2

Июль–август 1934 года

На следующий день после приезда Анна, еще не разобрав чемоданы, первым делом открыла большую коробку и достала из нее свои сокровища: черные семена лигурийского базилика в мешочке из рафии, ступку из белого мрамора с серыми прожилками, когда-то принадлежавшую ее прабабушке, а после нее – всем женщинам семьи по очереди, инкрустированную шкатулку из вишневого дерева, в которой хранились крошечные носочки Клаудии из розовой шерсти и носочки Роберто – из синей, жемчужное ожерелье матери, которое она получила в подарок на свой двадцать первый день рождения, лиловые шелковые наволочки, сшитые для нее бабушкой – та всегда говорила, что шелк сохраняет кожу лица молодой и гладкой, – и несколько книг, что она решила взять с собой: некоторые на французском, как «Мадам Бовари» и «Воспитание чувств», а также «Анну Каренину», «Джейн Эйр», «Грозовой перевал» и «Гордость и предубеждение».

Взяв мешочек с семенами, она вышла в сад и принялась за работу: выкопала около двадцати небольших ямок на расстоянии тридцати сантиметров друг от друга и посадила в каждую по два семечка. При такой жаре, как в этих краях, первых ростков долго ждать не придется, в этом она была уверена.

В то субботнее июльское утро она как раз поливала первые кустики базилика, когда раздался стук в дверь. Анна со вздохом вернулась в дом и распустила узел ленты, которой завязала под подбородком свою соломенную шляпу. «Смогу ли я когда-нибудь привыкнуть к этой южной жаре?» – подумала она, кладя шляпу на стол.

– Иду! – крикнула она, направляясь к двери.

На пороге стояла Агата с раскрасневшимся, блестящим от пота лицом, в прямой розовой юбке ниже колена и белой блузке с пышным кружевным воротничком, подчеркивающим ее пышную грудь. В руках она держала сумку.

– Здравствуй. – поприветствовала ее Анна – Что-то ты рано.

– Да, мне не терпелось прийти, – извиняющимся тоном сказала Агата, входя в дом.

Анна закрыла за ней дверь.

– Мне надо переодеться, я работала в саду, – предупредила она.

– Да, конечно, делай все, что надо, не обращай на меня внимания, – ответила Агата, взмахнув рукой. – А я пока понянчусь с племянником.

– Я его еще не будила, – сказала Анна и кивком показала на коляску в центре гостиной.

– Я им займусь. А ты иди переодевайся.

Анна приподняла бровь и поплелась наверх, придерживаясь за кованые перила.

«И зачем я только дала себя уговорить?» – думала она, снимая синий шелковый халат и доставая из шкафа одно из своих черных платьев. Агата настояла, чтобы они вместе пошли на субботний рынок, и она согласилась, потому что у нее не было больше сил сопротивляться: та упрашивала об этом с момента их приезда. И не только об этом. Можно было подумать, что жизнь Агаты до ее приезда была океаном одиночества и тут, как остров на горизонте, неожиданно появилась она, Анна, единственная надежда на спасение. Невестка вообще не оставляла ее в покое: приходила каждый день, в любое время и без предупреждения, все время предлагала ей сделать что-то вместе – сходить за покупками, прогуляться, почитать молитвы в субботу после обеда или просто выпить кофе – и при этом болтала без умолку. А еще она постоянно приносила еду.

– Я готовила с расчетом на тебя, – радостно сообщала она, хотя никто ее об этом не просил.

Анна заплела волосы в привычную косу и спустилась вниз. Женщины вышли из дома и направились в сторону рыночной площади: Анна толкала перед собой коляску, Агата шла рядом, крепко держа ее под локоть.

Площадь Кастелло и прилегающие к ней улицы были заполнены лотками под белыми навесами. Шум, который Анна услышала издалека, по мере приближения к площади становился все громче и вскоре почти оглушил ее: продавцы нараспев зазывали покупателей, отовсюду слышались крики, громкий смех, кое-где возникали перебранки между активно жестикулирующими людьми.

Первая часть рынка пахла качорикоттой^[4], овечьим сыром и острыми оливками в рассоле. Смесь этих запахов казалась настолько отвратительной в этот ранний час, что вызывала тошноту. Анна ускорила шаг и прикрыла нос ладонью.

