Смена.

Было это за пару дней до Нового, 24-го Года. Нашего века, естественно. Да и не у нас, а в соседнем полку.

Конец декабря выдался теплым. Грязь, туманы, редкое солнце и отсутствие снега. Непривычно жителям Великого Байкала в южных донецких степях. Ночью, коли луна решила отдохнуть и не выглядывать, не видно ни зги. Темна украинская ночь. А смены постов происходят лишь по ночам. Да еще и смены эти на посты приходят каждый раз разные. Сегодня ты в одной норе, а через неделю идешь в другую. Нора – это и есть нора, без прикрас. Ширина входа сантиметров пятьдесят в диаметре, да и сам вход с перепадом высоты, так, что приходится ужом залезать, изворачиваясь. Внутри куда как шире, высота может быть и метр, сродни ширине. В общем, если хорошо скрючиться, да еще природа ростом и комплекцией обделила, то можно и приспособиться. Если же ты среднего роста, а то и выше, то тебе крайне не повезло, не твой сегодня день… Точнее даже не день, а двое-трое суток, ибо сидеть тебе в такой норе примерно столько. Физически вместиться туда может два-три человека, но на практике набивались и пятеро, хотя у одного голова находилась постоянно на улице. Здесь могу официально подтвердить, ибо этой уличной головой была моя собственная. Но это уже другая история…

Хорошо, когда укрепления достались нам немецкие. Широкие, высокие, частично с нарами, залитые бетоном, некоторые выдерживают и попадание танка, не говоря о минометах, польках и стволке. Оказаться в таком блиндаже – маленькая солдатская радость. Разжег окопную свечу, разогрел тушенки с чаем и жизнь полна радости и красок.

Вот очередной смене бойцов не повезло, двигались втроем на точку, которая значилась норкой. Шли впервые. По тропе вдоль посадки, точнее вдоль того, что от нее осталось – редкие одинокие стволы среди пеньков, с воронками вместо кустарника, существовавшего до войны. Вспоминая товарищей, которые полегли после предыдущего штурма. Шутка ли, пять человек потеряли за день, а взяли лишь очередную норку, то есть фронт продвинулся метров на восемьдесят, что за последнее время стало огромным прорывом. Понятно, что об этом написали куча телеграмм-каналов, с подробностями и стрелками на картах, длинной в два локтя, но пацаны хорошие были и длинна стрелок никак не компенсирует человеческих жизней. Их и вспоминали по дороге. Четверо ранены, а одному еще долго лежать в этой посадке.

Запросили по радейке, чтоб пацаны светанули вход фонариком. Спустя минуту где-то впереди мелькнул свет, осталось метров сто, не более. Дошли практически. Ночь темная, туман, не видно ни черта, а значит птички не летают, огромен шанс зайти на точку спокойно. Самое трудное всегда – это дойти до места, а потом уйти оттуда. Именно смены всегда и подкарауливают.

Зашли, поздоровались. Мужики на радостях засобирались обратно. Их тоже понять можно – двое суток в блиндаже просидели, света белого не видя. Придут домой, накатят по соточке и пару дней отдыха, да и пока туман, можно дойти спокойно. Старожилы оставили колбасы, не тащить же с собой и пожелав удачи ушли. Колбаса хорошая, украинская, в каждом магазине тут продается, пальчики оближешь.

В этот раз повезло, блиндаж не так уж и плох. Можно с комфортом разместиться. Поставили чайку, занавесили вход от птичек, доложили комбату и стали наслаждаться моментом. А как не насладиться, коли ожидал, что ближайшие двое суток проведешь в норе, а на деле досталось вполне комфортная по меркам фронта землянка, да еще и с плитами над головой.

Спустя пол часа проснулась радейка:

– Пятый, Пятый, я Орион

– Орион, Пятый на связи

– Пятый, вы где вашу мать ходите, мы пол часа фонарем светим!

– Каким нахрен фонарем?

