На следующий день Дымов записался в секцию борьбы – туда на занятия иногда приходили хорошо одетые люди из Города, высматривали старших ребят, тех, кто дрался хорошо и зло, не щадя противника. Он и раньше туда рвался, но родители были категорически против – секция пользовалась дурной славой, да и лупили там друг друга всерьез, до травм и потери сознания. А про вербовщиков, заманивающих ребят в гладиаторскую школу в качестве волонтеров, отец отзывался в таких выражениях, что мать хваталась за уши.

Теперь матери было все равно, она даже не замечала, что сын приходит с разбитым лицом, двигается замедленно, иногда с трудом сдерживает стоны. Хотя она больше не лежала, а ходила по всей квартире за отцом. Пыталась успокоить его, уговаривала вернуться на работу. Бесполезно, Димка засыпал и просыпался под отцовский голос: теперь он вообразил, что сможет как-то вернуть похищенную дочь, если сумеет выработать четкий план. Через месяц отец посреди рассуждения о плюсах и минусах нового плана вдруг охнул, побелел и упал в кресло. К приезду скорой он был уже мертв.

Первое время после похорон запомнилось Дыму как период отдыха и наконец спокойного сна. Кажется, мать переживала нечто подобное. Она даже спросила наконец Димку, где он пропадает по вечерам, пришлось врать про секцию бега. Следы на его лице она увидеть больше не могла – Дым давно не позволял противнику подпортить свою внешность, атаковал первым с пугающей яростью. И тренер все внимательнее приглядывался к нему, все чаще вызывал на ринг. Но потом появились Роберт и его папаша – и Димкина жизнь снова превратилась в ад.

Когда в провинции объявлялись пришлые люди, их сперва селили в общежитиях, в этих ветхих зданиях с вечными потеками на стенах. Света и тепла там почти не было, воду носили от колонки. Похоже, власти надеялись, что пришлецы как-нибудь сами сгинут, не создавая им проблем. Если людям удавалось продержаться на одном месте три месяца и этим подтвердить свою благонадежность, то им позволено было подавать заявление на расселение. Свободных квартир в провинциях не было, поскольку дома уже давно не строились, потому власти просто указывали в разрешении многоквартирный дом, и предоставляли домоуправам самим решать вопрос, каких жильцов и какими методами можно будет уломать на подселение чужаков. Роберту и его отцу выпала разнарядка искать пристанище именно в Дымовском доме.

Как обычно в таких случаях, домоуправление собрало всех жильцов в холле на первом этаже, где холод был сильнее, чем на улице, и поставило вопрос ребром: кто согласен поселить в своей квартире отца и сына. Эти двое стояли тут же, в самом ярком месте под лампой, словно выставленные на продажу. Вроде вместе, но отвернувшись друг от друга. Оба смотрели в пространство пустыми глазами, будто это происходило не с ними. И помалкивали, но жильцы наметанными взглядами тут же определили – америкосы, поганые пришлецы. Ясное дело, никто не желал видеть их в своей квартире. Все злились, галдели, громким шепотом крыли этих прилипал, которые вечно создают всем проблемы. Как будто Катастрофа не для того грянула, чтобы америкосов истребить всех до единого, как в благословенных Содоме и Гоморре. Так нет же, слишком многие выбрались, выжили и свалились на многострадальные русские головы.

Время шло. И все понимали, что разойтись по квартирам не выйдет, пока вопрос не будет решен. Если не найдется доброволец и не удастся ни на кого нужным образом надавить, то станут тянуть жребий, тогда все решит слепой случай. И все заранее просто с ума сходили от ярости.

Дым с матерью немного запоздали – он прибежал с тренировки, а мама еще заставила его сперва хорошенько вымыться и пообедать. После еле теплого душа Димка хорошенько осмотрел себя в зеркале – не задел ли его кто. Но нет, все было в порядке. Только эта проклятая родинка над губой в виде сердечка, тьфу, смотреть противно! Мало с него вьющихся волос и длинных ресниц, которые время от времени приходилось безжалостно обстригать. Дым вороватым движением достал из укромного места старую материнскую пудреницу и родинку замазал. Потом вышел и неспешно приступил к обеду.

