Сотрудник архивного отдела Филипп Дюваль потянулся за своим письменным столом и снова склонился над лупой. Последняя напоминала триумфальную арку, где вместо крыши закреплялось круглое увеличительное стекло, а внизу – подставка с подсветкой для самих отпечатков пальцев. Для удобства сверху отпечаток пальцев накрывался стеклышком с тонким перекрестьем. Филипп в который раз приложил стеклышко на заинтересовавший его отпечаток так, чтобы центр крестика совпал с ядром папиллярного узора безымянного пальца. Нет, пункты «дельта», где в полученном образце разделялись бороздки, опять не сходились… А ведь у подозреваемого был самый редкий отпечаток класса «О», то есть «узор в форме овала, круга, спирали, состоящий как минимум из четырех круговых линий от точки AБ»… Чаще встречались петли в левую или в правую сторону, а здесь был ясный овал…
Филипп всё утро разглядывал отпечатки пальцев, измерял расстояние между линиями, и с каждой минутой ему казалось, что он всё больше запутывался и теперь никакая нить Ариадны не выведет его из этого лабиринта.
Филипп снял очки и потёр глаза и переносицу. Это всегда помогало ему сосредоточиться. Ладно, так просто он не сдастся. Надо проверить все подходящие в картотеке отпечатки. Архивист уже три года как работал в отделе дактилоскопии. У него были потрясающая память и работоспособность, но кому это нужно, когда в сорок лет уже всё плывёт перед глазами? Кроме того, Филиппа, как и всех сотрудников нового отдела, очень раздражало то, что Альфонс Бертильон, создатель легендарного Отдела идентификации префектуры полиции, очень долго хранил верность своей первой любви – антропометрическому подходу.
Согласно Бертильону, идентифицировать преступника можно было по точным описаниям его внешности и антропоморфным признакам. С 1889 года отдел Бертильона разрастался, пока не занял порядочную часть второго этажа Дворца правосудия. Людей приводили, снимали с них обувь и измеряли в них всё, что только можно было измерить: ноги, руки, длину позвоночника, угол носа и длину глаз, угол расположения уха и размеры его неповторимых изгибов… Весь процесс заканчивался фотографией в профиль и в фас. При этом агенты использовали длинные линейки и экеры. После фотографического сеанса также описывали отличительные черты преступника или подозреваемого: татуировки, шрамы, родимые пятна и так далее, и тому подобное. Система была тяжеловесной, но рабочей, поэтому власти её поддерживали. И не Филиппу было её критиковать. Наука есть наука.
Простые французы испытывали пиетет к отделу Бертильона, но в народе также распространялась смутная тревога. Люди боялись, что со временем их всех сфотографируют и сведения о них занесут на карточки. Тогда о какой свободе можно будет говорить в свободолюбивой Франции? Но Филипп знал, что за подобными карточками будущее. Будут карточки – будет и порядок. Только классификацию бы получше наладить. Первой мечтой Филиппа было сделать так, чтобы каталогизация проходила не только по алфавиту и антропоморфным признакам, а ещё и по отпечаткам пальцев. А второй… Ах, как было бы здорово, чтобы его работу по анализу отпечатков пальцев делал специальный механизм, а Филипп просто бы наблюдал за тем, чтобы всё выполнялось по правилам. Он даже разработал собственный проект такой волшебной машины, но Альфонс Бертильон не воспринял его всерьёз. Видимо, ему всё-таки было до сих пор очень обидно, что анализ отпечатков пальцев придумал не он…
Так-так-так… Вот оно! Отпечатки со вчерашней косточки совпали с папиллярным узором апача испанского происхождения Рикардо Химено Мартинеса по кличке «Рик». Арестовывался два раза за мелкие кражи, в основном в составе банд парижского района Бельвиль. Два раза сидел в тюрьме, поэтому пользуется в свои девятнадцать определенным авторитетом… Филипп выписал с карточки размером девять на шестнадцать сантиметров все сведения, встал и сделал несколько приседаний. У него уже вошло в привычку делать пятиминутную зарядку каждый час и после каждой успешной находки.
