ведьм и колдунов, пугая нас. Рано утром, по улице ходили узбечки из близлежащих кишлаков, продавая кислое и пресное молоко, сметану, масло. Они громко кричали, расхваливая свой товар, будя жителей. Большим событием становился регулярный, примерно раз в 2-3 дня, приезд телеги с двумя или тремя бочками бензина и керосина, запряжённой парой лошадей. Еду тогда готовили в основном на керосинках и примусах, освещались опять же керосиновыми лампами, так как свет часто отключали. Возница кричал в рупор: «Керосин! Бензин!». Жители подходили с канистрами и отоваривались. А дети внимательно наблюдали, как продавец наливает жидкость в мерную кружку и разливает покупателям, при этом мы с удовольствием вдыхали запах бензина, как чего-то необыкновенного. Телевизоров, а тем более компьютеров, не было, в помине, и мы развлекались по своему разумению. Весь день проводили на улице, конечно те, кто ещё не ходил в школу. После полудня к нам присоединялись дети постарше. Играли в пятнашки, прятки, казаки-разбойники, чижика, лянгу, бабки и др. Особо про лянгу. Это можно сказать народная игра детей Средней Азии. Из истории, ещё сам ходжа Насреддин, играл в лянгу, на деньги. На клочок бараньей шерсти пришивается пластинка свинца. Это и называется лянга. Её подбрасывают внутренней стороной стопы левой или правой ноги, не роняя. Играют или на счёт, кто больше подбросит или по конам, с определёнными правилами. Вечерами разводили костры и прыгали через них. И только уже при полной темноте шли домой. Иногда родителям приходилось загонять детей домой. Я не помню, когда мы ели. Вечером с родителями обязательно, а в течении дня, как придётся. Чаще всего заскакивали на минуту домой и брали кусок хлеба без ничего, и с аппетитом съедали. На улице стояли также дома многих наших родственников. В доме напротив, жил старший брат матери Пётр Иванович. Ещё через 3 дома -младший брат матери, дядя Саша. На другой улице дядя Яша. Через забор –крёстная, тётя Нюра. Были и ещё какие-то более дальние родственники. А вообще мы не знали никаких границ и, играя, свободно заходили в любой двор, если была необходимость. К тому же, все знали друг друга, а при существовавшей тогда бедности, никто не боялся воровства, просто нечего было брать. Недалеко протекала речка Буржар, где мы часто купались. Кроме этого ходили пешком в парк Горького на бассейн, или на комсомольское озеро, где начальником спасательной станции был дядя Петя, брат матери. У него можно было попросить лодку, но это тогда, когда я ходил туда с родителями. По воскресеньям, утром рано, за мной заходила бабушка Мария Алексеевна, которая жила по очереди у своих детей, хотя предпочитала дядю Сашу. Она везла меня на трамвае на Госпитальный рынок, рядом с которым находилась патриаршая православная церковь Пресвятой Троицы, где мы отстаивали службу. Особенно мне нравилось причащаться, когда батюшка давал в столовой ложке церковное вино. Для выхода в церковь меня одевали по-праздничному, даже с галстуком в горошек. Вообще у меня, да и каждого члена семьи не было недостатка в одежде. Мы жили очень хорошо. У нас дома не переводилась красная икра, которую я тайком скармливал собаке, настолько она приелась, шоколад и конфеты. У меня было множество игрушек, которыми я почти не играл и раздавал их своим друзьям, которые в большинстве, никогда не имели подобного. Иногда отец брал нас всех троих и вёз в город, где кормил мороженным. Однажды он, желая, чтобы мы наконец наелись мороженным до отвала, обкормил нас так, что мы уже домой приехали с температурой. Но в то время, болезни легко проходили, о гриппе вообще не слыхали. Я никогда не болел в детстве серьёзно, разве только ангиной. А однажды, играя у соседей, прижал их собачонку палкой к забору и она, вырвавшись, искусала меня так, что живого места не осталось. Я помню, как пришёл домой весь в крови и мать понесла меня в больницу, где мне прописали сорок уколов от столбняка. Каждый день мать вела меня в поликлинику, и врач делал мне укол в живот, а, чтобы я не кричал, дарил пустую коробку от ампул. Собаки не любили меня, и я натерпелся от них достаточно.

