Глава 6

Рано утром в дверь квартиры позвонили. Я осторожно поднялся с постели, чтобы не разбудить Марину. Отчего-то мне не хотелось, чтобы она стала свидетельницей разговора, кто бы там ни пришёл. На пороге стоял Ромка – грязный, трясущийся с похмелья. В руке он держал замусоленный пакет.

– Вот, – прохрипел он сипло, протянув мне свёрток, – Николаич сегодня нашёл.

– Что?! – сон тут же испарился, – Опять яйцо?

– Да не, – взмахнул рукой Ромка, – Шмотки.

Я, пошарив в кармане джинсов, что висели на вешалке у двери, дал ему сотку. Запер дверь на замок, опустился на небольшой диванчик в прихожей, открыл пакет. Внутри оказался розовый спортивный костюм, кроссовки, носки. Я вытряхнул содержимое пакета на пол, пытаясь найти записку или что-то подобное, но в пакете было только это. Казалось, одежда ещё хранила тепло её тела. От ткани пахло сеном, свежескошенной травой, дымком. И Дианой. Неслышно подошла заспанная Марина, положила руки мне на плечи.

– Костюмчик вернула даже? Ну и ну! – послышался хрипловатый ещё спросонья, голос.

– Да нет, Николаич нашёл сегодня.

– Уж не там ли, где яйцо? – с интересом воскликнула она.

Придя на работу, я понял, что не смогу сегодня думать ни о чём, Диана заполняла голову. Стыд, обида, жалкие оправдания – всё это мешалось, переворачивалось, гудело, как бельё в стиральной машине. Мне всё больше казалось, что я совершил ошибку. Конечно, оправдывал я сам себя, Диану я знал совсем ничего, не то, что Марину. Эта её тайна, «в которую я не поверю», действительно подрывала всяческое доверие. Уже сам факт «появления» её из золотого шарика рушил все устои, но я выдержал, почти признал. Что же это за тайна, которую можно было узнать только после свадьбы? Тайна, на которую могут закрыть глаза только те, в чьём сердце поселилась любовь. Теперь я понял: я люблю эту таинственную фею, так внезапно ворвавшуюся в мою жизнь. Люблю и не могу жить без неё. Найти бы её, упасть в ноги. Но… её телефон остался лежать на диване. Искать с собаками? Есть у меня пара знакомых с обученными псами, только вот след уже, как говорится, простыл. Столько времени прошло. Остаётся Ромка. Пусть покажет мне место, где яйцо нашли – дальше я сам как-нибудь.

Зазвонил телефон. Марина. Я с неохотой ответил. Было досадно на себя, что я повёлся, как пацан, и, едва выпроводив из дома Диану, уже оказался в постели с бывшей девушкой. А она молодец, ловко всё провернула, избавилась от внезапной соперницы и тут же прыгнула в мои объятия. Хотя… что я пытаюсь сделать кого-то виноватым в своих собственных проблемах, в которых и сам не могу разобраться? Каждый ищет своего, и у Марины это успешно получается, напористая бабёнка. А я, я просто предатель. Так легко отказался от своей любви. Но ведь то, что это была любовь, та самая, настоящая, единственная, которую не встречают дважды, я понял лишь после ухода Дианы, поздно осознал.

– Витюша, – раздался из динамика голос Марины, – Я костюм этот выкинула. Мне он не идёт, да и надевать его стрёмно – бомж приволок неизвестно откуда. Ты не против, надеюсь?

Я молчал. Молчал всего десять секунд, пока стрелка на настенных часах ползла от единички до тройки. Молчал, слушая, как стучит в висках кровь, как звенит, словно перетянутая пружина, тишина в трубке. Всего десять секунд, а Марина прочла и расшифровала всё, что роилось и металось у меня в голове. «Она же умная» – вспомнил я слова Дианы.

– Понятно, – донеслось до моего уха, прежде чем пошли короткие гудки.

Конечно, она умная. Этот обрыв линии – демонстрация недовольства. Скоро Марина заполнит собой всё моё жизненное пространство, грубо и настойчиво оттеснив Диану в самые глухие и сумеречные области мозга. Её имя будет всплывать только лишь в моменты серьёзной болезни или чрезмерно сильного алкогольного опьянения. У нас всё будет хорошо: дети, квартира, положение-уважение. Не будет одного – любви. Я стану тихо её ненавидеть, она – компенсировать истериками невозможность это исправить. Тогда у меня останется только два варианта – стать подкаблучником или разорвать семью, невзирая на слёзы детей, седину и сердечные приступы родителей. Разорвать надвое живой организм, который начал гнить уже с самого своего рождения. Если бы мне было сейчас двадцать – я стал бы искать другую любовь. Но мне не двадцать. В моём возрасте хватают то, что осталось, то, что пока не уплыло, не просочилось сквозь пальцы, как потерянная молодость. Я не стану. Или Диана, или никто. Только её я поведу под венец. Поведу, если найду, если она простит меня. Я сидел на скамейке в глубине уютного парка и смотрел, как тяжёлые тучи одна за другой проносятся по чернеющему небу. Идти домой не хотелось. Место Дианы заняла Марина. Осталась, будто бы для поддержки меня в трудную минуту. На самом деле она спешно занимала оставленные недавно Дианой позиции. Срочно-срочно нужно перепрограммировать мужика на себя. Оставить одного – значит пустить всё на самотёк. Где гарантия, что он снова не снюхается со своей красоткой? А не снюхается – пойдёт вразнос. Сильный пол – он такой. Пьянки, знакомые бомжи в квартире, Скорая, полиция. Нет, тут нужен тотальный контроль.

