– Отец был военным. Он считал, что каждый мужчина должен иметь возможность защитить себя и свою семью в случае нападения. Будь он кем угодно: военным, фермером или, как я, музыкантом. В нашем городке частенько можно было столкнуться с воровством, мародерством, разбоем.

– И ты умеешь им пользоваться? – Электа по-прежнему недоверчиво поглядывала на опасную штуковину.

– Конечно! Отец научил еще в детстве, а после дядя брал меня иногда с собой, чтобы пострелять по мишеням.

– Он заряжен?

– Да, но не переживай, здесь есть предохранитель. Впрочем, – Дарий положил револьвер обратно и задвинул ящик, – он ни разу мне не пригодился. И я думаю, что никогда не понадобится, сейчас совсем другое время. И место. Храню как память.

Одевшись, влюбленные наконец спустились на первый этаж, чтобы поесть. Дожа ждать не стали и после завтрака сразу вернулись в номер, желая посвятить друг другу еще несколько драгоценных часов.

Однако Дож не появился и к обеду.

– До выезда осталось два часа, – заметил Дарий, проверяя время. – Видно, Дож гулял всю ночь. Пора его будить.

Дверь в номер господина Лансени оказалась незапертой, а сам он лежал в постели. Дож был очень бледным на вид, а лицо покрылось испариной.

– Наконец-то ты пришел… – с облегчением сказал он, увидев друга. – Кажется, у меня лихорадка, мне нужен врач.

– Почему ты не позвал меня раньше? – взволнованно спросил Дарий. – Давно ты проснулся?

– Давно. Кричать у меня не было сил. Я выходил из номера утром, стучал к тебе.

– Наверное, мы завтракали, – предположила Электа, стоя в дверях. – Дарий, я пошлю за доктором прямо сейчас.

Дарий кивнул.

– Я был совсем слаб, – продолжал Дож, – лестницу мне было не осилить, поэтому я вернулся сюда, оставив дверь незапертой. На случай, если отключусь, чтобы ты нашел меня.

Дарий положил ладонь на лоб Дожа:

– Ты прав, у тебя жар. Все будет в порядке, не волнуйся, доктор скоро придет.

Но доктора не было. За ним отправили сына хозяйки отеля, но он вернулся с неутешительными новостями: лекарь уехал в деревню и вернется только к ночи. Помощница в его аптеке обещала, что передаст просьбу заехать и осмотреть больного, но случится это не раньше десяти вечера.

– Тогда сегодня мы никуда не поедем, – сказал Дарий, – мы не оставим тебя здесь одного.

– Нет, друг, ты должен ехать один, – ответил Дож, – они будут ждать. Ты и сам отлично справишься, нельзя подводить людей. Ведь так, Электа?

– Вынуждена согласиться с Дожем, – вздохнула она. – Вечер устраивали ради знакомства с вами обоими. Но, раз Дож болен, должен поехать хотя бы ты. Тогда я останусь, побуду с Дожем и дождусь доктора.

– Да, да, – Дож даже привстал на постели, – поезжай. Мы ведь все прекрасно понимаем, что они ждут именно твоего участия, хотят услышать твою музыку. Ну а я… я поеду в следующий раз.

– Поезжай, дорогой, – Электа встала и обняла жениха. – Все будет хорошо. Если Дожу что-то понадобится, я буду рядом.

– Позаботься о нем, – попросил Дарий и добавил шепотом: – Я счастлив, что ты есть у меня.

Музыкант вышел из отеля и сел в экипаж. Дождь щедро поливал улицы, излишки воды шумно стекали в придорожные канавы. В душе Дария смешались два чувства: беспокойство за Дожа и радость оттого, что у него есть близкий друг, почти брат, и любимая женщина. Судя по тому, что Дож вел себя довольно оживленно, настаивая на поездке Дария в одиночку, пианист сделал вывод: друг вскоре поправится. Беспокойство уступило место эйфории и упоению, и Дарий любовался грозой, глядя в окно.

Вечер прошел прекрасно. Дарий познакомился с другими музыкантами из Серпента, а также с певцами и художниками. Он пребывал в хорошем настроении и только к концу вечера подумал про священника, о котором не вспоминал с самого утра. Друг Электы так и не появился. Это значило, что утром Дарий сам пойдет в монастырь, как и обещал.

