Блазной Лог

Глава 1

Месяц глядел с неба лукавым прищуром, словно хитрый жёлтый глаз чёрного, толстого кота бабки Вареньевны, объевшегося сметаной и оттого дюже довольного. Звёзды, коими обсыпало небесную кошачью морду, ярко сияли, подмигивая и приплясывая, их лучики расходились в стороны, топорщась тонкими вибриссами. А Юра шёл по дороге, идущей вдоль тёмного леса. Лес был не страшным – тут даже нечисть своя, родная, как и местные хулиганы. Кого бояться? Юра возвращался домой, в родную деревню Пестречинка из села Студёные Ключи, где жила его бабка – Галина Валерьевна, всю жизнь проработавшая в сельском детском саду воспитательницей. С лёгкой руки какого-то малыша, что не мог выговорить её имя-отчество, и прозвали бабку вместо Валерьевны – Вареньевной. Бабка, а тогда ещё молодая женщина, не обижалась, смеялась со всеми вместе. Вот уже много лет она на пенсии, а прозвище Вареньевна так и осталось за ней в селе по сей день. Юра провёл у бабушки неделю и за это время успел переделать сотню разных дел, и потому сейчас он шёл по дороге с лёгким сердцем и донельзя довольный собой. Совесть шептала ему, какой он молодец, и что теперь он имеет право отдохнуть и устроить себе несколько праздных дней. А там уже и сенокос начнётся, не расслабишься. С утра до ночи будут с родителями да старшим братом Ванькой в лугах пропадать. Ванька должен был подъехать со своей семьёй в деревню аккурат к сенокосу. Юра же вышел в отпуск пораньше, семьёй он пока не обзавёлся, и потому в первый же день сел в поезд и приехал из далёкой Якутии, в которую занесла его судьба, в родные края. Юра шёл налегке и насвистывал песенку, вдыхая сумеречный воздух, напоённый ароматами луговых трав и цветов, слушал оркестр ночных насекомых-певунов. Бабка пыталась, конечно, всучить ему всяческих гостинцев, но Юра кое-как отвертелся, сказав, что отец как-нибудь заедет на днях на своём УаЗе, да и заберёт. Бабка поохала, посокрушалась, но от внука отстала. К вечеру, когда спал полуденный зной, и раскалённый шар солнца скатился на запад, за берёзовую рощицу, Юра засобирался домой.

– Не ходил бы на ночь-то, – пыталась отговорить его бабка, – Разве ж это дело? Ночуй, да с утра и вертайся.

– С утра уже палит немилосердно, ба, а сейчас одно удовольствие прогуляться перед сном. Свежо, прохладно. Ветерок. Цикады вон поют, сверчки всяческие. Час неспешным шагом – и дома буду. Не переживай.

– Ой, вот же ж неугомонный, ну, ступай, коли, да только смотри, мимо Блазного Лога пошустрее пробегай, не мешкай там.

– Ладно-ладно, ба, не беспокойся. Закрывай за мной ворота, да отдыхать ложись.

Они попили чаю на дорожку, и бабушка вышла его провожать за калитку. Долго она стояла, глядя внуку вослед, крестя его и сокрушаясь, что он её не послушался.