– Сюда, – воскликнула Агата. – Посмотри.

Это был ее любимый уголок рынка, где продавались кухонные принадлежности и домашняя утварь – настоящие жемчужины местных мастеров.

– Вот увидишь, здесь обязательно найдется что-то тебе по вкусу, – сказала она. Продавец за первым прилавком, совсем еще молодой здоровяк с едва наметившимися усами и темными кудрявыми волосами, расхваливал только что полученный товар:

– Такого вы больше нигде не найдете! – он показал вазу из местного камня, расписанную вручную желтыми цветами, глиняный горшок для тушения овощей и несколько деревянных половников с ручками из глазурованной керамики.

– А это что? – спросила Анна, указывая на небольшой глиняный предмет. Он напоминал шишку или готовую вот-вот раскрыться почку с двумя загнутыми по бокам листьями.

– Это пумо, – ответила Агата. – Тебе нравится? – спросила она, с надеждой заглядывая ей в глаза.

– Талисман на удачу, – пояснил парень. – Но действует, только если его кому-то подарить.

Анна поморщилась, всем своим видом говоря, что ни в какие талисманы она не верит.

– Вот увидите, – подмигнул парень. И, прежде чем Анна сумела возразить, Агата взяла пумо, расплатилась и положила его Анне в сумку. – Дарю тебе его.

Анна поблагодарила, даже не улыбнувшись. «И что мне теперь с ним делать? Не только бесполезен, но еще и уродлив», – подумала она.

Затем они подошли к прилавку с фигурками из папье-маше. Среди Мадонн, Иисусов и разных святых, выстроившихся ровными рядами как солдатики, Анна сразу же заметила небольшую статуэтку, которую, казалось, задвинули в угол, как никому не нужную: крестьянка в широком белом платье с развевающимся подолом, с растрепанными ветром волосами и с корзинкой красных яблок в руках. Это была единственная статуэтка с дефектом – на ее лице виднелась небольшая щербинка.

– Я возьму вот эту, – сказала Анна без колебаний, показывая на нее.

Агата посмотрела на нее в недоумении.

– Может, лучше взять святого Лоренцо, нашего покровителя? Смотри, какая красивая, – сказала она, беря статуэтку в руки.

Но Анна на нее даже не глянула.

Мужчина, сидевший за прилавком, нагнулся, взял старую газету из стопки, лежавшей у его ног, и принялся тщательно заворачивать в нее статуэтку.

– Аккуратнее, не раздавите ее в сумке. Папье-маше – очень хрупкий материал, – предупредил он, протягивая сверток.

Пройдя чуть дальше, они остановились перед грудой корзин и прочей плетеной утвари. Пожилая женщина с темным пушком над губой и мозолистыми руками, босая, сидела прямо на земле и плела очередную корзину: она только что закончила стенки и собиралась приступить к ручке. Агата тепло ее поприветствовала и тут же завела разговор. Две женщины перекидывалась однотипными фразами вроде «Слава тебе Господи, скрипим помаленьку», а Анна не могла оторвать взгляд от ног старухи, черных от земли, с потрескавшимися пятками и пожелтевшими ногтями. Она вспомнила свою бабушку, которая каждый вечер, прежде чем лечь спать, втирала в ступни молоко, после чего надевала на еще влажные ноги носки.

– Всегда ухаживай за руками и ногами, – часто повторяла она внучке. – Люди в первую очередь обращают внимание на такие мелочи, запомни это.

– Сюда, – сказала Агата, беря Анну под локоть. Они свернули на боковую улицу и подошли к тележке с тканями. Миниатюрная продавщица с собранными в пучок волосами и зеленой шалью на плечах показывала рулон синего шелка какой-то женщине. Платье покупательницы так плотно облегало ее фигуру, что казалось нарисованным прямо на теле. Ее густые темные волосы спадали на спину мягкими волнами. Но больше всего поразили Анну ее руки: не только потому, что они ощупывали шелк с той же нежностью, с какой гладят по головке новорожденного младенца, но еще и потому, что у нее были очень ухоженные ногти, покрытые красным лаком. Ни у одной из женщин, которых она видела в Лиццанелло, не было таких изящных рук.

– О, а вот и наша Агата. Доброе утро, – воскликнула торговка тканями, широко улыбаясь.

– Это Анна, моя невестка, – представила ее Агата.

