19 января – четверг, 23 часа ночи

Конечно, начиная после длительного перерыва новую тетрадь дневника, я и не рассчитывал на то, что буду часто в него заглядывать. Не те времена. То есть, я хотел сказать – нету времени. Пожалуй, я смогу вести записи не чаще, чем раз-два в месяц.

Сильно тоскую без семьи. Недавно нашел плёнку со старой записью – Танюшка рассказывает стихотворение «Мойдодыр». Часто прослушиваю её на магнитофоне. Перепечатал многие старые фотографии, на которых были Рита, Таня и Максимка. Я настолько привык к семье, что настоящий разрыв кажется мне диким.

Почему они остались в Москве? Из-за Максимки. Парню нужно было принять двадцать пять сеансов кварца. Кроме того, сама Рита хотела «отдохнуть» от Германии и дать мне возможность спокойно поработать. Оно всё так и есть. А всё-таки грустно.

Как можно не любить семью, детей? Как оправдать тех, кто покидает родной очаг, родных детей, польстившись дешёвым увлечением?

Но вызвать их сюда я не могу. Говорил с Трацевским, тот сообщил, что замена будет в марте-апреле. Значит, вызывать нет смысла. Придётся месяца три-четыре погрустить.

Это всё ничего. Погрущу, мне не впервые. Страшит одно: вдруг не будет замены? Вдруг опять какое-нибудь распоряжение, как в ноябре 1953 или в октябре 1955 года?

Тогда – труднее. Придётся срочно ехать в отпуск. Дождусь мая – и в Москву.

Да, разлука редко бывает весёлой. Очень редко. Плохо ли это? Нет, это замечательно. Я бесконечно счастлив тем, что не равнодушен к семье. На кого был бы я похож, если бы сейчас веселился?

Но это уже похоже на восхваление самого себя. Конечно. Записался. Надо бросать перо.

Февраль

12 февраля – воскресенье, 20 часов

Почти месяц не заглядывал я в дневник. И нет ничего удивительного. Мне бы вообще не вести дневник – времени для этого мало. Да хочется лет через тридцать вспомнить молодость! Буду перечитывать свои записи – разве это не приятно?

Да и сейчас я не заглянул бы в дневник, если бы не… тяжко писать это слово, но придётся: если бы не тоска. Тоска по семье.

Конечно, у великих людей таких строчек в дневнике не встретишь. У них – что ни страница, то слон, то львица (в мыслях). А у нас – у меня, я имею в виду – из-под пера выходят лишь жалкие мыслишки, не выходящие за пределы житейских переживаний.

И все-таки я рад. Рад, что тоскую по семье. Ведь что это означает? Значит, я не могу жить без семьи, без жены и милых детей. Значит, я люблю их. Можно ли в этом упрекнуть человека?

Когда мы расставались, то утешали себя тем, что я, дескать, смогу с полной отдачей энергии заниматься. Чорта с два! Коэффициент полезного действия увеличился на такую незначительную величину, что о ней не стоит и упоминать. Всё время думаю о Рите, о Танюшке, о Максимке.

Значит, я больше человек, чем учёный. Ну и чорт с ней, с учёностью! Лишь бы не потерять человеческие чувства. А в голове – они всегда со мной. Я убедился, что терять можно всё, кроме головы. С головой никогда не пропадёшь.

Сейчас напишу письмо в редакцию белорусской газеты «Звезда». Хочу найти скорее своего старого друга Женьку Пышкина. Его моральная поддержка сейчас мне очень нужна.

15 февраля – среда, 23ч 20 м

Истекают последние минуты суток. Я – на дежурстве. Все части доложили о вчерашней проверке, доложил и я кому следует – есть у меня теперь свободное время.

Сегодня моему сыну Максиму исполнилось десять месяцев. Его рождение – это такое знаменательное событие, что о нём стоит рассказать.

Ну, о том, что мы с Ритой ждали сына, а Танюшка – братика, распространяться не стоит. И всё шло хорошо – вплоть до марта. Но в начале марта Рите вдруг стало хуже. Беременность вызвала осложнение на почки. Дважды пришлось отправлять её в госпиталь.

15 апреля – дня через четыре после того, как она вернулась домой, ей стало опять хуже, и она вновь слегла в постель. Помню, её ещё приехали навестить Зоя Голодова и Валя Бруненко. Это было часов в восемь вечера. Только они ушли – часов в девять начались схватки. Я сбегал за Дусей Волковой – врачом, та посоветовала мне немедленно везти жену в Белиц. Позвонил дежурному – очень кстати дежурил Вася Бруненко – чтобы срочно вызвал машину. Сам побежал за врачом. В половине десятого мы выехали – с нами поехал фельдшер Володя Олейников. Рита всю дорогу кричала. Я насчитал четырнадцать схваток. Так мы до Белица и не доехали – примерно на середине пути, на полной скорости, которую только мог выжать Вася Фукало из старого «Хорха», Рита родила. Принимать пришлось мне, так как я сидел на заднем сиденье. Ребёнок родился маленький, мокрый, и сразу подал голос, начал чихать. Машину остановили, Олейников перерезал пуповину, я завернул сына в полотенце (хорошо ещё, что Аля Конькова посоветовала взять с собой бельё), и мы поехали дальше. Это произошло около 10 часов вечера.

