ЧЁРНЫЙ ТЮЛЬПАН

«A»

Свет в казарме тускло мерцал, и каждое движение в комнате отдавалось дикими плясками теней на стене. Было тихо, и скрип карандаша по смятому листу бумаги входил в сон пятерых солдат. Шестой писал письмо. Писал аккуратно, тщательно выводя каждую букву, проверяя наличие грамматических ошибок, будто это имело огромное значение. Ведь мать ждёт любой весточки, всё равно какой. Но, может, потому он писал аккуратно, что писал эти письма также себе?

– Самир, ты кончишь писать? – спросил один из лежащих солдат. – Выключай свет!

Самир не ответил. Он не торопился спать. Ему казалось, что сон крадёт его время. Этому надо сопротивляться, насколько дозволяет плоть. Сопротивление стало неотъемлемой частью его нынешней жизни, навалившейся и придавившей действительности. Самир мог этому противопоставить только свои мысли. В мыслях он мог беспрепятственно перейти любые границы, оказаться даже в Баку, перелетая лихо советско-афганскую границу, не волнуясь при этом быть сбитым «стингером».

А сон был не в его власти. Сон творил кто-то другой. С ним было очень трудно бороться – оставалось только не спать. Но в этой борьбе подводило тело – жалкая оболочка, тюрьма для души и одновременно её великое пристанище. Но плоть так быстро поддавалась силе нескольких граммов свинца, она так невыносимо болела при ранениях, так смрадно гнила. Её возможности были так ограниченны здесь, на войне, на чужбине, в истреблении жестоком и бессмысленном, в разрушении чужой жизни, которая никого не звала строить светлое будущее под названием коммунизм.

Сон снова властно потребовал уделить ему время. Самир потушил свет, и все предметы растворились в темноте.

«В»

Зазвонил будильник. Он имеет привычку настойчиво звенеть тогда, когда совсем не хочется вставать. Будильник-садист.

Мама встала. Разбудила мужа и сына. Потом пошла на кухню. Привычные движения – зажгла газ, поставила на плиту чайник. Достала из холодильника яйца и ловко сбросила эмбрионную массу на сковородку. Яйца возмущённо зашипели. Потом пошла в ванную. Выглядеть опрятно – необходимость.

– Азад, ты опаздываешь в школу. Вставай!

Азад всегда «экономит» время. Обратно на кухню – надо подать мужу чай. Он любит крепкий. Тут появился отец. На стол подан традиционный утренний завтрак – сыр, масло, чай. Вся семья в сборе, только без Самира…

– Сегодня у нас контрольная, – сообщил Азад в надежде уговорить родителей не отправлять его в школу.

– Готовился? – спросил отец.

– Так себе.

– На этот раз тебе придётся пойти. В прошлый раз ты уже отсидел дома. Слишком много поблажек мы тебе делаем.

Мать стоя перекусила и выпила чай. Муж встал: – Ты погладила мне рубашку?

– Висит на стуле.

Теперь быстро помыла тарелки. Азад всё ещё ковырялся в яичнице.

– Я не понимаю, о чём ты думаешь, – сказала мать. – Тебе всё равно – опоздаешь ты в школу или нет, а потом меня вызывают учителя и спрашивают, где ты целыми днями шляешься.

– Мама, если бы ты знала, как неохота учиться! Изо дня в день одно и то же.

– Это у всех так. Я каждый день хожу на работу. Отец тоже… дедушка тоже ходил…

Дедушка закивал головой:

– Жизнь – это повторение. К нему надо привыкнуть.

Мама быстро оделась, схватила сумочку и вышла в ритм каждодневной обыденности. Проходящая по улице толпа задавала такт, а машины аккомпанировали нотам дня.

«С»

Из гостиничного окна открывался прекрасный вид на Шушу и окрестности. Свежесть зимнего воздуха шептала о жизни, дыхание лесных склонов приглашало к созерцанию прекрасного.

Самир постоял немного на балконе перед тем как спуститься вниз, в столовую. Было шумно, солдаты бряцали ложками и тарелками. Самир сел рядом с Юсифом. Сразу к ним подошёл какой-то пожилой человек.

