– Сестра Чжан, – сказала она, вновь открыв глаза. – Прошу вас прекратить этот разговор, я не могу больше этого слышать, я не хочу разговаривать с вами о нем.

– В таком случае я ограничусь следующим.

С лица Чжан Юфэн исчезла маска, и оно стало куда менее чистым и гладким.

– Я, Чжан Юфэн, была избрана присматривать за Председателем и, следовательно, я, Чжан Юфэн…

Она положила руку на грудь и трижды по ней постучала.

– …решаю, что для него лучше. Стоило огромных усилий избавить Председателя от болей и привести его в состояние, в котором он может отдохнуть. Я приказала медицинскому персоналу не беспокоить его, и я должна попросить вас тоже уважать этот приказ.

Цзян Цин позволила себе пристально рассмотреть Чжан Юфэн. Темная приятная кожа. Выразительные глаза. Широкие черты лица. Хорошо очерченный нос. Кожаные туфли. Четыре кармана на униформе. Плоская грудь. Плечи сгорблены, как будто она пытается скрыться от пристального взгляда толпы; сутулость женщины, за которой наблюдают.

– Все, что находится в руках Председателя… – ее тонкие губы снова зашевелились, – …находится и в моих руках. Не стесняйтесь рассказать мне о своем деле, командир, и я прослежу, чтобы оно до него дошло. Зачем вы пришли сегодня?

На мгновение Цзян Цин увидела в Чжан Юфэн себя, увидела в ней свое искаженное отражение, которое ее взволновало и смутило. Чжан наложилась на Цзян, а Цзян – на Чжан; она не могла почувствовать себя отдельной. Все, что делало ее собой, вдруг исчезло, и на мгновение она превратилась в двух крайне одиноких людей. «Мы страдаем, – подумала она, – но рассказать об этом некому».

– Сестра Чжан…

Чжан Юфэн достала из-за подушки дивана записную книжку. Наклонившись вперед, раскрыла ее на столе, погладила пустую страницу и взяла ручку из специальной коробки. Она собиралась делать записи. Такой сигнал она хотела подать. Она собиралась записать все, чтобы, если ситуация изменится, доказать свою невиновность, а если ей этого не удастся – отомстить.

– Я пришла по поводу грядущего балетного представления в честь госпожи Маркос.

– Так я и думала, – отозвалась Чжан Юфэн, записывая что-то в книжке. – Я слышала, вы распорядились о дополнительной неделе репетиций.

– О девяти днях. Как всегда, вы все слышали верно.

– Это решение расстроило многих людей.

– Что дает вам основания так думать?

– Были жалобы.

– От кого? Мои люди счастливы. Они с радостью выполняют мои приказы.

– Некоторые товарищи, я не буду их называть, не видят смысла в дополнительных репетициях. Они считают их необязательными. Они полагали, что работа над «Красным женским отрядом» окончена. Что балет доведен до совершенства.

– Разрешите напомнить вам, сестра Чжан, что разработка «Красного женского отряда» – моя задача. И я, и только я, могу сказать, когда он будет доведен до совершенства. Если для этого понадобится еще восемь лет, да будет так.

– Разве он уже не был классифицирован как образцовый?

– Пока я не скажу этого окончательно, мы можем исходить из того, что он не является образцовым.

– Так он не образцовый?

– Сказать, что балет образцовый – значит сказать, что он хорош во всех отношениях. Это противоречит фактам. В нем не все хорошо. Есть еще недостатки и ошибки.

– Вы собираетесь внести в него изменения?

– Если в комнате грязно, задача партии – убрать в ней. Постоянные действия препятствуют проникновению микробов и других организмов.

– Значит, слухи верны.

– Не придавайте значения слухам, маленькая Чжан. Слух – не больше чем ветер, воющий над горными вершинами.

– Танцоров беспокоит ваш план внести изменения в актерский состав.

– Как у них развязались языки.

– Мне информация поступает по официальным каналам.

– Не может быть такого, чтобы танцоры роптали. Они знают, что роль – не пожизненный контракт. Они понимают, что не могут вечно пребывать в одной роли и должны получить опыт в ролях всех видов.

– Они только вернулись с гастролей и устали. Их бы порадовала хоть какая-то стабильность.

– Они молоды и обучены быть спортсменами, соответственно должны быть готовы к переменам и приветствовать их.

– Правда ли, что вы собираетесь поставить нового ведущего солиста?

– Ради всего святого, какое вам дело?..

Почувствовав жар и покалывание, Цзян Цин потерлась спиной о подушку, чтобы почесать недоступную часть тела.

– Если хотите знать, да. Танцовщик, который исполняет роль армейского капитана, не на высоте. Ему присуща витальность, свойственная молодости, но не хватает технических навыков, которых требует роль. У меня был другой танцор, но, к сожалению, он недоступен. О своем новом выборе я сообщу в ближайшее время.

– Замена исполнителя главной роли на таком этапе не будет пользоваться популярностью, командир.

– Я горжусь непопулярностью. Правильные шаги редко бывают популярными.

