Глава 31
Коллекционер чужих грёз

23 мая 1912 г., четверг

– Господин Ленуар, вам телеграмма, – раздался из-за двери голос консьержки Доминик.

– Дверь открыта, проходите, Дом, – сказал Ленуар. Николь покинула его логово ещё рано утром. Как настоящее ночное видение. – Кто доставил?

– Бернар, господин. Он ещё вчера приходил. Очень милый, помог мне починить почтовый ящик. Помните, там дверца совсем не закрывалась? Так вот теперь даже не скрипит! – торжественно подняла палец вверх Доминик.

– Спасибо, Дом… И за телеграмму тоже спасибо. А почему Бернара не отправили мне её доставить? – улыбнулся Ленуар. Он знал свою консьержку наизусть.

– Ну… Я просто хотела… Ах, ты господи… Даже неудобно как-то…

– Говори, Дом, мы ведь уже не первый день знакомы…

– В общем, я рада, что вы наконец-то образумились! Девушка, которая от вас вышла сегодня утром, она мне понравилась… Берите её к себе! Я хозяину пока ничего говорить не буду, чтоб плату за квартиру не поднимал. Вам ведь давно пора жениться, господин Ленуар!.. – Доминик подошла к письменному столу и полой фартука протерла угол столешницы.

Сыщик закатил глаза и сказал:

– Дом…

– Ладно-ладно, пойду… А то я кофейник себе поставила, вода уже, наверное, нагрелась…

– Дом, принесите и мне кофе, – при этом Ленуар вытащил из кармана монетку в десять су и протянул её консьержке.

– С удовольствием, господин Ленуар. Я мигом!

Ленуар прочитал телеграмму и решил, что ему действительно следует остаться до обеда дома. Он пошёл в ванную бриться и подкручивать усы. Воспользовавшись случаем, он также выщипал самые длинные волоски из своих мохнатых бровей. Ну вот, кажется, теперь он полностью был готов к крепкому кофе. Другого Доминик не варила…

Услышав, как консьержка шаркает тапками по лестнице, Ленуар открыл ей дверь, взял кофе и напомнил о вчерашней договоренности. Доминик, привыкшая к причудам Габриэля, успокаивающе махнула ему рукой и заверила, что всё сделает как надо. Ей самой уже не терпелось сыграть роль в намечавшемся спектакле.

Ленуар не знал, правильно ли он поступает или придётся зря потерять время, но его сеть была расставлена. Теперь оставалось только ждать. Он сел в глубине своей комнаты и достал новую колоду карт. В молодости, когда он помогал дяде в банке и сопровождал его в другие страны, Ленуар часто привозил домой новую игру или, на худой конец, колоду карт. К этому времени у него уже была богатая коллекция. Сегодня он открыл колоду, которую привёз из своей давней поездки в Далмацию. На них были изображены последние австрийские императоры. Ленуара всегда удивляло, как в Австро-Венгрии могло уживаться столько разных народов. С многоликостью этого государства-гиганта могли сравниться только вечно готовые выяснять отношения жители Балканских гор… Давид и Голиаф всё-таки были слеплены из одного теста.

Ближе к одиннадцати, когда Ленуар уже потерял всякую надежду на успех своей операции, на лестнице снова раздались шаркающие шаги Дом. Через минуту она открыла ключом дверь и обратилась к своему спутнику:

– Проходите, молодой человек, господин Ленуар сказал, что придет только ближе к полудню. Можете подождать его здесь, в его квартире, он скоро будет… Принести вам кофе?

Молодой человек отказался от кофе и поблагодарил Доминик. Затем, дождавшись пока она уйдет, он тут же подошёл к письменному столу Ленуара и открыл первый ящик. Его руки быстро начали перебирать бумаги сыщика, но ничего не находили. Молодой человек открыл второй, третий ящик…

– Не этот ли рисунок вы ищите, господин Краузе? – громко спросил Ленуар из своего угла и поднял с консоли карикатурный набросок, который больше недели назад сделал с Софии фон Шён.

