25

Ворота автоматически открываются, и я въезжаю во двор на своем «смарте». Я живу в районе Камиллучча, в небольшом коттедже внутри квартала. Сад освещен. Выходя из машины, вижу, что посаженные вдоль фасада жасмин, белые розы и бугенвиллеи разрослись так пышно, что заполонили почти весь дворик.

В окнах первого этажа я вижу гостиную и кухню, две единственные комнаты, в которых горит свет. Быстро поднимаюсь по лестнице, открываю дверь и слышу ее голос:

– Это ты, любимый?

– Да, я пришел.

Ключи от машины и дома кладу на столик в прихожей, снимаю куртку и вижу Джин. Она улыбается и как всегда светится, жизнерадостная и веселая. Она меня крепко обнимает.

– А вот и ты! Как здорово! Наконец-то ты вернулся! Давай-ка, присядь здесь, я должна тебе показать одну вещь. – Она исчезает на кухне, но продолжает говорить со мной издалека: – Ну как там все прошло в тренажерном зале?

– Хорошо. Как я тебе говорил по телефону, один парень попытался меня завалить, но у него ничего не вышло. Как видишь, я цел и невредим.

– А на работе?

– Все в порядке.

Запускаю на айфоне попурри из джазовой музыки и сажусь на диван посреди гостиной.

Я не буду рассказывать ей о том, что случилось; о том, как были подписаны договоры. Не буду рассказывать и о секретарше, ее сговоре с Баби; о том, с каким абсолютным спокойствием я пошел на эту выставку; каким невероятным сюрпризом была встреча с ней – настолько, что пришлось поверить в шутки судьбы, в то, как курьезна жизнь. А потом обнаружить, что все это было подстроено, что люди вламываются в твою жизнь и уходят из нее, не спрашивая разрешения, без стука. Люди? Нет, она. Та, что когда-то вдруг исчезла, не предупредив, теперь пришла, чтобы поздороваться и сообщить мне новость: так, ничего особенного, ага: «Знаешь, а у тебя есть сын…»

– Вот твое пиво.

Джин прерывает мои беспокойные мысли, появившись передо мной с бутылкой «Бада» и стаканом, но я пью прямо из бутылки.

– Некоторые привычки ты никогда не меняешь…

Я киваю и делаю другой глоток, еще больше. Чувствую себя виноватым, и, в довершение ко всему, Джин проявляет странное любопытство.

– Но что же произошло на работе? Расскажешь мне? У тебя по телефону был такой странный голос.

Я смотрю на нее, и на мгновение мне приходит в голову мысль, что было бы неплохо ей все рассказать. Но вместо этого я улыбаюсь и всего лишь отвечаю:

– Да ну, ничего особенного.

И я думаю о том, что люди часто слышат эти слова – «Да ну, ничего особенного», – но за ними стоит целый мир, куча разных вещей, которых к тому же просто не могло быть. Между тем, что я думаю сказать Джин, и тем, что я ей действительно скажу, пролегает бездна, которую я заполняю своей улыбкой. Да, я улыбаюсь как можно беспечнее, чтобы не показывать ей, что моя жизнь необратимо изменилась. Да и, пожалуй, ее тоже.

– Ну как, ты готов? – весело дразнит она меня. – Тебе придется принять кое-какие решения. И если ты умный, проницательный и решительный на работе, то и здесь ты должен быть таким же.

– А кто тебе сказал, что на работе я такой?

– У меня свои осведомители.

Надеюсь, что не секретарша. Меня разбирает смех.

– Ах, ну да, Джорджо. Но у него обо мне прекрасное мнение, которое, уж не знаю, почему, изменилось.

– Думаешь, он голубой?

Похоже, Джин по-настоящему встревожена.

– Да нет, я пошутил!

– Тогда ладно. А теперь подожди здесь.

Не успеваю я сделать еще один глоток пива, как Джин возвращается с несколькими буклетами.

– Ну вот. В те дни, пока я была у родителей, я собрала все материалы. Сейчас я их тебе покажу. – И она кладет каталоги на низенький стол перед нами. – Итак… – Она смотрит на меня с огромным удовлетворением. – С чего мне начать, как ты хочешь?

– Еще с одного пива! – Я встаю и иду на кухню. – Тебе чего-нибудь принести?

– Да, колу «зеро», спасибо.

Я возвращаюсь к ней со стаканом с долькой лимона и двумя бутылками – ее колой «зеро» и моим «Бадом» – пивом, которое мне ужасно нравится.

– Ого, да здесь же три четверти литра!

– Мне хочется пить, я как следует пропотел в тренажерном зале.

Я не говорю ей правду. Мне нужно расслабиться, отвлечься. Делаю большой глоток и слушаю, что она говорит.

– Так вот: ресторан – вот этот, на берегу озера. Посмотри, как красиво здесь все освещено. – И она показывает мне фотографию виллы с большим ухоженным садом и вариантами размещения фуршета и гостей как внутри, так и снаружи. – А вот здесь могли бы разместиться музыканты. – Она достает айпад. – Что скажешь про Франки с группой «Кантина»? Они играют чудесную музыку из семидесятых и восьмидесятых годов, а еще песни Тициано Ферро, Бейонсе, Джастина Тимберлейка…

Я утвердительно киваю, почти по-идиотски, потому что все больше думаю, что мне следовало бы рассказать ей все. Как я могу жениться, не поделившись тем, что со мной только что произошло?