Была надежда, что распределение пройдет и без них. Конечно, в случае голосования бумажку с номером их квартиры тоже бросят в коробку, но дом-то у них огромный, в девять этажей – наверняка пронесет. Так что Дым с обедом не торопился, а вот мать подгоняла, будто ей не терпелось поучаствовать в мероприятии. Пришлось следом за матерью тащиться на первый этаж.

До жребия еще не дошло, домоуправы пытались уломать тех, у кого жилплощадь побольше и есть свободные комнаты. А эта странная пара, отец и сын, словно бы превратились в пыльные статуи, даже не моргали. Только у сына, худого до костлявости парня лет пятнадцати длинное узкое лицо то делалось асбестово-белым, то вспыхивало жарким пламенем. Вокруг шеи у него был обмотан многократно шелковый красный платок.

Дым скучал, разминал украдкой натруженную на тренировке ногу и ждал, когда все закончится. Когда вдруг услышал голос собственной матери:

– Мы с сыном согласны взять этих людей к себе.

Все застыли, пораженные, а Димка решил, что это он задремал стоя от усталости, вот и почудилось странное. Затряс головой, чтобы вернуть четкость мысли. Америкосы так и не пошевелились, зато все остальные уставились на его мать в полном изумлении.

– Анечка, да что ты придумала! – ахнула соседка по площадке и глянула на мать так, словно узнала о ней нечто постыдное.

– Мой муж, как вы все в курсе, умер, – сочла нужным объясниться с народом мать. – И мы не можем себе позволить охрану. На плечи моего сына легли все заботы по хозяйству, ему приходится ходить за покупками и по делам, а также прогуливаться иногда со мной. А он должен учиться.

– Мам, да ты чего, все в порядке, – поскорее вставил Дым и дернул мать за рукав. – Я справляюсь, никто нам не нужен.

Но мать его в упор не услышала.

– Вы ведь говорите по-русски? – обратилась она к мужчине. Он не сразу отреагировал на ее слова, медленно и недоуменно повернул на звук крупную голову с почти львиной гривой цвета соль с перцем, словно его оторвали от каких-то чрезвычайно важных мыслей. Сдержанно кивнул:

– Разумеется. Я родился и вырос в России.

– У вас ведь пока нет работы? Вы могли бы временно выполнять роль моего охранника? Сопровождать меня на прогулках, на рынок?

– Конечно, мэм, – подтвердил мужчина так, словно делал матери одолжение.

– Ань, да ты посмотри на него, – жалостливо произнес кто-то из толпы. – Какой из него охранник? Свою бабу, небось, не очень-то сохранил.

Дым в этот момент в какой-то прострации смотрел на мальчишку-пришлеца, потому заметил, как тот при этих словах весь передернулся и сжал кулаки. А мужчина повернулся в сторону говорившего и очень вежливо пояснил:

– Моя жена умерла от неизлечимой болезни.

Тут все сообразили, что вопрос решился наилучшим для них образом, и начали поскорее расползаться, пока глупая Анна Дымова не опомнилась и не передумала. Димка в этот момент чуть не заорал от ярости – он просто не мог поверить, что его мать такое устроила! Подвела, она снова его подвела! А ведь в их квартире всего две комнаты, что же ему теперь, перебираться в родительскую? Или вовсе уходить из дома, раз матери приспичило совершить такую глупость? Идти было некуда, но он все равно решил: если только мать скажет ему освобождать комнату, он схватит уже запыленный чемодан с вещами, из которых давно вырос, уйдет в темноту и холод.

В квартире мать первым делом пригласила поганых пришлецов попить чаю, а Дым ушел к себе. Стоял посреди комнаты, сжимал до скрипа зубы и копил злость. Потом приоткрыл дверь и прислушался. Мать говорила таким голосом, будто прощения просила перед этими… прилипалами проклятыми!

– Простите, у нас только две комнаты, а сын слишком взрослый, чтобы жить со мной. Но кухня у нас, сами видите, довольно просторная. Вот тот угол можно отгородить ширмой, я переберусь…

– Ни в коем случае! – тут же перебил ее мужчина. – За ширмой поселимся мы с сыном.

– Но это как-то… – попыталась протестовать мать.

