А потом гимнастика каждый час по десять-пятнадцать минут, чтобы разрабатывать колено и не дать ему захиреть. Эластичные бинты, костыли, тёплые вещи, лишь бы не вызвать переохлаждение и, как следствие, воспаление сустава.

Таблетки снимали боль в ноге, но никак не помогали душевным мукам. Я хотел носиться по катку, ощущать колючий воздух на щеках и слышать рёв трибун, как напоминание, что я не один. В своей съёмной квартирке в Бержервиле я ощущал себя таким одиноким, словно всё человечество вымерло. Целыми днями говорил лишь телек, настроенный на одну и ту же волну: «Спортс Премьер», канал для любителей спорта. Таких же отмороженных фанатиков скорости, силы и драйва.

Ни отец, ни Бенни не были в курсе ни травмы, ни операции. Они зареклись смотреть матчи с моим участием и больше прикипели к «Дискавери» или «Нешнл Джиографик». Ведь выуживание гигантского сома и тюнинг старых драндулетов куда как интереснее, чем триумф родного сына и младшего брата. Вэлери не могла ко мне вырваться из-за экзаменов, но мне бы ещё тогда заприметить что-то неладное. По сдержанному тону и желанию поскорее закончить разговор. А раньше мы не могли наговориться ночи напролёт.

– Мне нужно заниматься, Дэвис. – Вздыхала она и возвращалась к своим учебникам, а я –самокопанию.

Утешали лишь ребята, которые периодически заглядывали проведать неудачника, что испортил им весь сезон. Я ведь так и не попал в «девятку», как бы удачно ни настроил прицел. Шайба сорвалась с клюшки в тот самый момент, как Леонард Видаль ураганом влетел в меня. Траектория сбилась. Шайба исписала корявую дугу и перелетела через правую стойку, даже не постаравшись зачерпнуть красную линию ворот.

Жёсткий приём Видаля стоил «Монреаль Канадиенс» гола и надежды на победу, мне – целой ноги и карьеры в НХЛ, а сам он мог отделаться лишь удалением, но это пшиковое наказание ничего ему не стоило. Последняя секунда перед сиреной. Матч завершился, «Ванкувер Джайентс» в третий раз заполучили свой грёбаный шанс подобраться к кубку, но весь стадион притих, глядя, как я корчусь и постепенно теряю всякую связь с реальностью.

В первые недели после операции парни заглядывали чаще, чем в «Де Сото», паб по набережной Флёв Сен-Лоран. Бармены знали нас в лицо. Скорее потому, что мы любили промочить горло в межсезонье и ошивались там вопреки убедительному указу тренера не барщить с выпивкой, а не потому, что мы были звёздами НХЛ, что третий год подряд не могут отобрать кубок у «Ванкувер Джайентс».

Хэтчер таскал апельсины, словно витамин С мог бы отрастить мне новый сустав вместо искусственного импланта и поднять на ноги так быстро, что уже завтра я вернусь на арену, как гладиатор. Хендрикс всё ещё дулся за плохо разыгранное нападение, из-за чего ему не удалось подержать кубок в руках. Он так и коптился злостью на моём диване и поглядывал на мою перебинтованную коленную чашечку, как на виновницу всех катастроф в мире. Янг и Уорнер сочились шутками из каждого отверстия, лишь бы поднять мне настроение, но им мало что удавалось. Я пялился в экран телевизора, пока мы смотрели какой-нибудь футбольный матч, и глотал пиво, как газировку.

А потом и они перестали приходить. И пиво я начал глотать в одиночку, постепенно повышая градус, чтобы пустота вокруг не звучала так громко. Врачи же сами сказали: принимать как можно больше жидкости.

– Болевые ощущения или дискомфорт должны были пройти через две-три недели после операции. – Нахмурился доктор Шепард. – По большому счёту, подобные симптомы возникают даже во время благополучного течения послеоперационного периода. Я не вижу никаких дефектов, связанных с самим протезом и его установкой. На что похожа боль?

Будто тебя разрывает на куски громадная рука Кинг-Конга. Будто сдавливает прессом, как одну из бесхозных колымаг, отправленных на металлолом. Как… Ах да! Док же спрашивал меня о ноге.

– Чаще всего ноет или тянет. Утром и вечером. А ещё после того, как пройду пару кварталов или поднимусь по лестнице.

И перетаскаю десяток коробок со всяким хламом на своём горбу, ведь я настолько жалок, что даже некому мне помочь. Что даже лифта нету в доме.

– Всё это может быть следствием нагрузок. Колено пока не привыкло к марафонам по лестницам, так что придётся перетерпеть. Делаете гимнастику, массаж?

– Занимался всем этим там, в Квебеке. – Ответил я так, словно доктор был в курсе моей истории и откуда я приехал. – Три дня как вернулся в Чикаго и пока был слишком занят переездом.