– Пятый, вы дебилы? Просили вход светануть, мы светим…

В общем, смена прошла удачно. Промахнулись пацаны и поменяли немцев. Часа через два прислали к ним еще тройку, которая осталась охранять новый героически захваченный комфортный блиндаж. А пацаны оттянулись к своей точке, а точнее к норке, в которую и должны были зайти. Темна украинская ночь…

Шаман.

Батальон продвинулся метров на четыреста по новой лесополке и, спустя пару дней, мы с напарником пришли впервые в освобожденный блиндаж. До немцев метров сто пятьдесят. Сделан добротно, сверху бетонные плиты, места человек на шесть хватает с лихвой. Заползли в ночи, ни черта не видно, куда-то сели. Что-то твердое и не особо удобное. Пообщались с теми, кто дежурит. Между нами и немцами никого. На улицу и головы не высунуть, птички постоянно над ней, грешной, сразу наводят минометы и польки. Как только прошли? Сами не понимаем, вроде и погода позволяла распетушить нас на подходе, но, видно, проморгали. При спуске в окоп уже засекли, точно минами закидали, метрах в пятнадцати от нас на бруствере были разрывы, но это уже не так страшно, не в поле, успели заскочить.

В ходе разговора, познакомились.

– …А там, под вами, – Шаман и пару немцев

– В смысле, под нами?

– Вы на них сидите. Мест больше нет. Вход узкий, да и птички над головой, Шаман здоровый был, не получается его вытащить.

– Со штурма лежат?

– Да, уже запах пошел, но мороз, поэтому пока терпимо…

А на утро был штурм. Возможно, когда-нибудь и про него расскажу. Заносили раненых и складывали на Шамана, каждый раз извиняясь: " Прости, брат, ты бы нас понял, хороший мужик был"

Спустя несколько дней, снова попали в тот блиндаж. Немцев получилось вынести, Шамана же приложили к стене, чтоб меньше места занимал. Так стало в блиндаже чуть просторней. И снова штурм. И снова в полях остаются двухсотые, а под ноги к Шаману складируем раненых. И кто-то философски замечает: "Шаман на восток смотрит, в сторону дома. Прости, брат, не можем тебя достать. Даже ночью выйти сложно."

И были еще заходы. И новые штурмы. В один прекрасный день пришли и нет Шамана. Ночью смогли пацаны вытянуть его из блиндажа и в окопе положили. "Там, в трех метрах от блиндажа лежит, только ноги из сугроба. Оттепель была, потом приморозило да снегом засыпало. Не дают немцы к нему даже подойти, да и не отколоть его уже".

Спустя месяц новый штурм. Не знаю, какой по счету, десятый, пятнадцатый? Лица меняются, позывные, кто-то из старых знакомых, кому повезло целым остаться, вновь пришел испытать судьбу. И я уже с новым напарником, из молодых. Да и какой он, к черту, молодой? Выходов семь со мной уже прошел, тертый калач, может сам молодых воспитывать. Сидим, травим байки, пьем чай из одной кружки. Сколько нас доживет до завтрашнего вечера? Может и отменят штурм, снег валит, не видно ничего, птички ни наши, ни немецкие не летают.

Но нет, утром погода прояснилась. Пошли. Первая группа вчетвером ушла, спустя пятнадцать минут вползли обратно. Все триста. Камкадзе их накрыл и потом "вогами" Насыпали. Но главное – живы. Обезбол, терпите пацаны, вечером выведем. Следующая группа готовится. Выбегаю, пробую отработать, максимум три-четыре минуты и начинают минами закидывать. Каждый раз запрыгивая обратно думаю:" В этот раз повезло, но везение бесконечным не бывает". Как там говорят – "В окопах атеистов нет"? Я подтверждаю. В окопах все верующие. Но и разговоров о вере не бывает. Каждый во что-то или кого-то своего верит.

Ближе к обеду нашел неплохую позицию, только прицелился – шипение сзади. РПГ по мне отработал. Метров на пятнадцать промазал. Отработал по цели, пока гранатомет готовится к новому выстрелу и бегом обратно в блиндаж. Заскакиваю, прикалываюсь, что очередную галочку поставлю, мол, чем только по мне уже не сыпали, а РПГ впервые. Нервно закуриваю. Сигареты уходят одна за другой.