Два месяца сын боролся за жизнь. Никто, в том числе и Рита, не верили в то, что он будет жить. Родился он преждевременно, семимесячный. Вес при рождении был 1760 грамм, а затем упал до 1300 грамм. Ребёнок не ел, не брал грудь, кормили через нос…

Только я один не терял надежды. Я верил в то, что сын будет жить. Он был мне очень, очень дорог – понятно, почему. И вот – вдруг на втором месяце жизни ребёнок начал быстро прибавлять в весе. 4 июня я уже смог выписать мать и сына из госпиталя и привезти домой. Сколько было ахов и охов у соседей! Действительно, любой другой ребёнок выглядел рядом с нашим – великаном. Но… время шло. Ежемесячно сын стал набирать 900–950 грамм! И когда мы поехали в Москву в июне, то он весил уже около трёх килограмм. А к декабрю фактически набрал вес нормального ребёнка.

Максимом его назвал я. В честь большевика Максима из любимой моей трилогии. Рита сначала была очень огорчена моим «самовольством». Затем привыкла – и сейчас ей уже кажется, что лучшего имени и не придумаешь. Максимка!

Таня приветливо встретила «покупку» братика. Иногда ей разрешали катать Максимку в коляске – это было для неё большим удовольствием. Она даже хвалилась подружкам о том, какой у неё хороший братик.

Сейчас Максиму уже десять месяцев. За свою короткую жизнь он уже наездил около восьми тысяч километров. Такова судьба офицерских детей! И скоро ему снова придётся отправляться в путешествие. Да через месяц буду ждать к себе всю «огромную» семью.

16 февраля – четверг, 22ч. 35 мин.

Какой богатый материал! Я имею в виду отчетный доклад Центрального комитета КПСС двадцатому съезду партии. Сегодня только получили газеты с докладом, и я, не отрываясь прочитал его от начала до конца. Еще раз могу сказать – богатейший материал!

Теперь дело за нами, за пропагандистами. Работы много, но работы нужной и интересной.

Вначале, конечно, нужно самому тщательно изучить и усвоить содержание доклада. Я так и посоветовал Глухенькому: изучим сами, соберёмся политотделом и обсудим. А уж потом возьмёмся за деловую пропаганду. И начнём с «верхов» – с командиров частей. Это – тоже моё предложение. Надо будет поговорить с Галкиным.

Завтра уже поедем к Кирсанову – выполнять указания съезда о «приближении к массам».

Май

14 мая – понедельник, 22ч 45 м

Ох-хо-хо, почти три месяца не заглядывал в свой дневник. А сколько событий за это время! И на службе, и в общественной, и в личной жизни.

Начать хотя бы с того, что мне пришлось пережить неприятные минуты в связи с докладом Хрущёва о культе личности Сталина. Да разве один я переживал? Всё моё поколение воспитывалось на преклонении перед гением Сталина. А этот «гений», оказывается, вовсе не заслуживает такого преклонения перед ним. Пришлось вести на эту тему разговоры и с немцами. Ведь на немецкой почве культ личности расцветает особенно бурно.

Какой вывод я сделал для себя? Во-первых, быть верным прежде всего партии, а не какому-либо лицу. Мне вспомнилось одно из моих старых стихотворений, написанных ещё в 1949 году:

Я перед жизнью не стоял,

Как древний витязь на распутье.

Сомнений я в душе не знал:

Идти ли прямо, повернуть ли.

Я сразу верный путь нашёл:

Сквозь все преграды и пороги

Я с детства в коммунисты шёл

И не искал другой дороги.

Я верю только в коммунизм,

И настоящим коммунистом

Хочу я пронести всю жизнь

Свой партбилет, как солнце, чистым.

Единственное, что мне не нравится в этом стихотворении: шесть раз встречается слово «я».

Во-вторых, решил я, надо вновь перечитать произведения Владимира Ильича Ленина. Сразу это сделать, конечно, невозможно. Придётся постепенно.

Работа по пропаганде решений ХХ съезда партии была у нас проведена большая. Да и материал весьма хороший для пропаганды. Честнее и прямее стал говорить с солдатами и офицерами. И по-моему, так лучше доходит и больше толку. Много было сделано мной и наглядной агитации. Особенный успех имела карта СССР с новостройками шестой пятилетки.

Словом, работа кипела.

Жизнь моя в значительной мере была вскрашена тем, что два месяца – с 6 марта по 10 мая – со мной жила семья. Это было очень хорошее время. Никогда еще с Ритой мы не жили так дружно и счастливо. Детишки растут. Особенно радует меня Максим – совсем боевой парень стал. Танюшка научилась читать. Приходилось даже отбирать книги, чтобы не читала в постели.

А сейчас – они снова уехали от меня, снова приходится переживать горечь разлуки. Почему им пришлось уехать, о том разговор будет впереди.