Юре шагалось радостно. Думалось о разном. Но мысли все были лёгкие, беззаботные какие-то, как мотыльки, что вьются в сумерках возле яркой лампы, висящей на веранде. Не успев додумать одну мысль, в его голову уже прилетала вторая, а за нею и третья. Юра только год назад окончил институт, и теперь работал в инженером в крупной компании, куда его направили с кафедры, как одного из самых лучших студентов. И потому во всякие россказни про русалок, домовых и леших он не то, чтобы не верил, но считал, что если они когда и водились на земле, то все давно вымерли, как древние динозавры. Ну, правда, 21-ый век на дворе, такие нанотехнологии кругом, а тут – Шутиха. Юра даже усмехнулся, остановившись на дороге и взъерошив пятернёй волосы на макушке. Про Шутиху бабка ему рассказывала ещё, когда он маленьким был. Мол, девка есть такая, в реке нашей живёт, аккурат под мостом, там, где вода воронкой закручивается. Там-то на дне и есть её жилище. В лунные ночи Шутиха сидит на мосту и волосы гребнем чешет. А иногда плакать начинает. Коль плакать стала – так значит ребёночка ей надо, тоскливо ей, а это верная примета – скоро утонет кто-то из детей. Взрослых тоже топила. В основном обманом брала или мороком. Юра хорошо помнил, как вечерами в детстве, когда гостили они у бабки с братом Ванькой, слушали, раскрыв рты, бабкины сказки. То она им про найденного ночью на дороге мужиком барашка рассказывала, который вдруг по-человечьи заговорил, когда тот его в свою телегу посадил, да повёз. То про ведьму, что по ночам в село приходила, и, просунув руку в окно, кропила спящих, а наутро те мёртвыми оказывались. Ванька с Юркой боялись, прижимались друг к дружке, и ночью до ветру только вдвоём ходили, ежели приспичит. Но страшнее всего были сказки про местную нежить. Ведь события эти происходили не где-нибудь там, в каком-то селе, которое Бог весть, есть ли вообще на белом свете, а прямо туточки, в местах, которые с детства им хорошо знакомы. То вспоминала бабка Вареньевна, как мужик один из ближней деревни в лес пошёл, да заплутал, и покуда одёжу не вывернул наизнанку, не мог тропку сыскать. Лешак его водил. А как выбрался мужик на опушку, так услышал, как из леса ему вослед филин захохотал, насмешливо так. Обернулся мужик, а там сам Хозяин стоит – высотой, что твой дуб, руки корявые, ноги – корни, а в кроне густой глаза светятся – круглые зелёные. Мужик и грибы побросал, припустил к деревне. То рассказывала про то, как на том месте, где раньше мельница стояла, по сей день черти озоруют из тех, что мельнику при жизни помогали. Он, де, очередной оброк им обещанный не уплатил, помер. Так они по сей день всё ждут, новых должников себе ищут. Ежели кто мимо того места ночью пойдёт, не знаючи, так непременно к ним в лапы попадёт. Окружат, заморочат, заговорят, и сам не заметишь, как уже заключишь с ними договор. Да такой, что после и рад не будешь. На всю жизнь возьмут они тебя в оборот, сколько долг не отдавай, всё равно должен будешь. Уж они это умеют.

– Но самое, де, жуткое место у нас, – говорила бабка, – Это Блазной Лог. Там и днём-то всякое может привидеться, а уж ночью так и вовсе упаси вас Бог поблизости оказаться.

Блазным Логом назывался неглубокий, но длинный овраг, что располагался в лесу, протянувшись в некотором отдалении от дороги, чуть скрывшись за деревьями. С виду это был совершенно обычный овраг разве что уж очень богатый на ягоды. Росли они там так, словно их нарочно кто-то сажал, а после ещё и ухаживал – поливал, да сорняки полол, которые эту землянику глушили. Ягод было так много, что подойдя к краю и заглянув вниз, в лог, казалось, что он красного цвета. Даже травы было меньше, чем этой земляники. Юра слышал, как иные старики говорили, что это кровавые слёзы и собирать их, а уж тем более есть, ни в коем разе нельзя. Иначе беда будет. Что за беда и чьи слёзы, Юра не знал, да, поди, и сами-то старики того не ведали. Так, болтали то, что сами когда-то от предков слышали, и всё на том. Сказки – так думал Юра. Но всё ж таки местные обходили Блазной Лог стороной.