Расширяющиеся и сужающиеся глаза Чжан Юфэн стремились пригвоздить Цзян Цин к месту.

– Вы должны помнить, – продолжила Цзян Цин, – что объявления о гала-представлении мы даем по Радио Пекина. На следующей неделе этот канал будут слушать иностранцы. Они будут следить за госпожой Маркос, прежде всего потому, что она их восхищает. Но также они будут смотреть то, что будет смотреть она. Они будут ждать, понравится ей балет или нет, чтобы решить, понравится ли он им, – так это работает в капиталистическом мире. По этой причине, сестра Чжан, представление должно быть на порядок выше. Следует отобрать лучших танцоров, чтобы сделать из представления сенсацию, и они не должны щадить своего таланта. Нельзя допускать, чтобы они расслабились хоть на мгновение. Китай выходит на мировую арену, и они должны сиять, словно солнце, под которым все растет.

Чжан Юфэн подняла глаза от записной книжки. Постучала ручкой по губам. Заговорила голосом, каким он говорил, когда был еще здоров.

– Может быть и так, командир, – сказала она, – но вы, должно быть, видите, что своими поступками вызываете слишком много враждебности.

Слушая, как Чжан Юфэн говорит словами Председателя, Цзян Цин будто бы слышала, как сама пародирует его.

– Ни одно из моих решений, – ответила она, – не выходит за границы моих полномочий.

– У вас много хороших качеств, командир, и вы сослужили хорошую службу. Вас уважают подчиненные – вполне заслуженно, но порой это ведет к тщеславию. Вы всегда должны помнить о том, чтобы не стать тщеславной.

– Я горжусь своей компетентностью, это не тщеславие.

– Если вы утратите скромность и перестанете стараться ради общего блага, если вы не будете уважать кадры так, как они уважают вас, то перестанете быть революционным лидером и станете… Вы начнете вредить интересам партии.

Цзян Цин выразила свой гнев широкой улыбкой. Она хорошо научилась приносить извинения именно тогда, когда должна была их требовать. Этому женщины в партии учились рано.

– Я здесь не для того, чтобы защищаться, сестра Чжан. Но я скажу это.

Чжан Юфэн занесла кончик ручки над следующей страницей. – В партии есть люди, которые обвиняют меня в любом неприятном запахе, любой сгущающейся туче. Была бы возможность, они с радостью сожгли бы меня на костре. Их не так уж мало. Их плевков хватило бы на колодец, в котором меня можно было бы утопить. Но разве это правосудие? Я не заслуживаю того, чтобы меня поносили. Я не так уж плоха и у меня много достоинств. Первое из них – когда я берусь за что-то, я упорствую, не бросаю это чертово дело, пока не довожу его до конца. Именно это я и делаю с «Красным женским отрядом». Я доделываю его, совершенствую. Это моя работа. Разве следует мне мешать?

Чжан Юфэн проживала последний год своей золотой поры, которая у китаянки длилась с двенадцати до тридцати лет. Она встретила Председателя в восемнадцать и отдала ему остаток своего лучшего возраста. Но по сравнению с Цзян Цин это было ничто. Ей было двадцать четыре года, когда Председатель выбрал ее своей помощницей, а сейчас она вступала в седьмой десяток. Может, когда Чжан Юфэн проработает сорок лет, как проработала Цзян Цин, она сможет претендовать на то, чтобы говорить от лица Мао, но раньше – нет.

Чжан Юфэн бросила ручку между страниц записной книжки и захлопнула ее одной рукой.

– Хорошо, командир. Чего именно вы хотите?

Цзян Цин подлила себе чаю. Поболтала его в чашке. Сделала глоток.

– Бюджет Комитета культуры не покрывает расходы на дополнительные репетиции, – сказала она. – Я надеялась взять немного денег из резервного фонда Председателя.

– Сколько?

– Восемь тысяч.

– Восемь тысяч?

– Знаю, сумма кажется большой, но в рамках постановки балета это мелочь.

– Хорошо. Что-нибудь еще?

Цзян Цин выросла в бедной крестьянской семье. Она не получила формального образования. Когда она пришла в сельскую коммуну Мао, ее знание марксизма ограничивалось несколькими фразами и парой радикальных представлений. Конечно, она ощущала страсть и чувство борьбы, но она не знала идей и истории. Однако у нее было то, чего не было у большинства крестьянских девочек. Пять лет она провела в Шанхае, где пыталась стать актрисой; там она приобрела и городской стиль, и талант привлекать к себе внимание мужчин. Она была одной из немногих девушек в коммуне, которые могли петь, танцевать и играть на сцене. На вечеринках старшие офицеры соревновались за право потанцевать с ней. Она была жизнерадостной, много улыбалась и умело делала вид, что ведет именно мужчина. Однажды вечером один из руководителей коммуны знаком приказал ей пойти с ним. Она охотно вошла в его кабинет, где он спросил: «Готова ли ты взять на себя любую роль, которую поручит тебе партия? Готова ли ты безоговорочно выполнить любое задание, каким бы оно ни было?» Она немедленно ответила: «Да».