Я не посещал детский сад, хотя была одна попытка. Я не пробыл в саду и полдня, мне не понравилось там. Я помню тот день, мне было, наверное, не больше трёх лет, когда мать отвела меня в сад, а сама ушла на работу. Я позавтракал, потом играл. Ещё нас учили правильно спать – на правом боку с подложенной ладонью под голову. А потом, я просто ушёл, и никто не заметил этого. Не понимаю одного, каким образом я пришёл к матери на работу? Мне пришлось идти довольно далеко, через улицы с трамваями и троллейбусами, на текстильный комбинат и пройдя всё это, нашёл материн склад, хотя никогда раньше не был там. Само провидение вело меня. Мать вышла и была просто ошарашена случившимся. Больше меня не пытались водить в детсад. Воспитательница была строго наказана, её даже хотели уволить, но она упросила мать заступиться за неё. Иногда я с родителями ходил в гости к отцовским родным. В основном мы ходили к его сестре, тёте Тане. Она с мужем, Алексеем Герасимовичем, жила недалеко от

На фото -Я в Ташкенте, стою в середине, в фуражке. Около 1956 года.

Пединститута, в собственном доме, средства, на постройку которого, им предоставила мать. Позже, продав этот дом, семья Герасимовича уехала в Саранск. Они так никогда и не вернули матери долг и из-за этого, семьи долгое время не желали знаться. И до самой смерти Алексея Герасимовича в 1966 году, мы были в весьма натянутых отношениях. У них были три дочки с которыми дружили мои сёстры. Навещали мы и отцовских племянников Ивана с женой Верой, Николая, у которого был сын Вовка, на год младше меня. А по своей улице я чаще всего бывал у дяди Саши. Я дружил с его сыном, моим двоюродным братом Валеркой. Он был несколько вороват и водил дружбу с хулиганистыми пацанами. По возрасту был старше меня на три года и учил меня курить. Мне было 3 или четыре года, а ему соответственно. С этим связан один забавный случай. Мой отец в те времена немного курил, из-за чего имел стычки с матерью, поэтому он старался не попадаться ей на глаза. Однажды отец, придя домой на обед, бросил окурок перед дверями, а сам зашёл в дом. Я поднял ещё дымящийся окурок и, спрятавшись во дворе за кустом, начал курить, скорее просто пускал дым.

В это время, мать вышла на крыльцо и увидела дым из кустов. Она извлекла меня оттуда и нашлёпала, а отцу устроила такой скандал, что он с того дня бросил курить окончательно и бесповоротно. После основной работы, отец часто брал меня с собой, и мы ехали подрабатывать, как такси. Где-то в 1956 году отец начал возить управляющего трестом Узбекшахтострой, который, по делам службы, часто посещал город Ангрен, где к этому времени начали разработку угольного месторождения, самого крупного в Средней Азии. Я часто ездил туда с отцом. Иногда шеф оставался в Ангрене на выходные, а мы ехали домой в Ташкент. Расстояние в 120 км преодолевали за 3-4 часа, что было тогда неплохим результатом. Дорога было неважная, причём построена была методом «Хошара», ещё во время войны, когда возникла острая необходимость в ангренском угле. Тысячи дехкан с кетменями построили дорогу в течении всего двух- трёх месяцев. Дорога проходила вдоль реки Ахангаран (Ангрен), оба берега которой, заросли камышом и саксаулом. До 1950 года, в тех краях ещё водились тигры. В камышах скрывались дикие кабаны и множество других животных. После войны здесь устроили заповедник. Обычно мы возвращались в Ташкент ночью и видели, как через дорогу перебегали лисы, волки, шакалы. Отец возил с собой двустволку, но применить её не удалось. Через каких-то 10-15 лет на этой дороге уже не встречалось никаких зверей. Вскоре встал вопрос о переезде, по производственной необходимости, в Ангрен. Сёстры уже учились в школе, мать имела хорошую работу, свой дом и прочее, всё это надо было бросать. Но, в итоге, решили ехать. Отцу предоставили квартиру в саманном коттедже на две семьи, по соседству с шефом. Матери предложили заведовать продовольственным магазином. И мы переехали. Город представлял из себя ряд почти самостоятельных посёлков: Шахтёрский (самый старый), Соцгород (в котором мы поселились), Джигиристан, Центральный, Привокзальный, ГРЭС, Немецкий посёлок и т.д. Также город вобрал в себя несколько кишлаков, находившихся здесь ранее. Из этих кишлаков наиболее известны Тешик-Таш, на территории которого находили жилища каменного века и большой кишлак Аблык, известный ещё до нашей эры, где останавливался, по некоторым данным, Александр Македонский. Город находился, как бы в мешке, охватываемый с трёх сторон отрогами Тянь-Шаня, хребтами Кураминский и Чаткальский. Выход был в сторону Ташкента, куда несла свои воды река Ангрен, впадающая в Чирчик. Позднее, была построена дорога через перевал Камчик в Коканд и далее, в Ферганскую долину. Современный посёлок для шахтёров, строили пленные японцы, которые трудились тут до 1954 года. Много их умерло здесь, о чём безмолвно говорили десятки могил, раскиданных по территории города, с надписями иероглифами. Когда город разросся, могилы убрали, а трупы перенесли на общее кладбище, где захоронили скопом в три траншеи, примерно по сто человек в каждую. Итак, мы переехали. Больше всего меня поразило наличие унитаза и ванны, которые я до этого видел только в кино. Наша квартира имела две комнаты, кухню, туалет с ванной и коридор. Имелся двор с сараем.