А однажды, Юрке с братом тогда лет по десять и тринадцать было, приехали городские из чужих в их места по ягоды. Дед Афанасий тогда аккурат мимо их машины проходил, остановился и предупредил, мол, вы во-о-он в тот лог не ходите, люди добрые, дурное там место. Те головами покивали, и пошли, захватив корзины, на ягодную охоту. Но, видать, слова деда они мимо ушей пропустили, либо же не сочли за что-то значительное, потому как в Блазной Лог они всё ж таки залезли. То ли жадность при виде такого изобилия перевесила, то ли заморочило их в полдень по жаре, когда воздух дрожит и переливается волнами, но нашли их потом всех троих на самом дне того лога. Все трое седые, даже девка молодая, дочка их. А из закрытых глаз слёзы текли, видать, да так и застыли на щеках потёками. И слёзы те были кровавыми, что земляника, покрывшая сплошь склоны лога. Причём нашли их деревенские. Поутру пастух в луга стадо погнал, а у дороги машина стоит. Что-то смутило его, остановил он своих коровушек и к Логу подошёл, от дороги, благо, шагов двести в лес пройти. Там-то на дне и разглядел он всех троих. Но спускаться побоялся. Вернулся вместе со стадом в деревню, сообщил председателю, а тот куда надо. Через недельку слух пронёсся по деревне, что тех троих без глаз, оказывается, нашли. Вот откуда слёзы кровавые были. Кто их глаза забрал, что случилось, куда они делись – так и осталось загадкой. Для милиции. Местные-то знали, что это сделало то, что живёт в Блазном Логу. Зря, зря приезжие не послушались совета. Ну да, каждый своим умом живёт. Чужой не пришьёшь. Кто-то или что-то водилось в том месте испокон веков. Древнее, неизведанное. Откуда оно взялось, неизвестно. Возможно, вылезло наружу из земных недр ещё тогда, когда образовался сам этот овраг, и земля разошлась трещиной, что с годами росла-росла и превратилась в этот лог. Виделось в том месте всякое. Кто-то встречал там давно умершего родственника, кто-то знакомого, которого давно не видел, и который находился в этот момент за сотни километров отсюда, кто-то встречал сам себя, а четвёртые никого не встречали, но описывали, что в какой-то момент начинали ощущать рядом с собою чьё-то невидимое присутствие и дикий, просто животный страх. Сам же Юра ни разу ни с чем таким не сталкивался и к рассказам подобного рода относился с некоторой долей скептичности. Он не отрицал, что людям могло померещиться разное, но не относил это к чему-то мистическому. Скорее всего, в овраге скапливаются какие-то газы, и испаряются наверх, что и вызывает галлюцинации. Так думал Юра, идя по грунтовке, залитой лунным светом под хор цикад. Пока его не окликнули. Он обернулся и сердце его пропустило удар.

Глава 2

Вся залитая лунным светом, обтекающим её силуэт, похожая в этом сиянии на небесного ангела или фею, что по ирландским поверьям в такие вот лунные ночи водят на лесных полянах хороводы, увлекая в них припозднившихся путников, чтобы заморить их в танце до смерти, перед ним стояла Ирина – девушка из их деревни. Но Ирина была не просто девушкой, а первой Юркиной любовью, потому-то и ёкнуло сейчас его сердце при виде той, которую он до сих пор не мог забыть и, как знать, забудет ли когда-то. Иринка Вострецова жила с родителями на другом конце деревни, аккурат у того места, где пробегала местная речушка – Густомойка. Раньше была она полноводной, такой, что и рыба водилась, и купаться было можно. Теперь же обмельчала, высохла, и водились в ней разве что лягушки да мальки, из которых вырастали небольшие окуньки. Речушку, которая теперь больше напоминала ручей, в самом глубоком месте которого было по шею воды, облюбовали гуси и утки, что с весны по осень плескались в грязной воде и гоготали от счастья. Там они с Ириной и встретились впервые, когда им обоим было по десять лет. Юрка с пацанами прикатили в тот день к Густомойке и, бросив велики, побежали к воде, чтобы шугнуть гусей, и потом, хохоча, наблюдать, как те с гоготом понесутся врассыпную. Это было одно из их любимых занятий, за которое, правда, им часто прилетало от взрослых, если находился свидетель их безобразия. Тогда их заставляли сгонять перепуганных и возмущённых птиц обратно в речку, а самим убираться восвояси. Но в тот день назидание им пришлось выслушать вовсе не от взрослых, а от своей же ровесницы. Когда они с мальчишками уже стояли, хохоча, на берегу и смотрели на удирающих птиц, сзади вдруг послышался тихий строгий голосок, сказанный таким тоном, как обычно говорит учительница, если ученики чересчур разошлись – негромко и с достоинством, но так, что в шумном классе тут же становится тихо. Так случилось и тут. Ребята враз смолкли и обернулись назад. Чуть в стороне от них, на склоне, покрытом муравой, сидела незнакомая девчонка в голубом сарафане и такого же цвета бантами в длинных пшеничных косичках и держала на коленях раскрытую книгу. Она смотрела на них укоризненно и как-то печально что ли…

– Зачем вы пугаете бедных птиц? Что же в этом смешного – радоваться тому, что кому-то плохо? Тем более тому, кто слабее тебя.

Мальчишки переглянулись и самый задиристый из них, Вовка Тарасов, спросил, подбоченившись:

– А ты кто такая? Ты не из наших!

– Мы только на этой неделе переехали, – спокойно, ничуть не смутившись от наглого Вовкиного тона, ответила девочка, – Мы вон тот дом купили.