Редкие прохожие шуршали первой опавшей листвой, которую, как чудную колоду карт, тут же перетасовывал ветер. На скамейку опустился пожилой мужчина. Старое пальто, ворот поношенного, зелёного когда-то свитера, шляпа, чёрные очки, перемотанные чёрной же изолентой, обшарпанная дюралевая трость.

– Разрешите присесть? – вежливо поинтересовался он.

– Пожалуйста, – пробормотал я, недовольный тем обстоятельством, что нарушили моё одиночество и мою священную печаль.

– Евгений Николаевич, – представился старичок, протягивая мне морщинистую руку, – Рома вам про меня говорил, надеюсь?

Меня словно подкинуло от неожиданности. Так вот значит, какой ты – Николаич.

– Как же вы, Виктор Иванович, допустили такое? Ай-яй-яй, – тихо продолжил старик.

От его слов у меня нестерпимо зажгло внутри, невыносимая боль и стыд терзали внутренности. Я не знал, что ответить. Молча ёрзал на скамейке, краснея от стыда. Я уже сам сегодня миллион раз пожалел об этом, зачем же ещё бередить рану.

– А ведь она вас любит, – тихо сказал Николаич.

– Вы-то откуда знаете? – недовольно воскликнул я.

Николаич вздохнул, прислонил трость к спинке скамейки.

– Знаю… Я много чего знаю. Встречался я с ней.

– Когда?! – я крикнул так громко, что оглянулась женщина, выгуливающая маленькую серую собачку, метрах в ста отсюда. Она покачала головой, пробормотала что-то себе под нос и поспешила увести подальше от нас своего питомца.

– Давно. Слишком давно.

– Скажите, где она?! Я приеду, я попрошу прощения, я…

– Слишком давно это было. Она там, куда ни вам, ни мне никогда не добраться. Вы упустили своё счастье, Виктор Иванович.

– Господи! Она жива?!

– Жива, конечно, жива, но недоступна, ни для вас, ни для кого-то ещё из людей.

Закрапал мелкий дождик.

– Но ведь, можно же что-то сделать?! Вы, это, войдите в своё состояние, свяжитесь с ней. Если нет телефона, можно послать письмо, записку. Я заплачу, я сделаю всё, что нужно.

– Эх, молодой человек, иногда, исправить свою ошибку нельзя никак. Да, и не только вы в этом виноваты. Наш мир не любит правду. Мы врём себе, врём другим, даже не замечая этого. Называем банальную физиологию любовью, выгодные отношения – дружбой, нежелание – забывчивостью, занятостью. Врём, лицемерим, боимся оскорбить чьи-то чувства. Вот идёт дождь. Вполне возможно, за эту фразу уже завтра могут и прикончить.

– Да ну, это уже перебор. Не будет такого.

– Думаете? Как знать. Кто-то, к примеру, страдает депрессией, а напоминание, что на улице хмуро, идёт дождь, может вызвать обострение, подтолкнуть к неисправимому. Видите, как нетолерантно получается, как это модно сейчас говорить. Кого обвинят первым?

– Да уж, сегодня такое вполне возможно, согласен.

– Видите, как легко можно найти виновного, уж куда легче, чем искать причину в себе. Это ещё что. Глядишь, и человека человеком назвать нельзя будет. Вдруг, кто-то считает себя, скажем, деревом, а вы обижаете его своими словами? Вот я сейчас делаю вам больно. Прогнать меня просто, ещё проще уйти, но вы не уходите. Не уходите потому, что подсознательно желаете исцелиться, а не принять привычное обезболивающее в виде заученных мантр, навязанных жизнью. И это хорошо. Именно эту искорку добра и нашла в вас Диана. Зацепилась за неё, мечтая создать семью, где каждый будет счастлив, потому, что здоров душевно. Без лжи.

Николаич замолчал. Дождь то утихал, то нарастал, но ни он, ни я не спешили в укрытие. Зонтов у нас не было, да и никто не думал о дожде.