Соседями, во второй половине дома, оказались заведующая банком Юлия Ефимовна, со своим сожителем Николаем Митрофановичем, инженером по профессии и алкоголиком по совместительству. Шеф отца, жил в роскошном доме со скульптурами львов перед входом, по другую сторону забора. Другими соседями были престарелая чета, из бывших дворян, Карташёвых, очень щепетильных и культурных. Улица имела название «Тупик Сталина», но позже, власти, видимо поняв двусмысленность подобного названия, переименовали её в проезд Калинина. Я очень близко сдружился с соседним мальчишкой, моего возраста, Сашей Чмутовым. К сожалению, его семья в 1959 году переехала в город Брянск.

Сёстры пошли в школу, родители работать, а я на улицу. Я не очень помню годы до школы. Зато хорошо запомнилась катастрофа, происшедшая весной 1959 года. В связи с расширением добычи угля и увеличением площади горных разработок, возникла необходимость переноса русла реки Ангрен. Таких переносов я пережил три.

Итак, реку перекрыли плотиной и начали рыть отводной канал. К несчастью, зима 1958-59 годов, оказалась богатой на осадки, а ранняя весна повлекла таяние снегов, которые переполнили водохранилище и, прорвав плотину, вода ринулась на город. Зрелище было незабываемым. Вода сначала затопила угольный разрез, что послужило некоторой отсрочкой для людей, живших в городе, затем грязный поток нахлынул на город по недостроенному руслу, сметая по пути строительную технику – экскаваторы, бульдозеры, самосвалы, как будто это были спичечные коробки. Я всё это наблюдал сам. Вода вышла из берегов и смывала дома. Земля вдоль русла, огромными пластами, отваливалась в воду, захватывая здания и людей, пытавшихся успеть вынести свой скарб. В течение суток, вода расширила русло до нашей улицы, смыв две лежащих впереди. Власти приняли меры: немедленно были вызваны войска; жильцов домов, находящихся под угрозой затопления, переселили подальше, заставив потесниться других жителей. Тут же были приняты меры по перегораживанию потока и оттеснению его в сторону, для чего в воду начали валить бетонные блоки и плиты, а выше по течению, производились взрывные работы с целью устроить обходное русло.

Мы, в это время, жили в семье знакомых Тихоновых. У них была огромная овчарка, знакомство с которой чуть не перевернуло мне жизнь. Как-то, выйдя из дома, я подошёл к лежащей в тени собаке, с намерением её погладить. Присев на корточки, я протянул к ней руку, но тут она кинулась на меня. Наверное, бог хранил меня.

Я опрокинулся на спину, выставив перед собой ноги, что помешало ей вцепиться мне в горло, но она успела хватануть меня за лицо. На крик выскочили все. Собаку оттащили, а мать схватив меня на руки побежала на улицу. К счастью, подвернулось такси, которое примчало нас к детской поликлинике, находившейся в полукилометре от дома Тихоновых. Мать неся меня, всего в крови, вбежала в здание и передала врачам. Здесь моя жизнь могла коренным образом перемениться. Но Бог продолжал помогать мне.