И она показала на дом, выкрашенный зелёной краской с белыми наличниками, стоявший на пригорке, в котором жил раньше дед Илья, а как помер, так дом всё стоял заколоченным.

– Ты его внучка что ли? – спросил Мишка.

– Нет. Я ведь говорю – мы купили этот дом.

– А как звать-то тебя?

– Ирина, – ответила она.

Мальчишки ещё о чём-то болтали с новенькой в их деревне, а Юрка стоял и глядел на девчонку, улыбаясь, как блаженный.

– А этот мальчик у вас что, немой? Он странный какой-то, – пробудил его от забвения голосок Иры.

Захлопнув рот и придя в себя, он понял, что речь идёт о нём.

– Ничего он не странный, – встали на его защиту друзья, – Это Юрка. Нормальный пацан.

Девчонка хмыкнула и, опустив глаза, уткнулась в книгу, давая понять, что разговор окончен. Мальчишки тут же оседлали свои велики, и Вовка скомандовал:

– Погнали на пятачок, в ножички сыграем!

И ребята дружной стайкой покатили прочь.

В ту ночь Юрка всё думал об этой девчонке. Она была такой необычной – в красивом платье, с книгой. Их девчонки книжек на берегу реки не читали, а лазали вместе с ними по садам и носили штаны с вечно драными коленками. Юрка лежал и думал, что Ирина похожа на Мальвину из сказки, которую он в новогодние каникулы смотрел по телику, «Буратино» называется. Только у Ирины волосы были не голубого цвета, а светлые, а в остальном ну точь в точь кукла. Уснул Юрка под утро, беспокойно ворочаясь и вздыхая, он ещё не подозревал, что это означало. А означало это то, что он влюбился. Юрка стал приходить на берег Густомойки теперь уже один, без ребят в надежде – вдруг повезёт, и Ира будет снова читать там книгу или просто гулять? Но почему-то девчонки всё не было. А когда наступила осень и началась учёба в школе, то их учительница, Галина Андреевна, ввела в класс новенькую и ею оказалась Ирина. Да ещё надо же такому случиться – посадила её вместе с Юрой, вот ведь удача! Конечно, Юра виду не показывал и держал конспирацию. Ещё чего не хватало, чтобы про его любовь узнали в классе и стали шутить над ним. Он всячески старался соблюдать невозмутимый и даже равнодушный вид. А чтобы совсем уж не спалиться, время от времени дёргал Ирку за косички и легонько стукал по спине портфелем, обзывая Иринкой-малинкой. Но всё открылось, когда им исполнилось четырнадцать. В тот зимний день одноклассники решили после учёбы (а учились они в ближнем селе Верховое, до которого от деревни было пятнадцать минут пешим ходом) завернуть на Густомойку, проверить толщину льда. Зима ещё только начиналась, но всем уже не терпелось достать коньки. По одному ребята выходили на серую мутную поверхность, чуть припорошенную снежком, и проверяли надёжность льда, пока неожиданно не послышался громкий треск и коротко взвизгнула Ира, в тот же миг уйдя под воду. Речушка и летом-то не была глубокой, а к зиме и вовсе мельчала. Но, как говорят в народе, если судьба – то и в тазике дома можно утонуть. А тут всё-таки была речка, хоть и маленькая, да ещё с ледяной водой. Пока девчонки визжали, а мальчишки застыли от растерянности, Юрка скинул с себя куртку и пополз ничком на пузе к образовавшейся полынье. Ира судорожно хватала ртом воздух и даже не могла кричать, холод сковал её, и она безумными глазами смотрела на ребят, моля о помощи. Кто-то из девчат побежал за взрослыми. Иркин дом был как раз самым ближним к речушке и поэтому, когда Юра, тяжело дыша уже полз обратно, волоча за собой по тонкому льду Иринку за её длинную косу, благодаря которой он и сумел в последний момент вытянуть её, уже уходящую вниз, из полыньи, им навстречу уже бежал со всех ног Иркин дед – Григорий Кузьмич. Как ни старался Юрка, но лёд под ними всё ж таки вновь проломился и теперь под воду ушли уже оба, благо глубины здесь было по пояс. Однако окунуться успели. Подоспевший Григорий Кузьмич поспешно поднял внучку на руки, кивнул Юрке:

– За мной, бегом! Заодно и согреешься! Беги, внучок!