Женщина с красными ногтями резко обернулась, и синий шелк выскользнул из ее пальцев. Анна пожала протянутую торговкой руку, краем глаза заметив, что та, другая женщина пристально ее разглядывает.

– Что я могу вам предложить, мои дорогие?

– Мне надо сшить занавески для окна в спальне, – объяснила Агата. – Дай несколько метров белого хлопка и тонкие нитки, чтобы обвязать края.

– Я вас, пожалуй, оставлю, – вмешалась женщина с красными ногтями, оторвав наконец взгляд от Анны. И добавила продавщице на местном диалекте:

– Шелк подходит, отложи его для меня, позже я пришлю за ним мужа.

И не прощаясь она развернулась на каблуках и ушла.

– Кто это такая? – прошептала Анна на ухо Агате.

– Кармела, – ответила Агата, немного смутившись.

– Кармела?

Агата посмотрела на нее в замешательстве.

– Портниха…

– Вот, пожалуйста, – вмешалась продавщица, протягивая бумажный сверток. Агата расплатилась и, поблагодарив ее, обещала скоро прийти снова.

Они вернулись на площадь.

– Заглянем на минутку к зеленщику? – предложила Анна, показывая на вывеску «Овощи-фрукты». – Мне надо купить пучок базилика. Хочу завтра приготовить песто.

Стоявший у входа в лавку худощавый мужчина, заметив, что они направляются в его сторону, весело улыбнулся и приподнял кепку.

– Чего бы вы хотели? – спросил он.

– Немного базилика, будьте добры, – ответила Анна. – Только, пожалуйста, с целыми листьями, как на прошлой неделе.

– Микеле, дай нам самый свежий пучок из всех, что у тебя есть, – добавила Агата.

– А как же иначе! – пообещал он. И, обернувшись внутрь лавки, крикнул на диалекте:

– Джакомино! Принеси-ка базилик для чужачки.

Анна удивленно приподняла бровь, слегка раздосадованная его словами. Вот, значит, как ее называют в городке? Чужачка?

Через несколько секунд веснушчатый мальчишка возраста Лоренцы появился с пучком базилика в руках.

– Дай его синьоре, – приказал ему Микеле, показывая на Анну.

– Вот, держите, – мальчик протянул ей базилик.

Когда они вышли из лавки, Агата предложила выпить по стаканчику лимонада в кафе, прежде чем идти домой.

– Так мы еще какое-то время побудем вместе и заодно немного освежимся, – объяснила она, обмахиваясь рукой как веером.

Они протиснулись сквозь небольшую толпу женщин, тащивших тяжелые сумки с рынка, – некоторые из них болтали друг с другом, поставив свою поклажу на землю, – и, раздвинув веревочные занавески, вошли в бар «Кастелло». Толстяк с густыми черными усами и оливковой кожей, стоящий за стойкой, протирал стаканы краем белого фартука. Стены снизу были обшиты деревом, а выше, рядом с рекламным плакатом биттера Фернет-Бранка и фотографиями местных достопримечательностей, висело написанное от руки меню. Вокруг столиков, застеленных плотными красными скатертями, стояли деревянные стулья с соломенными сиденьями. На одном из них лежала смятая газета.

– Нандо, два лимонада, пожалуйста, – сделала заказ Агата.

– Один, – тут же поправила ее Анна. – Я возьму кофе с граппой.

Агата обернулась на нее в изумлении.

– С граппой?

– Да, с граппой, – ответила Анна. – Я всегда пью в баре такой кофе.

Нандо подмигнул ей и громогласно заявил:

– Я тоже!

* * *

На следующий день Анна подготовила все необходимое: в керамических мисочках, расставленных на кухонном столе, лежали базилик, кедровые орешки, крупная соль, чеснок, пекорино, пармезан. Не хватало только оливкового масла, но Антонио пообещал с утра принести его. Она повязала фартук и достала из кладовки ступку.

– К вам можно? – послышался голос Антонио из прихожей.

– Конечно, входи, – крикнула ему Анна.

– Тетя, тетя, – пискнула Лоренца, подбежав к ней.

Анна улыбнулась, присела на корточки и распахнула объятия.

– Иди скорее сюда и обними меня, маленькая проказница.

– Здравствуй, – Антонио вошел со смущенной улыбкой, снимая кепку. – А Карло нет?

