8 августа – среда, 22ч 30 м

Впервые мне приходится дежурить в новой части. Невольно сравниваю порядки здешние с теми, что были в двухсотой дивизии. Сказать откровенно, – у нас порядка было больше. Глухенькому это тоже бросилось в глаза, когда он сюда приехал. Да и сами офицеры здешние признают, как они, говорят, наличие «демократизма».

Постепенно сживаюсь с новым коллективом. Прочитал несколько лекций. Ознакомился с новыми условиями. Из офицеров больше всего сдружился с начальником клуба Филипповым. Ну и старый мой знакомый Вобликов тоже работает в политотделе.

Официально я – начальник вечерней партийной школы. Очевидно, будем открывать университет марксизма-ленинизма. В скором времени это должно решиться. Я лично сторонник университета: возня со школой не сулит ничего хорошего. Да и должность эта – начальник ВПШ – весьма неустойчивая. При нынешней атмосфере она легко может исчезнуть.

За что мне сейчас необходимо приниматься?

Во-первых, нужно отредактировать и отослать в Академию две статьи: о ГДР и ФРГ. Причём, слово «отредактировать» надо понимать так, что реферат придется переделывать почти заново.

Во-вторых, необходимо возобновить связь с «Советской Армией» и начать писать для неё статьи.

В-третьих, подготовить материал для диссертационной работы. С этой целью придётся связаться с Петером Гётцлем.

В-четвёртых, продолжить работу над статистическими справочниками по странам.

В-пятых, обдумать и возобновить работу над мировой экономической картой.

Как видно, планы огромные. Но к их исполнению я фактически ещё не приступал. Сильно задерживает меня квартира: до сих пор ещё не сделали ремонта, вещи разбросаны, нельзя сосредоточиться. Кроме того, с 15 по 31 августа мне придётся быть на сборах в Вюнсдорфе.

Вот такая обстановка.

От Риты нет давно писем. Я знаю, что сейчас ей трудновато. И дети доставляют много хлопот, и денег маловато. Но написать пару строчек она могла бы. Или это неполадки почты?

Когда они приедут – а это будет в начале сентября – нам с Ритой не избежать серьёзного разговора. Последний отпуск оставил весьма печальные воспоминания. И как обидно! Ведь три последних года мы жили очень хорошо. Так хорошо, что все нам завидовали.

Утешает меня то, что говорить серьёзно мы с ней можем. И можем договориться до чего-нибудь хорошего.

Хороша семейная жизнь, очень хороша. Но сколько она приносит хлопот!

Будем надеяться, что всё закончится благополучно.

13 марта – понедельник, 18ч.50 м.

Сижу в кабинете Глухенького. Это – своеобразное дежурство на время тревоги. Оставили меня здесь потому, что я всё равно в последующие дни реальной помощи оказать не смогу: завтра уезжаю на сборы в Вюнсдорф. Командировка продлится полмесяца. Значит, вернусь я в самом конце августа. А там уж недолго останется и до приезда семьи.

Сегодняшний день знаменателен тем, что у меня в квартире, наконец, начали делать ремонт. Я уж потерял всякую надежду: почти месяц обивал пороги и ловил начальника КЭУ. Ещё окончательно не разрешена проблема мебели.

Да, офицеру тяжело достается служба. Сколько раз приходится переезжать, и каждый раз заново оборудовать квартиру…

Есть у меня такие мыслишки, появляются временами: а не бросить ли мне якорь в гражданку? В армейских условиях – очень трудно заниматься научной работой. Очень трудно. Это не работа, а так – одно мучение. Второй год, как составляю статистические справочники по стране, и работа фактически стоит на одном месте.

Когда приедет Рита, нужно обсудить с ней этот вопрос. Конечно, это дело не скорого будущего. Да и не лёгкое дело, когда дойдет до исполнения. Но обдумать стоит.

Иногда я мечтаю о таком варианте: уехать в Сибирь, например, в Братск, и взяться там за создание педагогического института.

Дописывать приходится уже дома.