Возвращаясь домой, он размышлял о новых возможностях, которые открывались ему теперь в этом городе. Здесь хватало музыкантов, желающих получить работу в новой школе искусств Дария и Электы, а значит, этим планам суждено было сбыться.

Было уже поздно, и, по подсчетам Дария, доктор уже должен был приехать в отель. Пианист поднялся по лестнице и постучал в номер Дожа. Дверь не открыли, но внутри послышалась возня. Дарий дернул ручку, было не заперто, и дверь со скрипом открылась.

Увиденное заставило Дария потерять дар речи. Дож по-прежнему лежал в постели, но уже не один. С ним была Электа! Ее полуголое тело прикрывала простыня, а прелестная головка лежала на груди у альтиста. Правой рукой Электа обнимала его за талию. Потрясенный Дарий попятился, зацепив трость Дожа, которая стояла у входа, и та с грохотом упала. Электа зашевелилась и открыла глаза. Дож увидел Дария и спешно поднялся, обмотав вокруг бедер покрывало.

– Друг, прости! – дрожащим голосом сказал он.

Электа растерянно озиралась, прикрывая тело простыней. Они явно не ждали Дария так рано.

Пианист молча развернулся на каблуках и вихрем бросился к лестнице, где его настиг Дож.

– Я не должен был! – Дож схватил Дария за запястье. – Она… она снова полезла ко мне с поцелуями, пойми, я не смог противиться больше… красивая женщина… я был не в себе, прости!

Дарий в бешенстве отдернул руку, оставив Дожа одного на ступеньках, так и не сказав ни слова в ответ.

Он вышел на улицу и быстро зашагал по извилистой мостовой. Ливень давно кончился, и воздух наполнился свежестью. В небе зажглись первые звезды. Дарий шел настолько быстро, что не заметил, как миновал монастырь и старое кладбище, он шел и шел. Хотелось просто исчезнуть, забыть обо всем. Шагая, он словно бежал от самого себя, от мыслей, воспоминаний, боли. Из темноты вдруг послышались звуки музыки, они доносились из таверны. Дарий зашел внутрь. Там было тепло и пахло спиртным. Музыкант нашел свободный стул за барной стойкой и, рухнув на него, заказал виски.

Первый бокал он выпил залпом, второй тоже, а после и третий. За баром зашушукались. Дарий, прежде почти не употреблявший спиртного, оставался совершенно трезвым.

Он никак не мог поверить в увиденное. Лучший друг и Электа. Оба предали его в один день. И, получается, Дож не врал, когда говорил, что Электа соблазняла его. А священник? Может, Электа окрутила и его тоже. А кого еще?

Конечно, Дож всегда был ужасным бабником, Дарий знал это. Друга можно было понять: он болен, не мог контролировать себя. Или… нет? Да как он мог предать напарника?! Дарий не хотел относиться с пониманием к такому поступку, слишком глубоко ранило его предательство любимой девушки и близкого друга. Дарий осушил бокал снова.

– Красавчик, не составить ли тебе компанию? – пропел в ухо женский голос. – Ты такой печальный, дай-ка я тебя утешу.

Симпатичная девушка попыталась увлечь Дария в танце, но он остался неподвижен. Алкоголь наконец подействовал, и ярость сменилась отрешенностью. Оскорбленная невниманием жрица любви возмущенно фыркнула и направилась к другому посетителю.

Мысли наконец перестали быть такими навязчивыми, теперь они рассеялись и летали во тьме в форме картинок, которые то и дело выхватывал опьяненный мозг Дария. Вот они с Электой в парке, он любуется ее лицом и солнечными бликами, запутавшимися в ее локонах. Вот он делает ей предложение, а она бросается ему на шею. В голове звучит ее голос: «Да, да, мой Шафран!» Вот он обнимает ее в своей постели, отдаваясь самому сильному в его жизни чувству. Одна картинка медленно сменяется другой, словно в калейдоскопе, и в конце концов внимание Дария останавливается на последней: его любовь в постели с его лучшим другом.

Дарий закрыл лицо руками. Склонившись над пустым бокалом, он превратился в живое олицетворение боли и отчаяния, и сколько пребывал в гнетущем безмолвии, он не знал.

– Эй, парень, мы закрываемся. Ты платить будешь?

