Цитаты из книги «Кризис без конца? Крах западного процветания»

Экзистенциальные кризисы происходят по-разному. Одна из типичных их форм – последствия стихийных бедствий. Такие кризисы могут начинаться под воздействием чрезвычайных событий, например неожиданных наводнений вслед за ураганом;

Но в ситуативных кризисах подобного рода лодке часто на самом деле не грозит опрокидывание, хотя люди, оказавшиеся в чрезвычайной ситуации, в панике могут считать эту опасность реальной. Такие кризисы представляют собой скорее трудные, но не опасные моменты, они возникают в напряженной обстановке и под воздействием обстоятельств, сложившихся в данном месте и в данное время. В целом они преходящи и забываются вскоре после того, как случается следующий «кризис». Это не кризисы, которые могут угрожать выживанию индивида, сохранению организации или режима.

По мере нарастания кризиса стали меняться и сложившиеся взгляды на мир, умозаключения и ожидания. Начали подниматься все более глубокие вопросы, касающиеся экономической и политической жизнеспособности международного рыночного порядка, который так долго доминировал в мировой политике и экономике, в частности, вопрос о том, способен ли к самообновлению неолиберальный порядок в его новейшей версии.

К 2013 г. ситуация оставалась неоднозначной. Одни признаки говорили о том, что ничего не изменилось – неолиберальный порядок сохранял свою устойчивость. Но были и другие признаки, свидетельствовавшие о существенном изменении в соотношении сил в мировой экономике между Востоком и Западом и наличии тревожных симптомов новой (дефляционной) стагфляции.

Международный валютный фонд с запозданием признал, что это были не обычные рецессия или восстановление и что ортодоксальная политика жесткой экономии, до этого времени поддерживаемая МВФ, может оказаться неудачной. Такое заявление перекликалось с доводами Пола Кругмана, Марка Блита и других критиков господствующей ортодоксии [Krugman, 2008; Skidelsky, 2009; Скидельски, 2011; Blyth, 2013]. Чтобы вернуться к процветанию, нужно было заниматься проблемой экономического роста, а не государственного долга.

Другая тенденция выражается в увеличении дисбаланса в международной экономике между государствами-кредиторами и государствами-должниками, при этом в экономиках ряда стран средства расходовались совершенно свободно, допуская рост государственной и особенно частной задолженности, тогда как в других странах приоритет отдавался инвестициям и экспорту, что привело к возникновению значительного профицита [Thompson, 2010].

При такой постановке вопроса особое внимание привлекают некоторые недавно появившиеся тенденции в политической экономии, причем часть из них возникла еще до краха 2008 г. К их числу относится стагнация уровня жизни большинства наемных работников, возникшая в начале 2000-х годов [Parker, 2013]. Именно она стала одной из причин роста задолженности домохозяйств в последние годы экономического бума, когда частные лица занимали средства, чтобы поддерживать свой уровень жизни и позволить себе растущие расходы на жилье.

После 1990 г. Япония пережила серьезный финансовый кризис, а за ним последовал длительный период медленного роста, темпы которого значительно уступали темпам, достигнутым в предыдущие 40 лет. Экономическое восстановление страны шло по L-образной траектории: падение производства было остановлено, но рост производства был крайне незначительным. Это явление продолжилось и в XXI в. и получило название «потерянного для Японии десятилетия». На протяжении 40 лет Япония относилась к числу быстрорастущих стран. Ее экономика росла столь стремительно и непрерывно, что не только заняла второе место в мире, но и стала восприниматься как потенциальная соперница США.

Многие обозреватели сразу после кризиса заговорили о смене посылов, определявших политику на протяжении трех десятилетий. Длительному отступлению государства был положен конец. В чрезвычайной ситуации именно государство должно было спасти рынок. Различные нелепицы об эффективности рынков на поверку нелепицами и оказались.

Кризис 2008 г. отличает то, что, во-первых, он затронул ведущие финансовые центры мировой экономики – Нью-Йорк и Лондон [Gowan, 2009]. Во-вторых, значительный сегмент либерализированной международной финансовой системы попал под удар обратной волны кризиса, и это в конечном счете сказалось на мировой экономике в целом. В-третьих, не произошло быстрого отскока, как это случилось после азиатского кризиса. В экономике многих западных стран задолженность по-прежнему превышала доходы, а перспективы восстановления были незначительными и неравными.