Подшофе

Фицджеральд — один из тех редких авторов, где форма сама становится содержанием. Его проза — как шампанское на закате: пузырьки радости в бокале утраты. Я давно люблю его язык — за музыкальность, за то, как он дышит между строк. Но «Подшофе» — не тот Фицджеральд, к которому мы привыкли. Не Нью-Йоркский денди с сигарой и блестящей репликой, не герой эпохи джаза, а человек с трещиной посередине.

Это сборник обрывков. Фрагменты воспоминаний, разрозненные заметки, пьяные исповеди, которые то и дело сбиваются с ритма. Как будто текст пьян вместе с автором — спотыкается, шатается, а потом вдруг выпрямляется и говорит что-то такое точное, что хочется плакать. И в этих небрежных строках — настоящая правда. Правда боли, стыда, одиночества и отчаянной попытки сохранить лицо, когда ты уже потерял самого себя.

«Крах», о котором он пишет, — не только о карьере, не об общественном статусе. Это крах образа, в который он сам поверил. Крах внутреннего грандиозного Я, которое так долго держалось на внимании, аплодисментах, на Зельде, на молодости, на легенде. Когда всё это уходит, остаётся страх: а если без этого я не существую? Неинтересен, не любим, не настоящий?

Читая его поздние тексты, я чувствовала, как сквозь изысканные метафоры, нарочито красивый слог, театральность — пробивается крик. Немой, отчаянный, будто он просит: «Посмотри на меня ещё раз. Полюби меня ещё раз. Поверь, что я всё ещё — я».

Зельда — не просто жена. Она здесь — живая метафора: как будто он влюблён в собственное отражение, только в отражение без тормозов, без защиты. Она стала и его музой, и его гибелью. Через неё он прошёл путь от восхищения собой — к страху перед собой.

«Подшофе» — книга о нарциссической травме. О том, как больно терять не любовь других, а себя в их глазах. О том, как страшно не быть увиденным. И о том, как слова становятся последним способом прикоснуться к читателю, чтобы не исчезнуть совсем.

Фицджеральд, даже в разбитом состоянии, остаётся поэтом формы. И именно эта форма делает его боль такой осязаемой. Он, как балерина на сцене, танцует последние па, зная, что занавес вот-вот закроется.

И мы всё ещё смотрим. И любим.

В сборнике, изданном в 2011 году (то есть через 71 год после смерти самого автора - американского писателя Ф.Скотта Фицджеральда) представлены фрагменты записных книжек, статьи и другие вещи писателя из архива издательства (как сказано во вступлении).
Весьма неплохим получился сей сборник.
Ибо есть здесь несколько интересных (и весьма непростых) вопросов, которые полумельком и полуглубоко рассматривает писатель.
Это прежде всего - проблема отождествления писателя (себя) с объектом "отвращения или сострадания". -с тем, о ком ты пишешь. Писатель заметил за собой, что слишком глубоко мол, он завяз в этом процессе ("стал печалиться по поводу чужой печали") и ему после этого потребовалась абсолютная тишина... И это, говорит он, в отличие от Ленина, который "отнюдь не был готов страдать так же, как его пролетариат, да и Вашингтон - как его войска"... А вот про Толстого в этом же контексте он говорит несколько более запутанно, но считает всё-таки, что дело кончилось неудачей и фальшью.
Вот, кстати, интересно было бы прочитать здесь же, в комментах мнения коллег-читателей-писателей-авторов (по заявленной проблематике "отождествления" вообще и в частности).
Ндаа, и наконец, заканчивая чтение:
остальные "вопросы" и "проблемы" оказались все же слабее (бессонница и путешествия, зарисовки впечатлений, переписка и пьянство)...
Я то надеялся, что наверняка будет что-то ещё (интересное).
Не случилось.
PS. Интересно, что для американцев Фицджеральд сегодня - чуть ли не полубог, не знаю, чего в этом больше - нехватки хороших писателей (того периода) или дежурный американский патриотизм.