– Он повел Роберто на мессу, – ответила она, слегка изогнув бровь.

На лице Антонио мелькнула едва заметная улыбка.

– Вот масло. На сей раз два литра, – сказал он, ставя на стол небольшую канистру с логотипом своей фирмы, «Оливковое масло Греко». На нем была изображена масленка, из которой вытекала капля масла, принимающая форму оливкового листа.

– Папа, давай останемся посмотреть, как тетя делает песто! Пожалуйста!

– Ну, если тетя не против… – Он вопросительно взглянул на Анну.

– Конечно, не против, – сказала она, взъерошив волосы Лоренцы. Девочка тут же отодвинула стул и забралась на него, встав на колени, чтобы лучше видеть.

Антонио устроился на стуле с соломенным сиденьем в углу комнаты рядом с буфетом. На этот стул обычно никто не садился: на него складывали вещи, которые следовало погладить.

– Ну что ж, приступим! – воскликнула Анна. Взяв два листика базилика, она завернула их в смоченное водой кухонное полотенце. – Листья нельзя класть в воду, запомни это, – объяснила она Лоренце. – Их надо очищать вот так, аккуратно промокая влажной тканью. Иначе они могут порваться, а так – видишь? – они остаются целыми. – Закончив со всем базиликом, она отложила чистые листья в сторону и начала заполнять ступку дольками чеснока и кристаллами крупной соли. – Моя мама всегда говорила, что соли нужно совсем немного, одну щепотку. Не больше, всегда напоминала она.

И Анна принялась толочь соль и чеснок, рисуя пестиком круги внутри ступки.

Антонио, подперев свежевыбритую щеку ладонью, молча наблюдал за ней: руки Анны, такие гладкие и ухоженные, двигались легко и уверенно – умелые руки той, что была знакома с ритуалом приготовления песто с самого детства. С тех пор, как она приехала, он никогда еще не видел ее в таком хорошем настроении. И подумал, что ей следовало бы делать песто каждый день, раз это вызывает у нее улыбку.

– Толчем до тех пор, пока чеснок не станет вот таким, видишь? Как крем, – говорила Анна. Девочка подалась вперед. – Только тогда можно добавлять базилик, – продолжила Анна, беря пучок листьев. – И еще щепотку соли.

– Можно я положу соль? – спросила Лоренца.

– Да, только совсем чуть-чуть, как я тебе показывала.

Лоренца протянула свои маленькие пальцы к мисочке с солью и зажала несколько кристалликов между большим и указательным пальцами.

– Молодец, именно так, – улыбнулась ей Анна. – А сейчас будет самое интересное. – И принялась усердно толочь в ступке листья, пока они не превратились в кашицу. – Теперь добавим семена пинии, пекорино и пармезан. Только небольшими порциями, постепенно. – Одну за другой она опустошила мисочки в ступку. – После этого у тебя обязательно заболят руки. Смотри, какие у меня мышцы от этой работы!

Лоренца хихикнула и оглянулась на отца. Тот улыбнулся и подмигнул ей в ответ.

– Et voilà! – довольным голосом воскликнула Анна. Девочка, придвинувшись поближе, смотрела на песто глазами, полными восхищения, словно только что на ее глазах случилось чудо. Ей не терпелось рассказать об этом своим одноклассницам. С тех пор, как приехала «тетя издалека», как она называла Анну, Лоренца каждый день рассказывала подружкам о приключениях – то ли настоящих, то ли выдуманных – героини, которую, как она хвастливо заявляла, только ей посчастливилось знать лично: однажды тетя видела такие высокие горы, что они касались неба, другой раз – танцевала с самим королем, а как-то и вовсе вылечила больное дерево одним прикосновением.

– Осталось добавить масло, и песто готов, – сказала Анна. – Хочешь сделать это сама, ma petite?

– Моя малышка, – прошептал Антонио.

– Что ты сказал? – переспросила Анна.

Антонио покраснел.

– Ma petite… это означает «моя малышка», верно?

Она посмотрела на него приподняв бровь.

– Ты начал учить французский?

Антонио опустил глаза.

– Немного.

– С чего вдруг? Это я тебя вдохновила? – Анна улыбнулась.

Он пожал плечами.

– Я всего лишь хочу понять то, чего не знаю.