Теперь предстояло исправить вчерашнюю ошибку знаменитого Ленуара, который назвал не ту фамилию клиента. Эксперт по снятию отпечатков пальцев Виктор заплатил пять франков, чтобы Филипп сегодня снова порылся в карточках. На всякий случай. Что ж, неплохая надбавка для «всякого случая».
Всё-то этим господам нужно срочно! А у Филиппа, между прочим, дочка вчера заболела… Солнышко его… Аньес уже шестнадцать исполнилось! Скоро и замуж выдавать пора. Кузен, вон, ходит, пороги обивает уже который месяц, а предложение сделать всё никак не решается. Ну ничего, Филипп подождёт. У кузена хотя бы уже есть капиталец и перспективы хорошие. Поженятся, и Аньес будет ему помогать работать в женском шляпном магазине, шляпки украшать. У кузена шляпки все яркие, с шарфиками, с экзотическими перьями, ленточками, бантиками… По сравнению с монохромными отпечатками пальцев – совсем другой мир…
Филипп прошёл семьдесят метров вдоль архивного коридора и вытащил из огромного шкафа ящик с надписью «ALV». Альварес Роберт… Альварес Розин… Альварес… Хм, неужели ему и с этой карточкой сегодня повезло? Филипп взял её, вернулся к столу и сверил отпечатки пальцев, снятых с бритвы. Точно! Он, голубчик! Архивист открыл свою маленькую записную книжечку и нарисовал в ней две лилии. Лилии – символ и гордость Франции. Однако не многие знали, что на самом деле на гербе были не лилии, а жёлтые цветки болотного ириса. Эта мысль Филиппу очень нравилась. Когда он находил нужную информацию, утонувшую в картотеках архива, он воображал себя тем самым первым франком, который в болоте прошлого впервые увидел ирис и вознёс его значение до королевской лилии…
Архивист ещё раз сделал зарядку и отправился в другой конец архива. Вот, казалось бы, вся картотека расположена на последнем этаже, под огромными окнами, а света в ней из-за книжных шкафов всегда не хватало… В конце концов Филипп достал дело Рубена Альвареса Саламанки и по дороге к своему столу начал читать:
«Имя и фамилия:Рубен Альварес Саламанка
Прозвище:Лягушка
Дата и место рождения:15 октября 1885 года в Ледесме (Испания)
Место проживания:рю Морэ, д. 27…
… Профессия задержанного:Разнорабочий
… Семейное положение:Не женат
… Финансовое положение:Неизвестно
… Уровень образования:Умеет читать и писать по-французски».
Описание внешности было самым скучным, поэтому его Филипп пропустил. В разделе «Особые знаки и татуировки на теле» было написано, что у клиента были «здоровые зубы»и «татуировка в виде лягушки на правом плече». Филипп сел за свой стол и принялся аккуратно переписывать все сведения об испанце на отдельный листок.
Самым интересным оказался раздел «Сведения о моральном облике и репутации». Там значилось, что Рубен Альварес Саламанка получил прозвище Лягушка за то, что при малом росте умел ловко залезать в форточки состоятельных граждан. Кроме того, семь лет назад он арестовывался за участие в налёте на ювелирный магазин. В магазине в тот момент была только шестнадцатилетняя дочь ювелира. Вероятно, она находилась в сговоре с грабителями. Она сама потом исчезла. От неё остался только большой белый воротник, запятнанный каплями крови. Тело девушки найдено не было, но во всем обвинили главаря банды, а Рубена всего на несколько месяцев посадили в тюрьму…
Внутри Филиппа поднялась волна возмущения. Кажется, этот Рубен – настоящий мерзавец! Угробили ни в чём не повинную девушку, а отсидели всего ничего! Филипп подумал про Аньес: если бы такое произошло с его девочкой, он бы точно вышел из своего архива и самостоятельно разобрался бы с этим испанцем, будь он Лягушкой, а хоть бы даже и Бегемотом… С каждой новой строчкой рука Филиппа всё сильнее нажимала на бумагу. А когда он закончил все свои выписки, то сложил их в конверт и самостоятельно пошёл доставлять его Габриэлю Ленуару в бригаду краж и убийств. Так будет надежнее и быстрее. Часы уже показывали три тридцать.