– Поверьте, после прежних мест обитания это нам покажется раем, не правда ли, Роб? К тому же я очень люблю готовить! – голос у мужчины был рокочущий и очень убедительный, что ли. – Только на этом условии, госпожа Анна, мы готовы тут остаться. В противном случае мы с сыном снова вернемся в общежитие и будем ждать срока новой заявки на заселение.

– Ну, воля ваша, – сдалась мать.

Конечно, первая же стычка не заставила себя долго ждать. Утром Дым с еще закрытыми глазами поплелся умываться, дернул дверь в ванную – заперта. Мать в это время никогда ее не занимала, чтобы не дать сыну законный повод опоздать на занятия. Про незваных новых соседей он за ночь забыл, а сейчас вспомнил – и аж грудь заболела от ненависти. Дернул дверь сильнее, а потом даже ногой в нее саданул. И тогда оттуда вышел этот тип, Роберт. Волосы еще мокрые, на костлявых плечах полотенце, отцовское любимое, синее с полосками. Голый по пояс, но алый платок уже обмотан вокруг шеи. Вид у парня такой напряженный, будто он проглотил отраву и теперь ждет, когда она начнет действовать. Дым загородил проход ногой и прошипел:

– Слушай, а тебе не кажется, что для америкоса ты ведешь себя слишком нагло?

– Я – англичанин, – тут же сказал Роберт и выдвинул до предела узкий подбородок.

– С чем тебя и поздравляю! И где теперь твоя Англия? На дне морском? Ай-яй, бедная Англия немножко утонула!

Роберт задышал тяжело, уставился на Дыма с ненавистью, но ничего не ответил. Тут выглянула в коридор мама и обманчиво-ласковым голосом позвала сына заглянуть на минуточку в родительскую комнату. Немедленно. А уж там непривычно жестко сообщила, что никаких столкновений и наездов на жильцов она не потерпит. И если еще раз увидит или услышит, как он оскорбляет Роберта, то ужасно в нем разочаруется. Димка открыл рот и едва не выдал матери, как сильно он уже разочаровался в ней. Но вовремя сообразил, что после таких слов что-то сломается в их отношениях навсегда – и прикусил язык. Только ухмыльнулся недобро и ушел в свою комнату. В полуразоренную комнату, где стоял у двери пыльный чемодан…

В тот же день оказалось, что Роберт будет учиться с Дымовым в одном классе. После этого Димка записался в еще одну секцию борьбы и решил показываться дома как можно реже.

И вот снова октябрь. Вчера на тренировке Дым все время чувствовал на себе внимательный взгляд тренера, чрезвычайно волосатого дядьки пенсионного возраста, но жилистого и невероятно сильного. В конце занятия он вдруг поставил Дыма против парня из старшей группы, качка по кличке Лютик. И совсем тот не походил на нежный желтый цветок, зато на ровном месте заводился, впадал в ярость – прозвище пришло от слова «лютый».

Дымов не успел ни осознать тренерского приказа, ни толком приготовиться, как Лютик ринулся на него, повалил мимо мата на дощатый пол. Приблизил свое круглое как блин лицо, оскалился и зарычал. Почему-то именно этот рык привел Димку в чувство, он резко вывернулся, ощутив, как в спину впились десятки заноз – боролись без футболок. Перекатился, вскочил на корточки. И был готов, когда Лютик снова рванул на него, не дал подмять. Дальнейшую схватку он попросту не помнил, только то, как бил и бил, месил противника, как тесто. Даже пару раз швырнул Лютика через голову. Пока не прозвучал свисток тренера – сигнал к прекращению схватки. И Лютик остался лежать, постанывая и слабо матерясь. Дым сперва думал, что встать не сможет, ноги и руки сделались ватными. Но тренер смотрел на него – и он встал.

– Дымов, приводы имеешь? – спросил у него тренер. – На учете состоишь?

Димка мотнул головой. Имел бы привод – не ходил на борьбу, ведь запятнавшим себя в метрополию все равно не попасть.

– Ладно, свободен, – отвернулся с деланным равнодушием тренер. – Спину в порядок приведи.

Димка пару часов прятался в глухом сквере за спортивной школой и тихонько подвывал от боли в разбитых руках. Зато в душе бурлило ликование – тренер, ясное дело, не просто так интересовался. А всем мальчишкам известно, что именно в начале зимы обычно приезжают вербовщики из метрополии…