Дарий вздрогнул, убрал руки от лица и посмотрел на хозяина таверны пустым мутным взглядом. Помедлив, музыкант достал из-за пазухи бумажник и положил перед говорившим, после чего молча встал и направился к выходу.

Владелец заведения открыл бумажник и обнаружил в нем толстую пачку денег.

– Тут многовато, парень. Эй! И это… бумажник забери! – хозяин пытался докричаться до Дария, но тот его не слушал. – Может, тебе экипаж подать? А? Далеко тебе идти?

Дарий, так ничего и не сказав, вышел из заведения.

Наступила глубокая ночь, на Серпент тихо опускался туман. Дарий брел по улице, интуитивно взяв курс на отель. Виски окончательно взял верх над измученным разумом, приостановив гнетущие думы. Город спал, где-то вдалеке на башне часы пробили два ночи. Шел Дарий медленно. Через некоторое время он остановился под старыми дубами у ажурных кованых ворот городского кладбища, где кружились, шелестя крыльями, крупные вороны. Они так изящно скользили по воздуху, словно танцевали менуэт вокруг могил.

«Как, должно быть, прекрасна смерть, – подумал Дарий, остановившись взглядом на гранитном ангеле. – Только она и дает вечный покой, избавляя от мучений и тело, и душу. Она честна, искренна, словно осень, которая обнажает деревья, давая возможность разглядеть их голые ветви. Тогда как жизнь хоть и дарует минуты, полные абсолютного счастья, в итоге взимает за них непомерную плату».

Холод действовал отрезвляюще, и к моменту, когда Дарий подошел к отелю, воспоминания последних часов вновь зароились в его голове. Дарий заглянул в окно: в холле горели лампы. Они горели всегда на случай появления ночных гостей. Но кроме сторожа в холле находилась девушка. Дарий узнал Электу. Очевидно, она ждала его. Что она хотела? Оправдаться перед ним? Нет уж, хватит лжи! Хватит притворства! Дарий больше не нуждается в самообмане, достаточно он наслушался от нее сказок.

Музыкант отвернулся от окна и, обойдя отель, вошел в него с черного хода. Хозяйка часто не запирала его, и Дарий знал об этом. Поднявшись в свой номер, он сел на кровать. От тепла кровь разогрелась, а картинки в голове замелькали еще быстрее, чем раньше. Счастливые и горестные, недавние и детские воспоминания сменяли и сменяли друг друга. С тех пор как умер отец, Дарий всегда был одинок. И он ненавидел одиночество. Что же теперь? Он имеет все, о чем только можно мечтать: деньги, положение в обществе, славу, признание, перспективы. Однако все это не избавило его от треклятого одиночества. Дож, ставший ему братом, оказался предателем, а любимая женщина – лицемеркой. Грудь сдавила невыносимая жгучая боль, а глаза защипало. Обретенное, казалось бы, счастье было ничем иным, как иллюзией, обманом, беспощадной насмешкой судьбы. Взгляд упал на тумбу, где все еще лежал листок с изображенным на нем спящим Дарием. А что, если сон – это единственное, что поможет прекратить мучения? Сон беспробудный, вечный покой и безмолвие, лишь изредка нарушаемое едва слышным шорохом черных перьев.

Дарий открыл ящик тумбы. Револьвер, подаренный отцом, лежал там. Да, пожалуй, это единственно правильное решение. Отец хотел, чтобы Дарий смог защищаться. И он защитит себя, избавившись навсегда от одиночества, от боли и зияющей пустоты внутри. Он снял револьвер с предохранителя, открыл рот и нажал на спуск.

Раздался выстрел. Дарий на секунду почувствовал сильное жжение в затылке, а потом… ничего не произошло. Он остался сидеть на краю кровати. Боль в груди прошла, а на душе стало легко и спокойно. Через несколько секунд в коридоре послышались шаги и голоса. Дверную ручку сильно подергали с той стороны, но дверь была заперта. Раздался треск, и она распахнулась, громко ударившись ручкой о стену. Дарий увидел взъерошенную хозяйку в ночной сорочке, с керосиновой лампой в руке, рядом с ней был пожилой мужчина с ломом – очевидно, плотник, – а за ними Дож и еще несколько человек. Кто-то, стоящий за спиной Дожа, вскрикнул и, судя по звукам, упал в обморок.