Новая натурщица должна была скоро подойти. И где только Барди их находит! Какой заносчивый и обаятельный малый, этот кожевенник-макаронник! Да ещё и везунчик. От папеньки много деньжат перепадает, да ещё и свои каляки лихо продаёт! Вот оно – новое поколение. Достаточно харизмы и бла-бла-бла… Будь Рубен помоложе, то, может, прошёл бы мимо, а ведь тут есть чему поучиться! Особенно когда раньше ты был вором. Тогда в нём больше всего ценили незаметность… А теперь он художник. Надо выставлять себя напоказ… Непривычно, но пора адаптироваться. К прошлому возврата всё равно уже не будет. В прошлом он был Альваресом, Лягушкой, а в настоящем он Рубен Саламанка, модный художник-кубист.
Так, кровать задрапирована, лампа поставлена, окна занавешены… Молодого итальяшки пока нет, он придёт на вторую часовую позу. Сказал, что девица будет неопытная, а запланировал ей такую инициацию! Разве может натурщица на своём первом сеансе выдержать целый час без движений? Нет, так не бывает. К тому же, если Барди футурист и ценит скорость, то лучше бы попросил натурщицу станцевать. Таких вещей этот макаронник боится. Опыта недостаточно. А Рубен ничего не боится. Сегодня попросит девушку менять позы каждые пять минут, нет, каждые три минуты или даже каждую минуту! Вот где настоящее напряжение! Два-три быстрых штриха, здесь треугольник, здесь овал – и готово! Рубен уже давно понял, что современной публике нужен был эпатаж, дерзкие формы, синий цвет, чувство причастности к модному течению… И он старался, старался изо всех сил утолить новые чаяния международного бомонда.
В двери постучали.
– Вы Рубен? – На пороге стояла та самая девушка… Да, именно она выходила сегодня утром из дома опасного сыщика. – Или я ошиблась адресом? Мне его дал Энрико Барди…
– Ага, милости прошу. Зонтик можете оставить у входа, – поспешно сказал Саламанка и закрыл за Николь дверь на ключ. – Барди сегодня подойдёт попозже. Но это никоим образом не помешает нам заняться искусством, да? Как ваше имя, прелестная мадемуазель?
– Николь.
– Добро пожаловать в наше тайное укрытие, Николь!
Значит, Ленуар продолжает под него капать… Нет уж, господин игрок, второй раз голыми руками Рубена не возьмёшь. Торговля только начинается… Делайте ваши ставки, господа!
– Переодевайтесь за ширмой. Мы ставим кровать рядом с печкой. У нас не замерзла ещё ни одна натурщица! Ха-ха-ха! – Рубен потёр руки и зашёл в кухню, где обычно готовил свою палитру и материалы. – Устраивайтесь поудобнее, я сейчас приду!
Рубен машинально выдавил на палитру из нескольких тюбиков краски: кобальт, жёлтый, сиену, умбру, ультрамарин, кадмий, белила и краплак… Затем наполнил две колбочки разными типами масел… Так, остались кисти и мастихины… Пару ножей для красок Рубен специально затачивал до бритвенной остроты, чтобы ими можно было разрезать холст или удалить с палитры засохшую краску… Он замер и пристально посмотрел на эти ножи. Затем взял их с собой и пошёл обратно к натурщице… Как там, она сказала, её зовут? Николь?..