От неожиданности Маркус Краузе вздрогнул и медленно повернулся к Ленуару:

– Вы здесь?.. Но консьержка сказала…

– Доминик сказала то, что её попросили сказать… Значит, это вы стащили эскизы японца?

Маркус Краузе посмотрел на дверь, но Ленуар встал, уверенным шагом хозяина квартиры подошёл к ней и закрыл на ключ. Немца бросило в пот. Он опустился на стул и выдавил из себя:

– Господин Ленуар… Приношу вам свои извинения… Мое поведение не подобает…

– Не подобает счетоводу? Или художнику? Или, может, благородному представителю немецкой диаспоры? – перебил его Ленуар.

Но тут Краузе собрался, расправил плечи и сказал уже совершенно другим голосом:

– Хорошо. Сколько вы хотите за набросок?

– Набросок Софии фон Шён не продается. Зачем вам эти рисунки, Краузе? Говорите сейчас, не то придётся тащить вас на допрос в префектуру…

– Вам этого не понять, Ленуар. Вы ведь не художник, – сказал немец и потёр себе виски.

– Вы тоже не художник, вы бухгалтер «Общества кожаных изделий Барди» и казначей Клуба кобальта.

Услышав эти слова, Маркус Краузе дёрнулся, словно его ударили хлыстом по лицу. Его глаза заблестели по-новому.

– Я художник! Я настоящий художник, не то что этот японец, строящий из себя импрессиониста… Меня не интересует праздное искусство наблюдателя… Вы просто не видели ещё моих картин!

– Не видел, всё верно… И очень хочу на них посмотреть…

– Я ещё над ними работаю…

– Хорошо, но разве это даёт вам право похищать чужое имущество? Разве это даёт вам право убивать?.. – спросил Ленуар.

– Уби… Убивать? Вы думаете, что это я убил Софию?

– А разве нет? Вы сказали, что уехали в Гамбург к отцу две недели назад, а вернулись во вторник. Но в телеграмме, которую я получил сегодня утром от немецкой полиции, говорится, что вы прибыли в Гамбург полторы недели назад, а вернулись в Париж в прошлое воскресенье. – Ленуар встал и положил на свой письменный стол полученную утром телеграмму, чтобы Краузе мог самостоятельно ознакомиться с её содержанием. Немец покосился на бумагу и опустил голову.

– Я её не убивал… Это она меня убивала…

– Что вы имеете в виду?

– Конечно, для Пьереля и Барди София была музой, но вела она себя неподобающе… Я всегда защищал репутацию этой девушки, хотел её уберечь, оградить от опасности её и её семью. Что вы! Я бы никогда не смог убить Софию. Я и эскизы с неё собираю, чтобы хоть в этой форме сохранить частички её света. Вы только подумайте, что скажут люди, если эти рисунки попадут в газеты?!

– Значит, это всё-таки вы украли наброски Хиро?

– Да… А ещё рисунки Барди и несколько эскизов Хоппера… Они всё равно не ценили Софию так, как я! Барди ушёл в раздробление формы, в футуризм… Да он вместо Софии видел самолёт или колёса своего автомобиля! А Хоппер – ему важны только деньги… Что же касается Хиро, то японец приехал изучать импрессионизм, а импрессионисты изображают только внешнюю форму, они не видят человеческой сути…

– А вы видите, Маркус? – терпеливо спросил его Ленуар. С его точки зрения, Круазе, как и сотни немцев до этого, всего лишь читал очередную лекцию по искусству. Он сыпал догмами и формулами, надев толстые очки теоретика. Он рассуждал о символизме творчества, вместо того чтобы творить самому.