Да, это было бы неплохо. У города Братска – большая будущность. Да и называться он будет по-новому – Радищев. Город будущего далёкой Сибири…

Сейчас только вернулся из офицерского клуба, смотрел замечательный фильм «Крутые горки». Это один из тех редких фильмов, посмотрев которые, хочется стать лучше, чем ты был до этого. Какие прекрасные и печальные воспоминания породил во мне этот фильм!

Жизнь пройти – не поле перейти. Из десяти неправд не склеишь одной правды.

Много ли надо человеку счастья? Говорят часто, что немного. Это ложь. Человек требует постоянно и много счастья, и его потребности в этом растут с каждым днём. Если бы было иначе, люди давно перестали бы стремиться вперёд, бороться. А где нет борьбы, нет и жизни.

Жизнь… какое замечательное слово! И даже когда немного грустишь, на душе легко.

Рита, подруга моя верная! Не обижайся на меня. Всё будет хорошо. Всё будет очень хорошо!

Вот так.

А сейчас сядем писать письмо домой. Ох, ты, разлука-разлука! И кто тебя выдумал? Какой в тебе смысл?

Разве только тот, что в разлуке проверяешь себя, проверяешь свои мысли и поступки? Для этого, слава Богу, во время разлуки досуга хватает.

Сентябрь

1 сентября – суббота

Позавчера вернулся из командировки. Полмесяца пробыл на сборах в Вюнсдорфе. Постарался использовать это время весьма продуктивно: всё время брал материал в седьмом отделе, писал и переписывал. Привёз с собой столько данных, что обрабатывать их хватит надолго. Одним словом – в этом смысле – сборами я доволен, весьма доволен…

26-го августа говорили по телефону с Ритой. Дети живы и здоровы, она тоже. Ждут только вызова, получат пропуск – и ко мне. Ориентировочно они должны приехать числа седьмого сентября.

Жду я Риту с нетерпением. Её приезд должен спасти меня от тяжелых раздумий. Скорее приезжай, Риточка! Найди меня снова!

3 сентября – понедельник, 01ч 30 м

Не трудно догадаться, что раз я в такой поздний час взялся за дневник – значит, сижу на дежурстве. Сейчас только что закончил печатать на машинке. Сделал семь копий статистических данных, которые мы вместе с Ритой перепечатывали ещё в Москве. Копии эти я разошлю своим товарищам-коллегам. Они им пригодятся.

И когда печатал, невольно вспоминал о Рите. Как я к ней привык за эти шесть лет нашей супружеской жизни! (Хотел написать – совместной, но потом вспомнил, что из шести лет мы вместе прожили не больше половины). И никогда я не чувствую так остро, что она мне нужна, как во время разлуки. Но я знаю, что «привык» – это не то слово, которое ждёт от меня Рита. Люблю ли я её? Да, я могу сказать, что люблю. Но любовь какая-то особенная… осторожная, хрупкая. Чорт возьми, неужели действительно Лида Пичугина взяла у меня всё? Так часто говорит Рита. Неужели действительно человек может по-настоящему любить лишь раз в жизни?

Или, может быть, чего-то не хватает в Рите? Нет, как говорят, «изюминки»? Не знаю. Но сколько раз я ни проверял себя в мыслях, я убеждался всякий раз, что вряд ли какая другая женщина дала бы мне столько, сколько Рита. Мне кажется, что она отдала мне всё, что могла, а имела бы что-либо большее – отдала бы и это.

Какова-то будет наша близкая встреча? Ох, о многом, о многом надо нам с ней поговорить. И помолчать. Бывают такие минуты, когда молчание ярче слов. Человек молчит, а ты слышишь, как кричит его душа.

Чем ближе день встречи с Ритой – тем больше раздумий, тем чаще я заглядываю в дневник. Но раздумья все – хорошие, нужные. Они продиктованы одним желанием – укрепить наши отношения, найти, в чем мы ошибаемся.

Мне кажется, я нашел. Нашёл то, что мне не хватает в Рите. Я никогда раньше не думал, что это так важно. Но именно теперь я убедился, что без этого нельзя, что это – хотя и не главное, но очень, очень необходимое.