Часы показывали уже половину четвёртого, и Ленуару казалось, что в своём расследовании он тоже застрял где-то на половине. Маркус Краузе утверждал, что вернулся в Париж раньше срока по просьбе одного строительного немецкого общества. Его, мол, попросили провести проверку их отчётности, это никак не относилось к его основной работе в конторе Барди, поэтому бухгалтер не посчитал нужным поставить итальянца в известность о своём прибытии. Ленуар записал название указанного общества, собрал все наброски Софии фон Шён и взглянул на картины Краузе.
Обе картины сильно отличались от всего того, что сыщику доводилось видеть раньше. Девушки на них были так худы и бледны, так скрючены в неестественных страдальческих позах, что их хотелось вытащить из рам и спасти. От тёмных красок Краузе на душе становилось горько. На это, видимо, и рассчитывал немец. Заметив реакцию Ленуара, он почти с радостью согласился остаться под домашним арестом. Наконец-то его творчество кто-то заметил!
Тем временем пора было двигаться дальше. Потратив полдня на немца, теперь сыщик чувствовал, что начинает опаздывать. А опаздывать Габриэль Ленуар не любил. Решил, что к Винсенту Пьерелю он поедет на метро.
Француза сыщик застал за работой. На этот раз художник делал наброски чернокожей дамы и её кавалера. Руки у танцоров были согнуты в локтях, а кисти свободно висели. На рисунках фигурки то приседали, то падали друг на друга, но во всех сценках держали руки в одном и том же положении.
– Господин Ленуар? – удивился неожиданному визиту художник. – Не ожидал вас так скоро увидеть…
– Я тоже не ожидал, что вы так скоро придёте в себя, Пьерель, – показывая на рисунок, ответил Ленуар. – Кажется, вы за одну ночь успели променять фовизм на афишу кекуока![3]
– Это… Нет, это не совсем так. Мне просто удалось заполучить новый заказ… Хм, по-вашему, мои наброски похожи на кекуок?
– А разве это другой танец?
– Да, меня попросили нарисовать «танец медведя».
– Медведя?
– Да, это новый танец, в котором танцоры имитируют косолапых медведей…
– Тогда вам, наверное, следует заменить чернокожую танцовщицу на девушку славянского типа…
Пьерель бросил взгляд на свои наброски, а потом поспешно сложил карандаши и тушь в ящик стола.
– М-да… После того дня, когда вы меня нашли… В общем, я решил, что высокое искусство не для меня… Мне надо на что-то жить, а за афиши хорошо платят. И быстро… Это лёгкий доход. Портреты Сони и свои пленэрные эскизы я уже продал…
– Господин Пьерель, уточните, а кому вы продали все её портреты? Можете предоставить мне список покупателей?
– Ах, список будет очень коротким, – художник взял кусок прозрачной дешёвой бумаги, которую обычно использовал только для быстрых набросков, и что-то на ней написал. – Вот, держите. Это адрес галереи Роберта Майерза. Господин Майерз – крупный английский меценат, он и купил все её портреты. А ещё один я за полцены уступил Алексу Мансурову… Подумал, что Соне было бы это приятно…
– Вы хотите сказать, что все картины, которые вы написали с Сони, купил Майерз?..
– Да, вам это может показаться удивительным, но, кажется… Ну, так он мне сказал, сам я точно не знаю… В общем, он коллекционирует французских фовистов. – Пьерель развёл руками и улыбнулся.
– Тогда почему вы не продолжаете писать в этом стиле? – полюбопытствовал Ленуар.
– После смерти Сони я потратился… Мне было очень плохо… Вы должны понять, вы сами всё видели…
– Морфий никогда ещё никого не делал талантливым, Пьерель… Ну, ладно, сегодня я пришёл не беседовать об искусстве, а забрать у вас то, что вы с Николь стащили у Барди. – Ленуар строго посмотрел на художника и принялся медленно снимать перчатки.