Правая сторона моего лица была располосована клыками, но глаз был цел! Зато, верхнее веко почти оторвалось и болталось на ниточке, представляя из себя комочек кожи, грязный и окровавленный. Хирург предложил матери оторвать его и зашить глаз навсегда, сделав меня одноглазым. Мать умоляла его сделать всё возможное, чтобы сохранить глаз. И хирург попытался. Не знаю, как ему удалось провести микроскопическую операцию по пришиванию клочка века на место, но это получилось! Я не запомнил фамилию этого врача, но я благодарен ему по гроб, что он помог мне избежать уродства. Вечная ему память! Я помню, что веко пришивали мне без наркоза. Я и так находился в шоке. Потом мне забинтовали глаз, и я ходил так довольно долго, может быть месяца три. Всё срослось. Остались несколько шрамов, почти невидимых.

Эпопея по борьбе с наводнением длилась несколько месяцев. Довольно быстро, может в 5-6 дней, удалось несколько уменьшить поток воды, он, во всяком случае, перестал разрастаться, затем его несколько переместили, а позднее перенесли в обход города, а с уменьшением количества воды удалось вновь перегородить плотину. Всем этим занимались войсковые части и строители со всех концов Узбекистана.

Последствия наводнения были весьма значительными. Погибло много людей, в том

числе и военных, но в прессе об этом не упоминалось. Много домов было сметено водой, почти полностью исчез посёлок Тешик-Таш, который, располагаясь вдоль реки, имел наиболее плодородную почву и славился своими садами с незапямятных времён, обеспечивая город дешёвыми овощами и фруктами. Сильно пострадал район

соцгорода, где жили мы. Две улицы, лежащие ближе к каналу, смыло, вода не добралась до нашего дома всего на 30 метров, снеся 4 из 7 домов, стоящих на нашей

стороне улицы. Со стороны канала, подъезд к нашему дому был уничтожен и с тех пор мы выбирались на улицу через два соседних дома, между которыми нам освободили неширокий проход. Вода проложила через город глубокое, безобразное русло, прямо-таки каньон, с высокими, до 6-7 метров откосами, на краю которых, кое-где ещё едва удерживались полуразрушенные дома, выступая над обрывом. Их потом свалили внутрь, чтобы мы, дети, играя, не рисковали жизнью, входя в эти здания. В то время, ещё до стычки с собакой, я стал свидетелем явления, которые позже стали называть НЛО. Придя на нашу улицу, жители которой были выселены на время наводнения, я прогуливался там в одиночестве и вдруг заметил вылетевший из-за горы предмет. Сначала я принял его за колесо от грузовой автомашины, выброшенной взрывом. Как я уже писал, недалеко от города проводились взрывные работы, с целью отвода русла реки и, камни, порода и всякие другие предметы разлетались в разные стороны, падая очень часто на дома и во дворы ближних улиц, что и явилось поводом для отселения жителей этого района. Но я тут же понял, что ошибся, поскольку никакого взрыва я не слышал, а летящий предмет летит слишком высоко и не собирается падать. Стоял прекрасный, ясный весенний день. Время было что-то около 12 часов дня. На улице и в домах не было ни души, и я был единственным свидетелем этого зрелища. Предмет направлялся с северо-востока на юго-запад, примерно вдоль русла реки Ангрен. Скорость его была незначительна, и я проследил весь его полёт, продлившийся примерно минут 15-20, от горы, из-за которой он вылетел, до тех пор, когда он исчез из поля зрения, где-то за противоположными горами Чаткальского хребта. И никого, с кем бы я мог поделиться впечатлениями! Предмет был круглый, с отверстием в середине, тёмного цвета и, как я упоминал, был похож на колесо. Так как высота его нахождения была неизвестна, то и размер его не был мною определён. Уже гораздо позже, через много лет, вспоминая это явление, я думаю, что размер НЛО составлял порядка 10 метров в диаметре, а высота полёта около двух -трёх километров.

На фото я в первом классе – в середине на верху, под табличкой двери.