Что же это такое? Нежность. Такая нежность, которую может породить лишь самая преданная любовь. Никакие книги не помогут, если не найдёшь источника этой нежности в своём сердце. О такой нежности и в книгах не напишешь, потому что в книге – это значит, известна для всех, а она должна быть только для двоих. И каждое слово при этом точно обливает сердце невыразимой теплотой.

Черствяк, сухарь – я никогда бы раньше не подумал, что это так важно, что нежность – это единственный понятный язык любви. Карты, книги, лекции, наука – а что это там, рядом? Жена? Уют? Стандартная ласка? Кровать? Что же, это хорошо, больше мне ничего не надо. Вот ведь как я рассуждал. И сам был скуп на нежность.

А ведь Рита любит меня, и это могло бы послужить источником счастья. Была ли она нежна ко мне? Да. Только очень давно. Я уже забыл, когда. Эти отдалённые времена не перешагнули за 1950 год. Потом было больше горечи, чем нежности. Да и трудно было Рите. Она ведь сама росла без отца и матери и никакой нежности не знала в жизни, а создать свою собственную её сердце не могло. Честное слово, мне стыдно, что об этом приходится вспоминать, как о чём-то случайном! Помню замечательные дни в Риге, особенно до октября 1950 года. Курск, лето 1951 года, куда приезжала Рита с Танюшкой под сердцем. Наконец, апрель-май 1955 года, когда я ездил к Рите в госпиталь после рождения Максимки. Всё? Да, все. К сожалению, всё. А что же было в остальное время?

Почему я решил, что необходима нежность, именно сейчас? Почему это не приходило мне в голову раньше? Раньше не было веских причин, которые могли бы натолкнуть меня на эту мысль. И одна из этих веских причин – мой анализ поведения Риты во время последнего отпуска. Нежность! Ха-ха! Её не было и в помине. Одна ругань да ссоры. Иногда до того невыносимые, что хоть беги из дому. О, это были ужасные минуты! Какое там к чорту минуты – часы, дни, недели! И никогда, никогда ещё не было у меня такого чувства, как во время отъезда из Москвы в этот раз. Я был готов на всё, решительно на всё, и Рита, может быть, не подозревает, как много она сделала для того, чтобы потерять меня. В каком смысле потерять? Конечно, я никуда не уйду, никогда семью не брошу, и всё же я буду потерян для Риты – также, как и она для меня.

Постой, постой! Как это я сказал? Никуда не уйду? О том, что буквальный смысл этой фразы неоспоримо верен, для меня давно стало аксиомой. Но не в этом ли причина ритиного отношения ко мне? Ведь она знает, как я люблю детей, как я дорожу своей честью, и конечно, догадывается, что я никогда и никуда не уйду от нее. По своей практичности – не может ли она в силу этого «умерить» пыл своей нежности? Зачем крепить потолок, который не собирается рухнуть? Ох, сколько бы я отдал, чтобы это было не так! Но ведь так восклицают лишь в тех случаях, когда хоть капельку сомневаются в обратном.

А если это так, то как мне убедить Риту, что она рассчитывает неверно? Проучить её? Стыдно, грубо и опасно. Флиртовать я не умею, уже убедился в этом. Чтобы встретиться с другой женщиной, мне надо, чтобы она хотя бы чуточку тронула моё сердце, а разве способно сейчас моё сердце на это? Ведь эта женщина должна сказать, совершить, сделать такое, чтобы я сказал: да, она лучше Риты, она мне может дать то, что я тщетно жду от Риты. Но пока я такой женщины не встречал, кроме одной – Лиды. Да и та уже превратилась в икону.

И потом: что скажет Таня? Она, конечно, ничего не скажет, но лишь один её удивлённый взгляд будет мучить меня до смерти. Как? – будет говорить этот немой взгляд – и это мой папа, которого я боготворила? О Максимке я не говорю: мальчишки, чертенята, они многое способны прощать отцам.

А как посмотрит на это Рита? Ведь я скрывать не смогу, рано или поздно она всё равно узнает. Не будет ли это «началом того конца, которым оканчивается начало?» Сдаётся мне, что соверши я неверный шаг, мы уже больше никогда не найдем друг друга.