая тишина. Даже милые ангелы и юные девы на фресках дремали в тени пышных ветвей фруктовых садов. С хрустальных люстр, некогда удивлявших своей красотою, свисали клоки паутины и пыли, похожие на седые волосы. Открыв первый попавшийся ящик, я осмотрел лежавшие в нем папки, и непроизвольно взялся за голову. На каждом деле стоял шифрованный номер, означавший дату и место проведения задания. Проблема была в том, что ни на одном ящике не было номера, и искать нужное задание нужно было хаотично. На эти поиски у меня мог бы уйти месяц. Но поскольку дела шли одно за другим, я подумал, что достаточно только найти нужный шкаф, а там дело за малым. Закатав рукава, я принялся ворошить старую пыль.

Прошло больше двух часов, прежде, чем я нашел подходящий ящик с документами. Еще несколько минут – и найдена нужная карточка.

Я стал ближе к окну, и в свете уходящего солнца принялся рассматривать бумаги. На титульной странице вверху стояла дата. Казалось, что это было несколько месяцев назад – а на самом деле прошло почти десять лет. Ниже шла информация о месте проведения задания и, словно в пьесе, перечень участников.

Со следующей страницы начиналась "повесть" о самом задании. Начало было затянутым – еще с первой встречи моего отца с отцом Марком. Я спешно пролистал бумаги. Страниц десять. На последней странице была надпись: "Завершено успешно" и стояла печать епископа. В папке оказался еще один вкладыш – моя характеристика, написанная Иеронимом, в которой я описывался как "балованный и не поддающийся контролю», но «целеустремленный и ценный алатис, умеющий определять приоритеты". Я невольно недовольно хмыкнул, прочитав этот вывод Иеронима, поэтому решил подробнее почитать его отчет.

«Субъект – начиналась характеристика – второй сын Беатрис Бейнет, чистокровного алатиса, покинувшего братство Алатис, и Эдгара Селивана, человека.»

– Что? – вырвалось у меня.

Мой выклик глухо разбился в тесноте комнаты, забитой ящиками, и рассеялся средь пыли. Я почувствовал, как по рукам побежала дрожь. И я выронил бумаги из рук. Они тихо разлетелись в разные стороны, плавно опустившись на пыльный пол. Пройдя в себя, я стал искать ту самую страницу, чтобы еще раз взглянуть на нее своими глазами. Но она словно исчезла: должно быть, проскользнула под один из ящиков. Я присел на пол, пытаясь взять себя в руки.

«Не может этого быть… – судорожно думал я – Я плохо помню мать, но уж точно помню, что брата у меня не было. Даже если бы был, он не смог бы всю мою жизнь скрываться от нас. Отец упомянул бы о нем хотя бы раз!»

Но не переворачивать же было всё в поисках утерянного листа бумаги! Нет, я придумал себе задачу посложнее: я твердо решил найти документы, свидетельствующие об уходе моей матери из братства Алатис и все свидетельства о ней. Должен был быть приказ и заключение совета Старейшин. Я настойчиво принялся за работу.

В одном из ящиков нашел картонную коробку с бумагами и блокнотами. Я бы не обратил на них никакого внимания, если бы не пометки на верхнем левом уголке каждого блокнота. «Э.С.1» или «Э.С.7». Мой отец имел особенности таким же образом отмечать свои дневники. Почерк на страницах оказался похожим, на почерк Эдгара. А когда я хаотично пролистывал один из блокнотов в надежде найти что-то полезное, в руки мне упал сложенный вчетверо листок пожелтевшей бумаги.

«Если ты, Аллан, это читаешь, значит, я поступил правильно, передав свой дом и свое имущество братству. Если же нет – то мне очень жаль, что мой сын никогда не узнает правду». – так начиналось послание из блокнота, и я призадумался, стоит ли читать дальше. После слов Дженкинсона я, мягко говоря, был не в себе. А что будет после прочтения этого письма? В каких страшных грехах решил признаться мой отец?

Я вновь развернул письмо.

«Аллан, полагаю, если ты читаешь это письмо, то ты вернулся на путь своей матери». – писалось дальше, и мое любопытство взяло верх. Я продолжил читать.

«За те короткие шесть лет, что мы с Беатрис были вместе, она открыла во мне новые удивительные чувства и раскрыла глаза на настоящую красоту окружающего мира. Но больше всего я благодарен ей за прекрасного сына. Она никогда не говорила мне о своей прошлой жизни, происхождении и «настоящем» мире – обо всем я узнал много лет спустя. Просто я надеюсь, что твоя жизнь не разорвалась на «до» и «после».

Итак, полагаю, моя гениальная работа навлекла проблемы и на тебя, а мне принесла смерть. Но последнее пустяки, если тебе всё же удалось разгадать мои подсказки и найти Фасиволум. Надеюсь, ты поступил разумно с ним.

Мне жаль, что правда выяснилась так поздно. Когда я разобрался во всем, когда нашел вещи Беатрис и встретил отца Марка, уже было слишком поздно. Мое творение было завершено, жизни были отняты.

Я не мог уничтожить свое лучшее изобретение – разум учёного не давал мне возможности это сделать. Но я запутал свои записи, чтобы никто не смог повторить формулу и уничтожил все исходники. Несколько раз я попадался на попытке вынести вещество из Глобал Генетикс. Пока меня отпускали, но я замечаю много незнакомых наблюдателей, а значит – меня скоро устранят.

Надеюсь, у тебя получится закончить начатое мной дело.

Напоследок скажу, что за свою жизнь я делал много плохого. И, скорее всего, ты будешь судить обо мне именно по этим делам. Но знай, я очень люблю тебя. Мое стремление всё исправить было вызвано не раскаяньем или желанием получить прощение за свои грехи. Всё было ради тебя. Ради твоей безопасности, ради твоей жизни».