– Пойдёмте прогуляемся, Виктор Иванович, – вдруг предложил старик.

Глава 7

Мы с Николаичем неспешно пошли по мокрой, усыпанной жёлтыми берёзовыми листьями, асфальтовой дорожке. Впереди показался небольшой магазинчик.

– Зайдём, а то я уже промок, – предложил он.

Внутри было тепло. Я почувствовал, что тоже слегка продрог. На витрине лежали фонарики, ножи, фляги и прочая мелочь. Николаич с интересом рассматривал товар.

– Дайте-ка мне, пожалуйста, вон те часы, – сказал он полной, неряшливо одетой продавщице, мрачный и измученный вид которой не вызывал желания вступать в общение.

Она молча подала старику черный китайский будильник.

– Говорящий, – коротко отрезала продавщица.

– Можно включить? – робко спросил старик.

Продавец нехотя достала пару дешёвых пальчиковых батареек, вставила их в гнёзда. Аппарат ожил, запищал, затем произнёс: «Ноль часов, ноль минут».

– Беру, – сказал Николаич, доставая из кармана скомканную пятисотрублёвую купюру, – Пусть и в моей квартире тоже звучит женский голос.

Мне стало нестерпимо жаль его. Одиночество – страшная вещь, особенно в старости. Ты никому не нужен, потому, что нет у тебя ни детей, ни внуков. Прожил жизнь в удовольствиях, ради себя, теперь вот получай себя – больного, немощного, никому не нужного. Не вставал ты среди ночи на крик ребёнка, не носил его на руках до самого утра. Не стирал пелёнки, чтобы жена поспала лишний часик. Хорошо хоть Ромка не забывает старика. Кумир он для него, это и спасает Николаича от самого страшного, когда никто никогда не придёт, чтобы узнать: дышишь ты ещё или нет.

– Ну, пошли, Виктор Иванович. Дождь вроде кончился, мы согрелись.

Действительно, по небу метались рваные обрывки туч. Дождя уже не было. Сейчас он исчезнет в своей квартире, наглухо перекрыв мне последнюю ниточку, соединяющую с Дианой. Этого допустить было нельзя.

– Евгений Николаевич, может, по маленькой? – спросил я в отчаянии.

– Можно, пожалуй, – согласился старик.

Я возликовал. За магазином имелся бар, в котором допоздна подавали горячительные напитки. Мне хотелось отблагодарить старика и выведать ещё хоть что-нибудь про мою Диану. С этими мыслями я уверенно толкнул дверь. Внутри было довольно чисто и уютно. Несколько человек сидели за кружками пива, ещё парочка употребляла напитки покрепче. Я заказал по паре кружек пива и рыбу. Очень скоро всё это принесли. Николаич ожил. Выдув одним махом первую кружку, он слегка понюхал вяленого леща. Пригубив вторую, принялся стучать им о стол. Наконец, очистив рыбу, ополовинил вторую кружку.

– Эх, Витёк, Витёк! – горестно вздохнул он, – Как же ты так?!

Мне хмель тоже ударил в голову, но совсем чуть-чуть.

– А что мне было делать? Тайна у неё какая-то, а сказать не может – не поверю, мол. Я тоже, между прочим, человек. И неглупый. Я даже не знаю, кто она. Как начинать отношения?

– Эх, Витюня, я тоже когда-то так считал. Мол, я человек, со своими правами. И вот результат – остался совсем один. Вот такая она – свобода. Если тебе не о ком заботиться, то вот так и получается. Ромка что? Хороший парень, но вино сгубит и его. Уж говорил я ему, говорил, всё без толку. Может, вы как-то повлияете? Бросит пить, работу найдёт.

– Он что, бездомный?

– Да нет, есть у него хата. Сдаёт он её, на это и пьёт.

– Скажите, Евгений Николаевич, а Диана – она откуда? В чём её тайна? Может, вы знаете? – выпалил я давно мучавший меня вопрос.

– Оттуда, – Николаич указал на потолок.

– Я серьёзно спрашиваю, мне это важно. Очень.

– Я тоже серьёзно. Оттуда она, из космоса. Инопланетянка.

– Забавный вы человек. Ну, не хотите говорить, так и скажите, – я обиженно и разочарованно отстранился. Тоже мне. Нашёл время для шуточек.

Николаич отхлебнул из кружки, зажевав лещом. Я обратил внимание на неплохие зубные протезы во рту старика.

– Я серьёзно, Виктор. Тебя, видимо, смущает, что она выглядит, как земная женщина, говорит, как земная русская красавица? Вот, смотри, – он снова достал свой будильник, нажал верхнюю клавишу.

– Один час сорок три минуты, – ответил женский голос.