– Султан-муаллим, – представил его Юсиф. – Писатель. Наверное, слышал о нём?

Самир демонстративно покачал головой – нет.

– А мы о тебе наслышаны, – сказал Султан. – Побольше бы нам таких ребят, как ты. Молодчина! Родина сейчас нуждается в таких бойцах. Сотня-другая бойцов – и мы поставим армян на колени… Ночью слышали?.. Стреляли. Я так боюсь за Шушу. Здесь столько исторических памятников. Здесь центр нашей цивилизации… Один снаряд может уничтожить в секунду всё, что люди веками создавали… Всё это русские! Если бы не их помощь армянам… Наше руководство тоже «молодец»! Никто ни о чём не чешется! Идёшь по Баку – все своим делом заняты… сытые морды. Шалавы по городу расплодились. Беззаконие, взяточничество…

Самир заметил, что появился человек с видеокамерой и начал снимать их. Понятно… Этот писатель приехал сюда ради рекламы. Потом в газетах напишут, что такой-то деятель был на фронте, вёл работу среди населения и прочую белибердень…

– Это не война, а игра, – перебил Самир разглагольствования писателя.

– А я о чём говорю? Надо воевать по-настоящему. Мы столько лет с армянами жили в дружбе, столько для них делали, как, например, газопровод в Армению⁴. А с русскими вообще проблем не было… Надо отомстить!

– А ваши дети воюют или как? – спросил неожиданно Самир.

– Они ещё в школе учатся, – выпалил писатель. – Но всех своих родственников я… – писатель на секунду задумался, – я поощряю идти на фронт и…

Самир молча встал и вышел. Разговор стал неинтересен. Писатель секунду смотрел ему вслед, а затем продолжил говорить что-то Юсифу, но уже с меньшим пылом.

У входа в гостиницу стояла группа солдат во главе с капитаном.

– Самир, – сказал он. – Нам пришло подкрепленье… Добровольцы… Народный фронт организовал для нашей предстоящей операции.

– Когда же наше руководство будет думать об армии? Чем вообще занимается министерство обороны?!

– Оно будет руководить операцией, – обиделся капитан на слова Самира.

– Руководить они могут. Вообще, у нас только руководить и могут.

Самир с интересом посмотрел на новоприбывших. В группе он сразу приметил двух битых ребят. Точно – они служили на морском флоте, выяснил позже Самир.

Капитан объяснил добровольцам, как в нынешнем бардаке принято жить, то есть где они будут спать, принимать пищу и нести, так сказать, боевую службу. Самир подошёл к одному из «битых» ребят и завёл разговор о жизни.

Звали парня Фархад, 27 лет. Служил на Дальнем Востоке в военно-морском флоте. Работал электриком на одном из бакинских заводов. Пришёл воевать – просто воевать, или можно сказать: «отдать долг Родине», «защитить Родину» и т. д.

«А»

Без пяти минут шесть Самир проснулся. В шесть подъём – зарядка и завтрак. Никакого наслажденья от еды. Хотя здесь в Афганистане кормили советских солдат гораздо лучше, чем в самом Советском Союзе.

На разводе заместитель начальника штаба сообщил:

– Ночью бандиты обстреляли наш пост на 25-м участке. Два наших солдата погибли смертью храбрых. Был бой – всех гадов прикончили… мать их… Надо отвезти тела в часть. Через двадцать минут колонна отъезжает. Асадов, Словесный, Косоруков, Давлетшин и Гончаров выделены для сопровождения.

Самир услышал свою фамилию. Он вспомнил классную перекличку в школе.

Развод завершён. Самир пошёл получать оружие. Холодный металл коснулся рук, и почему-то во рту тоже чувствовался вкус металла. Самир проверил магазин. Потом направился к грузовику «ГАЗ-66». Рядом лежали убитые. Теперь им путь в часть, где их тела будут помещены в цинковые гробы, а оттуда на «чёрном тюльпане» – самолёте-«катафалке» – на Родину.