Джин продолжает показывать мне, что она выбрала.

– Что касается бонбоньерок, то в конце концов я решила, что мне нравятся акварели с видами Рима – те, которые рисует художница, подруга Эле. Красивые, правда? А вот меню будет разнообразным… Кстати, в понедельник мы поедем все это пробовать с моими родителями. Ты же не забыл, правда?

Я киваю и говорю: «Да, конечно…», хотя, естественно, это совершенно вылетело у меня из головы.

А она продолжает рассказывать мне о деталях, наполненных любовью, об элементах того, что будет нашим самым прекрасным днем.

– Платье и прическу я не могу тебе показать, но ты даже не представляешь, как бы меня порадовал твой совет!

Она улыбается, целует меня и крепко обнимает. И мне кажется, что я сделал ей предложение совсем недавно, учитывая случившееся.

26

Мы занимаемся любовью при открытых окнах. Свет луны проникает в темноту комнаты и освещает Джин, местами ее обнажая. У нее чувственная, немного детская красота; коротко подстриженные волосы, нежные, но четко очерченные губы. Я смотрю на нее в полутьме; ее грудь омыта лунным светом.

– Что такое? Почему ты так смотришь?

– Ты чертовски красивая, сногсшибательная.

– А ты сногсшибательный врун! Ты это мне говоришь, чтобы я чувствовала себя красивой, но сам этому ни капельки не веришь.

– Да ну, перестань, ты мне безумно нравишься и знаешь это.

Тогда Джин подвигается ко мне поближе ко мне и шепчет мне на ухо:

– Возьми меня снова… Хочешь?

– Ужасно.

И я не заставляю себя упрашивать. Мне хотелось еще до того, как я услышал эти слова.

Позже мы стоим, обнявшись, вместе под душем, намыленные, понемногу утрачивая этот запах любви, но не желание, которое разгорается, как угли, при малейшем дуновении ветра. После, завернувшись в толстые халаты, мы пьем пиво, болтаем о работе, о возможных проектах, о поездках, которые предстоит сделать, о странах, которые предстоит узнать, об общих друзьях, о новых интрижках и оконченных романах.

– А мы? С нами-то что будет?

Джин смотрит мне в глаза с той же беспечностью, с какой она меня иногда очень страстно любит, не сдерживая криков.

– С нами-то что будет? – Она ждет моего ответа совсем недолго, улыбается мне и продолжает: – Прошло уже шесть лет, а я все еще возвращаюсь домой, оставляя тут тебя одного. И это происходит каждый раз. Часто. И если, с одной стороны, мне в этих свиданиях нравится все, то, с другой стороны, мне не нравится всякий раз тебя покидать. Знаешь, что я подумала? Мне кажется нелепым терять все это время.

Она сбрасывает халат на пол, остается голой, делает большой глоток пива, улыбается мне, потом ставит стакан на столик рядом и идет за одеждой, совершенно не стесняясь. Наклоняется, собирает ее и одевается, прикрывая свою наготу и одновременно с этим сообщает мне о своем решении.

– Если до конца месяца ты не сделаешь мне предложения – как полагается, с кольцом, – то я тебя брошу!

Я начинаю смеяться.

– Ты наконец-то работаешь, снимаешь этот красивый дом, у нас будет все хорошо, мы могли бы создать семью…

– Да, но…

– Ну вот видишь? «Но…» Мне не нравится это «но». Ты бьешь всех, но боишься самых простых вещей.

Джин говорит это с иронией и даже слегка язвительно. Одним словом, она входит во вкус.

– Извини, но деньгами, которые ты заработал, ты можешь заплатить одному из тех, как ты их называешь, литературных негров, и пусть он тебе напишет любовное признание. А потом сходишь к моим родителям и попытаешься их убедить.

– И что дальше?

– Прости, но ты же убедил мою мать сняться в ролике, чтобы заставить меня вернуться к тебе! А теперь ты не хочешь выступить перед ними обоими с трогательной речью, чтобы они узнали, что ты хочешь жениться на их дочери?

– Ну да, конечно, это правильно…

Джин награждает меня легкой улыбкой, но потом становится серьезной.

– Смотри, я не шучу; у тебя есть месяц, иначе мы расстанемся.

– А как же наша любовь? Эти чудесные моменты? Ты бы от всего этого отреклась?

Джин берет сумку.

– Нет, я, пожалуй, время от времени бы с тобой встречалась. Трахаешься-то ты хорошо, но это не означает, что ты меня достаточно любишь.

Я собираюсь встать с постели и собраться, но Джин останавливает меня жестом.

– Не беспокойся… Я возьму такси.

И, не попрощавшись, выходит из комнаты, оставляя меня одного. Я смотрю на эту закрытую дверь и все еще слышу эхо в невероятной пустоте. Как один вечер, так хорошо начавшийся, казавшийся идеальным, романтическим и забавным, может внезапно принять такой оборот? И ведь магию не нарушала неудачная фраза, неуместное слово, обнаруженное сообщение, неожиданный звонок или какие-нибудь другие внешние обстоятельства. Я никак не мог этого понять. Или женщины все такие? Да и с Баби у меня однажды случилось. Мне хочется рассмеяться; ведь если бы Джин все еще была здесь и догадалась бы, о чем я думаю… Даже не могу себе представить, какой новый оборот мог бы принять тогда этот вечер!