– Видишь, говорит по-русски, хотя сделан где? В Китае. Такой же будильник продаётся и в Турции, но там он говорит по-турецки. В Японии он же шпарит по-японски. Один товар, а подстроен под конкретного покупателя. Так и она была человеком, потому что жила среди людей. Её так запрограммировали.

– Она что? Робот?

– Да нет, там всё сложно очень. Она мне объясняла, но я не понял и половины.

– Так, значит, вам объясняла, а мне – нет? – воскликнул я.

– Погоди, Витя, не кипятись, – Николаич взял меня за руку.

Собеседник давно перешёл на «ты», верный признак опьянения. Самое время задавать вопросы.

– Она бы тебе сказала, но считала, что пока не время. Не готов ты был ещё это принять, да и не поверил бы.

– Тут любой не поверит. Вылупилась из яйца, да ещё сразу взрослая: умеет говорить, готовить.

– Так и не надо! – старик склонился к моему лицу, – Нужно было просто принять этот дар. Просто принять – не спрашивая, не проверяя. Принять с благодарностью, а ты мучил её проверками, допросами. Я как-то рассказ один прочитал. Фантастика, но мысль в нём заложена верная. Так вот, в одной деревне был родник, вода в котором вдруг оказалась сладкой. С сахаром, значит. Ну, пчёлы из неё мёд делали, мужики – самогон, бабы – варенье. И нашёлся в тех местах один грамотей, решил причину этой сладости узнать. И так, и эдак – не получается. Взял динамит, взорвал. Тут же пошла из недр земных вода в колодец мутная, с запахом сероводорода. Вся сладость вмиг исчезла. Вот так и ты. Зачем лезть туда, куда не нужно? Не взорвал бы тот умник родник – была бы в деревне сладкая жизнь, а теперь вот и питьевой воды не стало. Дары принимать нужно такими, какие они есть.

– Да, Евгений Николаевич, тут вы абсолютно правы.

– А ты, наверное, думал: слишком уж она идеальная, чтобы это было правдой. Всё подвох искал, боялся простачком оказаться. Боялся – и оказался. Упустил своё счастье. Знаешь, шанс на счастье получает каждый, но один раз. Ухватит его один из миллиона, дай Бог, остальные профукают. Потом винят кого-то в несправедливости мира. Хотя сами же и создают эту самую несправедливость. Своими руками. Кого винить?

Николаич уже клевал носом. Я расплатился, вывел старика на свежий воздух.

– Витя, вот, возьми! – сказал Николаич, еле ворочая языком, протягивая мне коробку с будильником.

– Ну, что вы, мне это зачем? – принялся отнекиваться я.

– Значит, надо. Я, между прочим, экстрасенс, будущее знаю, поэтому говорю – бери. Тебе он нужнее. Считай его прощальным подарком от Дианы.

– Хорошо, – я молча сунул коробку в карман.

Николаич начал оседать.

– Где живёте-то? – спросил я, не надеясь на ответ.

Да, придётся тащить старика к себе.

– Тут недалеко, – неожиданно бодро ответил он, – Я сам дойду.

– Ну, уж нет, – твёрдо сказал я, беря старика под руку.

Он не сопротивлялся. Пятиэтажный кирпичный дом старой постройки. Обшарпанная дверь подъезда, такой же подъезд. Второй этаж, деревянная дверь. Николаич уверенно вставил ключ. Я уложил старика на диван, обещая утром заглянуть. Что сказать? Я надеялся увидеть здесь Диану, но квартира оказалась пустой и холодной. С лёгким скрипом закрылась входная дверь. Сухо лязгнула защёлка замка. Небо очистилось, сотни звёзд высыпали на ночную прогулку. Одна из них когда-то послала мне Диану. Миллиарды километров ледяной пустоты пролетел маленький золотой шарик, чтобы оказаться у меня в квартире. Одна маленькая звёздочка, вокруг которой кружится её планета. Где же она, эта звёздочка? Куда кричать, у кого просить прощения? Может, и не видно её вовсе. Улетела Диана, улетела навсегда. Я зашёл в подъезд. Вспоминая недавний разговор, я ещё больше, чем когда-либо чувствовал свою вину. В кармане что-то больно упёрлось в бок. Чёртов будильник. Я хотел уже, было, швырнуть его в угол, но не сделал этого. «Считай его прощальным подарком от Дианы». Я раскрыл коробку, вывалил на ладонь будильник.

– Четыре часа, тридцать две минуты, – сообщила механическая девушка.

Нужно будет установить правильное время. Я заглянул в коробку – там лежала свёрнутая бумажка. Инструкция, неплохо. Лишь бы не на китайском. Но это была не инструкция. Это оказалось аккуратно сложенным листом формата А4, исписанным каллиграфическим почерком. Я держал в руках письмо Дианы, адресованное мне. Старик когда-то успел засунуть его туда.