– Не затягивайте, мистер Джексон. Если хотите как можно скорее вернуться в строй, вам нужно более ответственно заниматься своим коленом.

В строй мне уже не вернуться. Я та пешка на шахматной доске, которую пустили в расход, чтобы защитить ферзя. Выкинули меня из команды, чтобы защитить свою репутацию и карманы. К чему содержать лузера, который сливает матчи, да ещё и вытягивает деньги за то, что покрывается жирком дома на диване, похлёбывая пиво, высылая стопки медицинских счетов и даже не зная, сможет ли встать на коньки.

Теперь всё, что мне светит, – возвращение в третьесортную Федеральную хоккейную лигу. Болото, из которого меня и вытащил Рикки Мэллоун. Если вообще смогу стоять на льду и тем более носиться по нему с клюшкой.

Доктор Шепард вернулся за свой стол и стал увлечённо корябать что-то сразу на нескольких листках. А затем протянул всё это мне.

– Здесь направление на рентген. Рецепт на лёгкие обезболивающие, но на случай, если колено станет беспокоить слишком сильно. А ещё направления на парочку процедур.

Я просмотрел докторские писульки и чуть не хмыкнул на весь кабинет. Физиотерапия, рефлексотерапия, ударно-волновая терапия. Слишком много терапий для одного несчастного колена. В моих карманах теперь только пара сотен баксов, но никак не страховка защитника «Монреаль Канадиенс», чтобы оплачивать все эти райские забавы. Проглотив желание выругаться вместе с вопросом, не найдётся ли у доктора какой-нибудь ещё ударной терапии для раскуроченного сердца, я стал медленно подниматься. Столько недель прошло после эндопротезирования, а я всё ещё держал ногу прямо, когда вставал из сидячего положения.

– И ещё я бы порекомендовал вам походить на плавание и на массаж. – Серые глаза за линзами очков чуть блеснули в ярком свете потолочных ламп. Оглядели мою мощную тушу, на фоне которой фигурка самого доктора смотрелась миниатюрой. – А вот с тяганием железа я бы пока повременил.

– Три месяца прошло, док. – Напомнил я, замерев на полдороге к спасительному выходу. – Разве за это время я не должен скакать и бегать, как горный козёл? Нельзя мне засиживаться на скамейке запасных.

Доктор Шепард снисходительно улыбнулся. «Ох уж эти пациенты», – так и читалось в каждой его морщинке.

– Организм каждого человека индивидуален. Ваше выздоровление проходит чуть дольше, потому и скакать вам пока рано. Всему своё время.

– Но у меня нет времени. Мне нужно возвращаться в форму. – Меня начинало заносить, как легковушку на летней резине на снежных дорогах Канады. – Я не привык сидеть на диване.

– Мне жаль, но только так вы…

– Жаль?! – Вдруг вспылил я. Никогда не отличался уравновешенностью, но в последние три месяца и вовсе превратился в быка на корриде, которому лишь красной тряпкой помаши. – Да вы ни черта не понимаете! Мне нужно скорее подлатать это сраное колено! Без него я никто. Я не смогу вернуться к спорту, а без него я захирею на какой-нибудь чёртовой работёнке в кабинете с восьми до пяти!

Ни один мускул – если у этого парня вообще водились мускулы – не дрогнул на лице доктора Шепарда, хотя я прямым текстом оскорбил его.

– Простите. – Я обвёл глазами белоснежный, бездушный кабинет, в котором он заседал с восьми до пяти. – Просто это не моё.

– Понимаю вас, молодой человек. – И по виду казалось, что действительно понимал. – Но, если перенапрячь сустав, он может сослужить вам плохую службу. Или вообще перестать служить.

На мгновение я представил, как сижу в инвалидном кресле и даже некому помочь мне спуститься со ступеней. Кормит меня пособие по инвалидности и рука сиделки, которая приходит только по вторникам, потому что в другие дни её услуги стоят ещё дороже. Хожу теперь только под себя, а скачет лишь моё настроение: от депрессивного до агрессивно-опасного. Не только люди, но и слова вылетают из памяти, потому что теперь я разговариваю лишь сам с собой в мысленных монологах или ору на телевизор, по которому транслируют чемпионат мира по хоккею, куда мне уже никогда не попасть.

– Хоккей от вас никуда не убежит, мистер Джексон. – Вдруг заявил доктор Шепард, утешая тёплой улыбкой.

– Вы знаете?..

Я ведь не сообщал той услужливой девушке по телефону ни свой род деятельности, ни обстоятельства травмирования, лишь имя да ряд циферок клубной страховки, которая сдулась ко всем чертям, как только мне помахали ручкой.