Хозяйка отеля в ужасе схватилась за сердце и отвернулась, ее стошнило прямо на ковер. Плотник неодобрительно качал головой, глядя в комнату и что-то бормоча себе под нос. Дож нервно провел рукой по волосам, другой вцепившись в дверной наличник.

– Черт тебя дери, Дарий… – еле слышно прошептал он. – Что же ты наделал?..

Дож закрыл глаза рукой и, облокотившись о дверь, осел на пол. Дарий оглянулся и увидел себя, лежащего на кровати с открытыми глазами. На стене напротив двери красовалось огромное пятно крови и чего-то еще, похожего на слизь и мелкие осколки черепа. Дарий приподнялся над собственным телом и увидел, что в его безжизненной руке, распростертой на покрывале, все еще лежит револьвер. Пианист, будто еще не до конца осознающий произошедшее, безразлично рассматривал мертвое тело, пока рядом кричали люди. Он подлетел к зеркалу, чтобы взглянуть на себя, но понял, что в нем больше не отражается. Тогда он рассмотрел свои руки и ноги. Они были точь-в-точь такие же, как обычно, но полупрозрачные. Сквозь них Дарий различал другие предметы, находящиеся в комнате. Он даже попробовал вернуться в свое физическое тело, но ничего не вышло. Кружения, о котором он слышал раньше, так и не случилось, тоннеля и врат тоже не было. Все было как всегда, но с одним отличием: он видел всех, но никто не видел его.

Не зная, что делать дальше, Дарий просто следовал за своим телом. Организацией похорон занялся Дож. Рано утром пришли гробовщики и забрали тело, омыли, привели его в порядок и одели, а потом отвезли в строящийся амбар, в который уже принесли большое кресло. Тело усадили в него. С помощью специальных стоек зафиксировали голову и придали мертвецу позу живого человека, отдыхающего в кресле. Лицо Дария загримировали, а глаза открыли, приклеив веки так, чтобы они не закрывались. Последний штрих внес Дож – он завязал на шее Дария платок, чтобы прикрыть кольцо держателя, фиксировавшего шею.

После в амбар вошел высокий тощий человек с тщательно замотанной в шарф шеей. Вслед за ним внесли большой холст и чемоданчик.

– Я не буду работать в таком холоде! – возмутился верзила. – Почему бы не отнести модель в более теплое место?

– Сколько времени вам необходимо, чтобы написать портрет моего друга в полный рост? – холодно спросил Дож.

– Хм… – художник нахмурился, – во весь рост! Такой смогу сделать за три дня.

– Боюсь, в теплом месте за три дня с телом произойдут непоправимые изменения, – вкрадчиво заметил Дож. – Вы получите двойной гонорар, теплую одежду, горячую еду, чай и кофе, если завершите портрет за два дня и в этом амбаре.

Художник задумался, но в ответ отрицательно покачал головой.

– Хорошо, три гонорара, – Дож повысил ставку. – Я слышал, вы мастер своего дела.

– По рукам! – ответил живописец. – Но с чаем пусть принесут бренди.

И работа закипела. Художник и впрямь оказался профессионалом. За сутки он позволил себе подремать от силы три часа, а в остальное время переносил образ Дария на огромный холст. Сам Дарий наблюдал за процессом, находясь за спиной мастера, замечая все большее сходство человека на холсте с самим собой. За два дня художник выпил полтора литра бренди, однако портрет к назначенному сроку был готов.

– Поразительно похож! – отметил Дож. – Он словно живой.

Похороны прошли скромно. Дож по какой-то причине не хотел шумной церемонии. Среди пришедших Дарий заметил много незнакомых людей. В крематорий внесли портрет, поставив у изголовья гроба. Дож сказал несколько слов в честь безвременно ушедшего друга, а пожилой священник прочел нужные слова. Гроб закрыли и отправили в печь. И тогда Дарий что-то почувствовал. Впервые за дни, проведенные вне тела, он испытал волнение. Пока у него была возможность видеть свое бездыханное тело, он оставался безразличен к происходящему. Но как только гроб отправили в огонь, Дарий почувствовал… страх! Он ощутил себя абсолютно голым и потерянным. Взгляд упал на портрет – вот он, привычный облик, так напоминавший его при жизни. Лишь только эта мысль промелькнула в его сознании, мгновение – и Дарий оказался внутри рамы. Страх прошел, музыкант испытал облегчение, будто обрел новый дом.