Важным событием было и то, что я восстановил переписку со своим старым другом – Женькой Пышкиным. Это – замечательный товарищ, и о нём писать мало – лучше не писать.

Но самая главная новость, главное событие, перевернувшее всю нашу жизнь – это следующее. Наша дивизия расформирована. Нет, не за какие-нибудь грехи – а в связи с новым сокращением наших вооруженных сил. Остались считанные дни. Сегодня я сижу на дежурстве – и это, наверное, моё последнее дежурство здесь. В двадцатых числах всё должно быть закончено.

Под такие «орги» я попадаю второй раз за свою службу. Первый раз дело было в 1945 году, осенью, когда расформировали нашу школу пилотов в Поспелихе. Но тогда вопрос для меня решался проще – ведь я был солдатом. Чемоданчик подмышку – и поехал в другую часть. Сейчас дело сложнее. У меня – семья. Да и имущество в один чемоданчик не уложишь.

Сначала планировали поездку в Союз, в распоряжение ЦК. Трудно назвать такую перспективу многообещающей. Можно очень легко оказаться за штатом. Такой чести, откровенно говоря, я не заслуживаю, хотя понимаю, что и в гражданке я не пропаду. В конце концов, мы с Ритой свыклись с той мыслью, что поедем в Союз – этим и было вызвано преждевременное отправление семьи. Мы решили, что будет лучше, если Рита с детьми переждёт всю эту кутерьму дома у мамы. Десятого мая они уехали, а на следующий день меня вызвали в Вюнсдорф и предложили место начальника вечерней партийной школы. Я согласился. Главным образом потому, что я ещё не закончил свою работу в Германии. Уж раз я решил посвятить себя изучению германского вопроса, то надо это дело заканчивать здесь. Вот такая ситуация. Сейчас жду приказа. Дело почти решённое, но могут быть всяческие изменения.

Наш коллектив, наша дружная офицерская семья постепенно тает. Больно на душе. Такие чудесные были товарищи. Более четырёх лет я прожил в этом коллективе и свыкся с ним, как с родным. Наверное, такое же чувство у многих из нас.

Если поеду на ту должность, на которую меня посылают, то снова придётся служить вместе с Глухеньким. Ничего, с ним работать можно.

Сейчас я готовлюсь к переезду, пишу реферат по Германии – и в мечтах – готовлюсь к экзамену по военной географии, который должен быть в июле месяце.

Хотя без семьи мне всё это делать легче, но… скучно. И не увижусь я теперь с ними, наверное, до самого отпуска.

Август

2 августа – четверг, 23ч 30 м

Ох-хо-хо, сколько воды утекло, пока я не заглядывал в дневник! Почти три месяца! Для жизни гражданского человека это, может быть и незначительный срок. А для офицера за три месяца может произойти столько изменений, что потом только удивляться приходится: как это столько событий уместилось в такой отрезок времени.

Если позволит время, то опишу всё по порядку.

Итак, я уже в мае знал, что остаюсь в ГДР. Задача заключалась в том, чтобы закончить расформирование двухсотой штурмовой дивизии. 20 мая мы с Глухоньким организовали и провели большой митинг в Бранденбурге, посвящённый проводам дивизии. Провожало всё население.

Оказалось, что перебазировать авиационную дивизию – не такое уж лёгкое дело. Мероприятие затянулось почти на два месяца. К сожалению, его конца мне не удалось увидеть. В середине мая Егоров позвонил и сказал, чтобы меня отправили в отпуск. Как я узнал, впоследствии, полуторамесячный отпуск мне решили дать потому, что у человека, которого я должен был заменить, не хватало выслуги до 25 лет как раз полутора месяцев.

Ну, ладно. В отпуск – так в отпуск. Квартиру и вещи пришлось оставить на произвол судьбы. К счастью, по возвращении я нашёл всё в целости и сохранности.

Таким образом, через пятнадцать дней после уезда семьи, 25 мая, я сам поехал в Москву. 27-го уже меня встречали на Белорусском вокзале Рита, дети, мама, соседка Наташа со своим мужем Володей.

Как прошёл отпуск? В основном неплохо. Правда, очень много времени отняли у меня подготовка к экзамену и сдача реферата. Только 27 июня я мог спокойно вздохнуть.

Много радости и вместе с тем хлопот принесла нам покупка автомашины. Достали с рук «Москвич», который прошёл 10 тысяч км. Какое это большое счастье – иметь собственный автомобиль! Это моя давнишняя мечта. И вся семья убедилась в том, что для нас автомобиль не роскошь, а необходимость. Всего я «намотал» на нём за отпуск две тысячи километров. К сожалению, перед самым отъездом пришлось его продать, так как я не смог оформить разрешение на вывоз автомашины за границу.

Но даже это кратковременное пользование собственным «Москвичом» имело много положительного. Во-первых, мы убедились, что можем, в состоянии иметь собственный автомобиль. Во-вторых, постигли все его преимущества, и сейчас мечтаем о новой машине. В-третьих, я научился довольно сносно водить машину, даже в Москве. Наконец, в-четвертых, собственный автомобиль внёс много разнообразия в нашу жизнь.