– О том, что вы – знаменитый Дэвис Джексон? – Ещё шире улыбнулся док без капли издёвки. – Или о том, что «Монреаль Канадиенс» выкупил вас у «Дэнвилл Дэшерз» в начале прошлого года? А может о том, что в прошлом сезоне вы набросали три шайбы только в матчах с «Оттава Сенаторз», будучи на позиции защитника, а не нападающего? За что вас возненавидели оппоненты и полюбили болельщики. Вас тут же утвердили в первую пятёрку вместо Грегга, который уже четыре года занимал лидерские позиции защитника и был на хорошем счету.

Моя челюсть шмякнулась о пол. Я даже забыл о том, как противно ныло прооперированное колено с самого утра. Доктор Оуэн Шепард выглядел как все среднестатистические травматологи или тюфяки, которые о спорте знали не больше, чем лемуры с острова Мадагаскар. Долговязые и мягкотелые, с серовато-прозрачной кожей и синяками под глазами, с намечающимся брюшком и ореолом седины, с редкими усами и в очках с простенькой оправой. Такие зарабатывали очки разве что в кабинете у окулиста, а не на спортивном поле. Но за всей этой ширмой анти-спортсмена скрывался чуть ли не фанат хоккея. Сдёрни халат с его плеч – и могу поклясться, что увижу под ним расписной шарфик с названием любимой команды.

– Так вы любите хоккей? – Только и спросил я.

– Посматриваю время от времени.

– И тем не менее, знаете обо мне больше, чем… – «Мой отец», – чуть не ляпнул я, но вовремя заменил слова: – За кого болеете?

– «Чикаго Вулвз».

– Ну конечно. Как я сам не догадался.

Мы ведь в Чикаго.

– Но слежу и за другими выдающимися игроками, мистер Джексон.

Комплимент моей персоне? Или я слишком высокого о себе мнения?

– Поверьте. – Он поднялся и вышел из своего укрытия. Я уж было подумал, что сейчас он хлопнет меня по плечу, как три месяца назад Эндрю Дукетт, и начнёт петь дифирамбы о том, что всё будет хорошо. – Я понимаю ваше рвение. Но важно всё сделать правильно, чтобы вы смогли не только выйти на лёд, но ещё и играть как раньше. Вы ведь этого хотите?

Играть как раньше. Звучало, как несбыточная мечта. В этом «как раньше» осталось всё, из чего вообще состоял я сам. Хоккей, моя семья, Вэлери. Конечно, я хотел вернуться в это «как раньше», но знал, что как раньше уже никогда не будет. Ни с хоккеем, ни с семьёй, ни тем более с Вэлери.

Но доктор Шепард ждал моей реакции, поэтому я нехотя кивнул.

– Вот и отлично. В выздоровлении самое главное – верный настрой.

И страховка, которая бы смогла покрыть растраты на все эти «терапии».

– Давайте сделаем так. – Док открыл книжицу, так похожую на докторский ежедневник с расписанием и заметками о пациентах, отлистал на следующую неделю и что-то стремительно записал. – Я лично займусь вашим коленом. Будете приходить ко мне трижды в неделю на физиотерапию, и через месяц я поставлю вас на ноги. Как вам такой расклад?

Как в покере. Ты рассчитываешь на свою комбинацию, но радоваться рано, потому что у других может быть карта выше.

– Хотите вернуться в хоккей?

Я снова кивнул, хотя знал, что назад в «Монреаль Канадиенс» мне путь заказан. А как много других команд из НХЛ захотят себе поломанного игрока, который просрал сезон и всю свою жизнь?

Запихнув все эти медицинские писульки во внутренний карман рубашки, я взял куртку и вперевалочку направился к выходу. Теперь это моя походка – медведь на прогулке, по-другому не назовёшь.

Не успел я взяться за ручку, как в дверь кто-то бесцеремонно влетел. Облако из тёмной одежды и каштановых волос. Я успел заметить только коричневые полусапожки из замши с кисточкой на замках по бокам, пока проплывал мимо и хватал носом ванильно-миндальные испарения духов. Они будто слетели с кожи незнакомки и обласкали мои ноздри, как мама в детстве обласкивала перед сном. Резкий контраст с больничным смрадом болезни и антисептика.

«Блэк Опиум». Ни с чем не спутать. Мама душилась только ими и всегда получала флакон на День Святого Валентина от отца. Безумие какое-то! Больше года не улавливал подобного запаха. И вот он здесь, в палате доктора Шепарда, который гостеприимно пропел:

– А-а-а, мисс Шей! Заходите.

Я только обернулся, чтобы посмотреть на ту, что чуть не сшибла меня ароматом из детства, но дверь захлопнулась прямо перед носом.

Как много дверей ещё захлопнется передо мной, пока я не пойму, что безнадёжно проиграл?