Появился старший лейтенант Шапошников для проведения инструктажа. Идейный товарищ. Сам подал рапорт о переводе в Афганистан. На всех инструктажах, уже ставших формальностью, но не для него, он вначале говорил о выполнении интернационального долга и происках империалистов.

После инструктажа солдаты собрались у грузовика. Там стояли два офицера медицинской службы – полковник и лейтенант. Полковник сокрушался – если бы помощь подошла вовремя, то одного солдата наверняка удалось бы спасти. Он умер от потери крови.

– Жаль… теперь уже на Родину… в землю.., – сказал полковник.

– Он уже давно на Родине, – сказал Самир. – Его душа там…

Полковник посмотрел внимательно на него:

– Веришь в существование души?

– Верю, хотя не положено. Комсомолец.

– Ты откуда?

– Из Баку.

– Мусульманин? Вы все верующие…

– А вы атеист, товарищ полковник?

– Да. Был бы ты у меня в операционной, я показал бы тебе кое-что… За столько лет я не отыскал место, где находится душа. Да и многое другое вызывает у меня сомнение…

– Её невозможно отыскать. Надо просто верить в её существование.

– Ишь ты, говоришь складно. Студент, наверное? Где учишься?

– Не успел поступить. Сразу в армию забрали. Я – январский… Я вот к кришнаитам ходил…

– Эти бездельники у вас в Баку тоже завелись, – перебил полковник. – Нет никакой души. Я тебе как врач говорю. Так что, брат, ц-е-п-л-я-й-с-я з-а ж-и-з-н-ь к-а-к т-о-л-ь-к-о м-о-ж-е-ш-ь!!!

– А как насчёт интернационального долга?

– Ты полегче!.. – Он оглянулся по сторонам. – Одно другому не мешает.

– Стройся! – последовал приказ командира.

После короткого развода бойцы полезли в машину. Всё стало рутиной.

Всегда кажется, что всё самое плохое произойдёт не с тобой. Самир иногда представлял себе, как может взорваться машина или попасть снаряд в их казарму.

Но – нет… Дальше этого сознание не работало. Это неуловимо – тонкая грань между жизнью и смертью. Пока ты мыслишь, ты объять эту грань не в состоянии.

– Гриша, воду взял? – спросил Самир.

– Да. Больно много ты воды пьёшь.

– Что делать? Такой фиговый чай дают… Приходится пить воду. Вообще, только чаем я могу утолить жажду, но нормальным чаем…

– Ты хочешь, как дома, на блюдечке с вареньем. Дождись «гражданки».

– Если доживу.

– Ты много обо всём этом думаешь. Нафиг! Я вот… Всё до одного места. Что будет – того не миновать. Главное, помирать быстро, мгновенно… Бомба, к примеру, накроет, и ты ничего не почувствуешь. До твоего приезда один барак снарядом накрыло… А то, прикинь, в госпитале гнить. Одна операция, вторая. Приезжаешь домой – инвалид, третья операция, тихо помираешь, и никому нет дела…

– Давай лучше о чём-нибудь другом поговорим.

– Давай помолчим.

Самир вновь задумался о том же. «Такой ничтожной кажется жизнь человека. Раз – родился, два – умер. Был человек, и нет человека. Трудно поверить в случайность рожденья человека, а как объяснить его смерть? Нет, явно кто-то всем этим управляет. В школе учителя говорили про атеизм, а сами небось верили в Бога. Только непонятно, добр ли Бог… А может, во всём происходящем есть смысл? И в смерти, и в войнах».

Так беспорядочно мысли цеплялись одна за другую, и даже сам этот мыслительный процесс вызывал восхищение и веру в высшее сознание. «Во всяком случае, – думал Самир, – с верой легче жить. Вот, пожалуй, истинные атеисты – люди очень смелые. Они не боятся перечеркнуть своё бытие после его финала». Самиру же казалось, что не только, как их учили, материя вечна, но также вечности принадлежит и сознание, притом сознание каждого отдельного индивидуума.