– Меня, в отличие от этих господ, интересует то, что древние греки называли «психе». Меня интересует не сама модель, а её душа. Любая форма должна стремиться изобразить внутреннее наполнение человека, – энергично излагал свои теоретические выкладки Краузе. – Посмотрите на наши картины последних лет. Когда мы рисуем город, разве он похож на беспечную дымку парижских бульваров и прогулки по паркам? Да и где вы видели настоящие парки в наших городах? Правильно, их нет! Вместо деревьев в городе свет фонарей, рекламные афиши, массы грязных и отчаявшихся людей, ищущих утешение в домах терпимости и ночных барах за бутылкой! Наш мир изменился! Его душа почернела, и теперь художники должны уметь увидеть и изобразить эти сумерки, эту ночь, эту анормальность городских джунглей…

– Вы правда так считаете? – сказал Ленуар. Он решил дослушать Краузе до конца.

– Да, я в это верю. Для создания чего-то стоящего художник должен освободиться от всех сковывающих его уз и довериться своему подсознанию. Оно поможет ему почувствовать и точнее изобразить свою модель. Оно поможет почувствовать ему все её страхи, метания, сомнения, страсть, инстинкты… Разве это не есть жизнь?

Немец замолчал и посмотрел на карикатуру Софии фон Шён, нарисованную Ленуаром.

– Эх, вам не понять… Вы француз!

– Какое отношение к искусству имеет моя национальная принадлежность?

– В том-то и дело, что ваша – никакого! Франция выбрала путь революции, чтобы бороться за свободу и за свои права. Для вас и карикатура – проявление свободы и права на самовыражение! Это привело ваше государство к распаду, террору корсиканца и моральному упадку. А Германия выбрала путь долга и ответственности, поэтому наше государство продолжает развиваться!

– И что из этого следует? Что вы выбрали правильный путь и будете учить нас истории?

– Нет, мы будем учить вас цивилизации!

– Насильно?

– Сегодня любой зачинщик войны стигматизируется, но люди забывают, что война – это не только разрушение. Ещё Гёте говорил: «Завоюй своё наследство, чтобы владеть им». А мы, германцы, наследовали очень многое, но не боролись за это. Мы слишком любили мирное существование, а между тем побеждённая нами Франция стала второй колониальной державой, Англия – первой, и даже какая-то Бельгия претендует на свои части Африки. А когда император Германии претендует на свои законные права в Марокко, вся Европа восстаёт против него единым фронтом! Вы считаете это справедливым?

– А вы считаете справедливым, что мой отец умер от ран, полученных в войне с Пруссией, а ваш строит в Гамбурге военные корабли?

– Германия просто вынуждена была защитить свои границы в Европе. И да, наша миссия – нести свет цивилизации. Мы обладаем универсальными моральными принципами. Сегодня в Германии издаётся в два раза больше книг, чем в Англии, Америке и Франции, вместе взятых! Разве это не признак интеллектуального превосходства? Наши торговые компании, как тогда в Ганзейском союзе, основываются по всему миру. У нас развивается промышленность, построен новый флот. А вы строите козни, пытаетесь всеми силами сдерживать развитие нашего государства. Вы считаете это справедливым? Не французам учить нас истории. Даже Карл Великий, ваш мифический основатель Франции, был германцем!

– Вы правильно заметили, Краузе, я не художник и не политик. Я полицейский. И могу вам точно сказать только одно: когда человеку или государству предоставляются полная свобода и максимальный из возможных выборов, он всегда выбирает самое банальное, самое мерзкое и низкое. Чтобы избежать этого падения, свобода должна уравновешиваться правилами. Не слишком много, не слишком мало.

– У вас мещанское мировоззрение! Вы ретроград.

– Возможно. Однако я вижу в своём городе не только насилие, мрак и человеческое отчаяние, но и красоту парижских бульваров… И сейчас мы поедем к вам домой, и я конфискую все украденные вами наброски. Кроме того, у вас будет возможность показать мне свои картины и рассказать о том, чем вы занимались в Париже, когда все думали, что вы уехали в Гамбург…