Пьерель застыл на месте, ошарашенно уставившись на сыщика.
– Значит, я был прав!.. Она всё-таки с тобой п-переспала…
– Винсент, девушке необязательно со мной спать, чтобы я узнал правду. На её комоде стояла ваша свадебная фотография…
Пьерель повесил голову и выдавил из себя еле слышным голосом:
– А раньше она ещё никогда меня не сдавала… Значит, и этому тоже конец… Остались только афиши…
– Счётную книгу, Пьерель! Я жду. Не заставляйте меня тащить вас в префектуру на официальный допрос. Вам ещё сегодня работать… Над афишами…
Художник посмотрел затравленным зверем на Ленуара, затем тряхнул головой, поднялся… Толстая коричневая книга, которую они с Николь взяли в «Обществе кожевенных изделий Барди», лежала у него в шкафу в круглой коробке из-под широкополой женской шляпы. Винсент некоторое время колебался, а потом всё же отдал книгу сыщику.
– Я был уверен, что во всём виноват Барди, но этот фанфарон либо отлично умеет заметать следы, либо…
– Либо не виновен, – закончил за него Ленуар. – Пьерель, предупреждаю вас, если вы усыпите в следующий раз хотя бы кошку моей консьержки, то закончите свои дни на каторге. Это я вам обещаю. Понятно?
– П-понятно. А вы… А ты, если с Николь что-нибудь из-за тебя случится… – Художник сжал руки в кулаки.
– Николь – свободная девушка и самостоятельно выбирает то, что с ней может случиться и с кем ей… общаться. Приятного вам дня! – Ленуар коснулся указательным пальцем своей шляпы и вышел вон.
На часах было без двадцати пять… Пора было возвращаться в префектуру полиции и спросить, что там с отпечатками пальцев. Однако уже на улице нос сыщика учуял запах супа, доносившийся из соседских окон, и Ленуар понял, что за работой забыл пообедать. Чувство голода захватило его настолько стремительно, что никаких сил противиться ему не осталось. Ленуар спустился от вокзала Сен-Лазар к Опере и решил побаловать себя сытным обедом в «Кафе де ля Пэ»[4]. В конце концов, деньги у него сегодня были.
В это время посетители, приходившие пообедать, уже разошлись, поэтому Ленуара посадили за отдельный круглый столик у окна. Роскошное заведение украшал подвесной потолок с аллегорическими изображениями богов, колонны и удобные мягкие кресла. Если бы не давка на улице и не мельтешащие перед глазами официанты, то место действительно можно было бы назвать оазисом мира.
От одного взгляда на меню у Ленуара ещё больше разыгрался аппетит. Он заказал себе горячий тост, плов с печенью птицы и соусом кюри, полтарелки шпината с грибами, а на десерт – абрикосы с фигами. Официант принял заказ, поклонился и отправился на кухню. Тем временем сыщик разложил на столе счётную книгу Клуба кобальта и начал её изучать.
На первых страницах книги были вклеены вырезки из научных статей о добыче и переработке кобальта в синий пигмент, о фольклоре, связанном с кобальтом, а затем – на отдельной странице – распечатанный текст манифеста. Обычно в счётных книгах никто так не делает, но Клуб кобальта создавался художниками, поэтому они, видимо, и позволяли себе подобные вольности…
С пятой страницы на сыщика смотрел рисунок какого-то чёртика с подписью «кобольд». Из следующей за ним статьи следовало, что кобольдами в некоторых странах Европы называли домовых, охраняющих своё родное жилище. В германских языках «кобэ» означало «владыка помещения», а вот в греческом языке «кобалос» или «кобала» изначально понимались как «дым», а потом «как лживый человек». Вероятно, ассоциации с дымом и обманом возникали в среде горняков. «Кобольдами, – указывалось в статье, –
О проекте
О подписке
Другие проекты