Еще час прошел. Вторая группа ждет приказа на выход. Но его все нет, ждут, когда доработает арта. Один из бойцов, Палач, карабкается мимо меня. За ним Волк. Волк, наверно, один из самых популярных позывных на фронте. В каждом бате есть свой Волк, а то и не один.

– Вы куда, мужики?

– Пойдем Шамана достанем. Сколько можно ему в сугробе лежать?

И со всех сторон понеслось:

– Так надо ночью, сейчас не дадут.

– Он тяжелый, вдвоем не вытащить

– Птичка прямо над нами, пусть отлетит

– Куда без брони-то?

Много советчиков…

Докуриваю очередную сигарету. Достаю винтовку, ползу за ними. Напарнику кричу, чтоб оставался и никуда не лез.

– Нева, ты то куда? – уже на улице оборачивается Палач

– Я прикрою, мужики.

Встал рядом, внимательно осматриваю все вокруг. Над головой птичка, не наша. Интересно, сброс, польки, или мины прилетят? Обернулся, – а пацаны то и вправду без брони вылезли. До первого разрыва. И правы были мужики, не вытащить его. А птичка зависла, точно не наша, наблюдает…

– Палач, давайте, я за голову, вы за ноги. Втроем как-нибудь сдюжим.

Винтовка брошена в окоп, тяну вместе с пацанами. Пошел… Реально здоровый, тяжелый, да еще и весь заледеневший. Вытащили из сугроба, кое-как перекинули через бруствер, волоком потащили до тропинки. Птичка прямо над головой. Смотрит внимательно, но больше ничего по нам не летит, что странно. И миномет затих немецкий. И она свой вог не кидает. Опустилась ниже. Все. Сейчас последует щелчок и сверху на голову полетит вог, это неправда, что его не слышно. Прекрасно слышно, но отскочить времени вряд ли хватит, да и мы уже без укрытия. Тяжелый Шаман, взмокли все. Тут Палач поднимает голову вверх и улыбаясь показывает птичке "фак". С Волком заулыбались, и, начиная ржать, повторяем его движение, от локтя, от души. И ржем…

И дальше потянули Шамана ближе к дому, на тропу. Получилось, дотянули, теперь точно унести получится, по льду легко пойдет, да без ухабов. Не торопясь, возвращаемся назад. Улыбаемся висящей птичке. Залезаем в блиндаж. Нервно закуриваем. Спустя пять минут начинают насыпать минометы. Активно и не жалея мин, которых, если верить новостям, у немцев давно и нет. Пацаны в блиндаже, а их полтора десятка, не верят, что удалось Шамана до тропы дотащить. Передали его командиру роты по радейке, обещал ночью прислать коробочку за ним. Молча закурили еще по одной. Скоро, брат, ты домой поедешь. Повезло…

Первый выстрел.

Так получилось, что в декабре-январе в наш маленький уютный коллектив, с названием рота, а по численности чуть больше отделения, влилось несколько новых бойцов. Потом были раненые и составы "двоек" переигрывались несколько раз. Мой старый напарник, с которым мы были неразлучны в течении года, ходит теперь в другой паре, у меня сменилось несколько напарников, а закрепился Саха. Обучение проходил на СВД и АСВК, я же и обучал, а выходить стали с Орсисом. По идее, его задача – помочь мне выйти на позицию, замаскироваться, но в такие выходы я продолжаю обучение, стараюсь максимально довести информацию, научить чему-то. Как итог, первый выход с Сахой, отлежав около часа, потянул его на позицию, положил за винтовку, ввел все поправки и оставил наблюдать, с задачей, если кто появится – ничего руками не трогать, звать меня.