– Есть еще один момент, – сказала Цзян Цин, – следующая частная танцевальная вечеринка Председателя состоится за два дня до приезда госпожи Маркос. Она накладывается на мой план репетиций. Я хотела отложить ее до отъезда госпожи Маркос.

– Это чувствительный вопрос, командир.

– Поэтому я и хочу поговорить с Председателем напрямую. Заверить его, что его потребностями не пренебрегают.

– Разве?

– Ни в малейшей степени. Я прошу только перенести его вечеринку на несколько дней, чтобы мы могли сконцентрировать силы на нашем иностранном госте.

– Разве вы уже не тратите силы на необязательные репетиции? Почему ваши репетиции должны иметь приоритет над отдыхом Председателя?

– Если Председатель согласится, в качестве компенсации мы могли бы запланировать крупную вечеринку через две недели. Вдвое больше девушек.

– Председатель любит, чтобы все было регулярно. Раз в неделю, каждую неделю. Он ждет этих вечеринок, часто говорит о них в наших разговорах. Это одно из последних развлечений, которым он может полноценно наслаждаться.

– Я бы не просила, если бы дело не было неотложным.

– Теперь уже вы преувеличиваете.

– Я не могу просить танцовщиц, чтобы они остались допоздна, растратили энергию, а потом ожидать, что следующим утром на репетиции они будут в лучшем виде.

– Отмените репетицию.

– Я ничего не отменю.

– Тогда дайте им поспать на час больше утром. Этого им должно хватить, чтобы восстановиться. Они ведь тренированные спортсменки, не так ли?

Цзян Цин сидела и думала. Она должна была убедить Чжан Юфэн, используя понятные ей аргументы.

– Другой вариант – объехать все гостиницы, в которых останавливаются иностранцы.

Чжан Юфэн скосила взгляд:

– Не обсуждается. Однажды мы уже пробовали, и это была катастрофа. Председатель был потрясен нашим выбором. Ему нравятся девушки из Центрального балета. И не должно быть никаких повторов. Не приводите ему никого, кого он уже видел раньше. Нельзя давать ему одни и те же блюда и ждать, что он наестся.

Когда Чжан Юфэн вновь взяла под контроль ситуацию, ставившую ее в неловкое положение, лицо ее оживилось.

– Вместо того чтобы откладывать вечеринку, мы могли бы перенести ее на более ранний срок.

Она вновь взяла записную книжку и открыла календарь.

– Полагаю, этим вечером для вас слишком рано. Вам нужно будет время, чтобы выбрать и подготовить девушек. Тогда как насчет…

Она положила палец на дату.

– Завтра вечером?

– Завтра?

Цзян Цин вздохнула:

– Хорошо.

Чжан Юфэн нарисовала в календаре кружок и написала внутри мелким почерком: вечеринка.

– Значит, договорились, – сказала она. – Так у вас будут репетиции, а у Председателя – его вечеринка. Все в выигрыше.

Она встала и протянула холодную руку:

– Видите, командир? Вместе путь короче.

Сидя на своем месте, Цзян Цин рассматривала протянутую руку Чжан Юфэн. Между ними возникло что-то искреннее и опасное, к чему Цзян Цин ощутила острую неприязнь. Искренность присуща только дикарям и животным. Ни одна актриса не забывает, что она находится на сцене. Актриса хочет вовсе не искренности, а роли, которую сможет исполнить лучше другого. Цзян Цин будет играть роль жены Мао до дня его смерти, и ее не волновало, что ее могут невзлюбить.

Несколько секунд она ничего не говорила.

Время шло, и Чжан Юфэн снова становилась для нее чужой.

Наконец, дружелюбно рассмеявшись, она сдалась и по-западному пожала руку Чжан Юфэн. Но я определяю силу рукопожатия, я решаю, когда оно закончится, равное общение между ними невозможно.

– Пожалуйста, передайте Председателю, что он – моя особая любовь, – сказала Цзян Цин.

* * *

Из дверей зрительного зала доносились странные звуки. Она вошла и оказалась в центре вакханалии. Танцоры бездельничали в партере, стояли, прислонившись к стене, или бродили рука об руку по сцене; раздавались их болтовня и смех. Чао Ин, усевшись на сцене и свесив вниз ноги, высказывал свое мнение черт знает о чем группе девушек, сидящих перед ним полукругом. Оркестранты тоже покинули свои места и слонялись по помещению; два скрипача стояли в проходе, фехтуя смычками. Сценическая бригада чесала задницы за кулисами. В осветительской будке играли в маджонг. Это было банально и омерзительно, не хватало только фруктового вина и икры.

Она хлопнула в ладоши и закричала:

– Что за чертовщина?

Постепенно люди поняли, что она пришла, и все триста человек затихли. Спускаясь с лестницы, она прошла сквозь толпу, как сверло: присутствующие как можно почтительнее расступались, давая ей дорогу.