В конце концов, с наводнением покончили, мою повязку с глаза сняли, остались лишь слегка видные шрамы на щеке и веке. В сентябре мать отвела меня в школу. Про

школу я хочу сказать особо. В Соцгороде, были две школы – №6 и №9. Мои сёстры, в самом начале, поступили в 9-ю школу, которая располагалась ближе, но вскоре перевелись в 6-ю школу имени Ленина. Эта школа, во времена от её открытия в 1956 году и до 1971 года, считалась привилегированной, так как в ней учились дети руководителей города. В Соцгороде, в указанный период, располагались все учреждения власти: горком, горисполком, военкомат, милиция, суд, банк, дирекция и

угольного разреза и треста Узбекшахтострой, начальника которого возил мой отец т.п.

Здесь же, проживали и руководители означенных предприятий. Из-за престижности проживания в этом районе, сюда стремились поселиться все, мало-мальски значимые чиновники и деятели города. Сложилась ситуация, что все эти деятели, устраивали своих детей в школу №6. Дети более скромных родителей учились в 9-й школе.

Мы с сёстрами, как дети шофера одного из самых значительных руководителей, который в городе значил не менее чем сам 1-й секретарь горкома, удостоились чести, быть принятыми в 6-ю школу, не без хлопот матери, тоже занимавшей не маловажный пост заведующей продуктового магазина. Из-за ажиотажа, возникшего на почве устройства своих чад в вышеупомянутую школу, выросла проблема нехватки учебных мест. Я помню, что число учащихся, в лучшие времена, достигало более тысячи. И это на фоне небольшого двухэтажного здания, имевшего не более 15 классных помещений.

В классах насчитывалось по 30 и более учеников, а классы, в свою очередь, подразделялись на литеры «А», «Б», «В» и даже «Г», где также существовало разделение по категориям родителей. Так в классы «А» принимались дети наиболее высокопоставленных родителей, а далее в «Б» и ниже по алфавиту – принимались дети по нисходящей линии значимости. Пришлось освободить два, расположенных вблизи, здания ремесленного училища, учеников которого перевели в другой район, чтобы обеспечить всех. Я попал в класс «А», в котором и проучился до самого выпуска.

В нашем классе, к примеру, учились дети военкома, начальника милиции, КГБ, работников горкома и крупных руководителей. Соответственно с учениками и учителя, в нашей школе, были самые лучшие в городе. И учили, естественно, в нашей школе, гораздо лучше, чем в других 30-ти школах города. В результате, большинство выпускников поступали в ВУЗы и позднее занимали руководящие посты. Начальную школу, с 1-го по 4-й класс, я проучился под руководством заслуженной учительницы СССР, Новичковой Марии Митрофановны, из дворян, закончившей гимназию ещё до революции, Педагога с «большой буквы», которую я запомнил на всю жизнь.

После нашего выпуска в пятый класс она ушла на пенсию. Из этих первых школьных лет, я хорошо запомнил тот первый день, когда нас, первоклашек, выстроили перед всей школой. Выступали директор школы, председатель ГорОНО, кто-то ещё, а мы стояли нарядно одетые, мальчики в школьной форме, гимнастёрках с белыми подворотничками и ремнём на поясе, со школьной бляхой, девочки с белыми фартуками и у всех букеты цветов. Потом нас привели в класс, познакомили с учительницей и рассадили по местам. Я сел за одной партой с девочкой по имени Попова Люба и так все четыре года просидел с ней.

Итак, началась моя школьная жизнь. Днём мы учились, а после школы играли на улице. У меня появились школьные друзья. Наиболее я подружился с ребятами из своего класса, живших по соседству со мной. Это были четыре Владимира: Тюрин, Соколов, Пономарёв и Клыга. Больше у меня никогда не было других товарищей, а только знакомые. Запомнились наиболее значительные дни из тех лет.

Приём в октябрята, в пионеры. В пионеры меня приняли только в 4-м классе, а не в 3-м, как остальных, поскольку к моменту приёма мне не исполнилось 10 лет, также, как и моим друзьям Соколову и Тюрину. Было очень обидно ходить без красного галстука, среди остальных одноклассников, но к 7 ноября 1962 года приняли и нас. Сейчас принято критиковать те времена, но я скажу, что все мы тогда воспитывались в духе коммунизма и верили в светлое будущее. Октябрята и пионеры вели себя в соответствии с уставом, никто не дерзил старшим, все старались хорошо учиться.