За первым выходом последовал второй, не за горами и третий и, с разницей в сутки- все последующие. Саха уже не просто наблюдает, а готов работать. Все поправки посчитаны, объяснены, по ветру работать только выносом, в зависимости от его колебаний. Мне тоже полегче. Есть работа – выполняю. Нет – наблюдаю. А у него ни одного немца в прицеле не появляется. Саха ждет, нервничает, перележивает свои смены, до рези в глазах, перемерзая, хочет доказать, что не зря свой хлеб с тушенкой жует, но никого.

Очередной выход, я в ночи отработал, доложил, подтвердили, Саха рвет и мечет:

–Нева, ну как так? Я полтора часа отлежал, глаз не отводил и никого. Ты поднялся и тут же немец над бруствером.

– Сань, я поднялся, потому как начали наши насыпать артой. Понадеялся на то, что куда-нибудь, да попадут, а там, может, кто и выскочит. Мы больше недели накрываем эту посадку, это первые дни они борзые были, даже белье вешали сушиться. Сейчас даже по нужде из блиндажей не выходят. Смены только в густой туман.

– И что теперь делать? Они теперь и подавно не высунутся. Сутки просто так проваляемся.

– Работать. И ждать своего шанса. Смотри, на краю посадки наши. Пытаются продвигаться, но не получается. Вчера сам по радейке слышал, как двоих они в упор расстреляли, даже в плен брать не стали. Утром будет туман. Высока вероятность, что попрут в контратаку. Арта сам знаешь как работает, да и расстояние до наших метров сто, не будет наша арта работать. Отсюда вывод – устраиваем снайперский террор. Ночью на любое движение выстрел. Если раньше я говорил, что выглядывающих наблюдателей не трогаем, сейчас – стреляй.

– Так не попаду!

– И не надо. Просто насыпай, чтоб боялись. Чтоб опорожнялись соседу в карман и носу на улицу не казали. Как туман пойдет, любое подозрение на движение – выстрел. Наша задача, чтоб у них и мысли не появилось контратаковать.

– Думаешь пойдут?

– Пофиг. Делай свою работу и будь что будет.

– Я сколько думаю, все же, наверно, по человеку смогу выстрелить.

– А ты не думай. Они вчера только пацанов наших положили, мы на штурме пару дней назад с ними чай из одной кружки пили в блиндаже. Там выжили, а здесь – в упор, как котят.

– Нева, я за них и хочу отомстить.

– Сань, мстить не надо, свою работу делай. Винтовку я настрою, углы выставлю, по ветру подскажу. Промажешь – никто не расстроится. Бояться будут, а большего нам и не надо. Не думай о том, чтоб попасть, просто насыпай. Попал – хорошо. Нет – тоже неплохо, испугались, отошли, на наших не полезли и уже хлеб. Лежка у тебя уже стабильная, если и не попадешь, то близко будет, коли голову забивать не станешь.

Оставшаяся ночь и следующий день прошли спокойно. Я пару раз выстрелил по тепловой сигнатуре, не особо вдаваясь в подробности, попал или нет, Саха не успел сработать по тени в блиндаже. По нашу душу прилетал камикадзе, жужжал, искал, но не вычислил, раздолбался об стенку, заметив соседей и пытаясь их накрыть. Пару раз грохнули танком, вряд ли по нам, хотя все может быть. Смена подходила к концу, еще пара часов и начнет смеркаться. Тот период, когда в теплак еще ничего не видно, а в оптику уже ни черта не разобрать. Долгожданный отдых, помыться, выпить кофе и уснуть на сутки, стараясь не вставать до завтрашнего выхода.

Сменился, спустился в подвал, дал корректировку по ветру, налил горячего чая, в попытках согреться. Снова начала работать наша арта, что-то щелкнуло в голове – срочно наверх, на позицию.

Залетаю, перепрыгивая ступеньки. Саха неподвижен:

– Нева, вроде, в крайний блиндаж попали, могут начать выползать, ложись!

– Лежи. Если полезут – это твои. Ветер полтора влево, сводись, готовься, работай под затухающий. Дистанция тысяча четыресто сорок, вертикаль девятнадцать ровно

– Есть. Полезли. Да, мать же, шестеро…

– Работай!