В итоге, как только Ира села в машину, и пока не сел Стас, она посмотрела и в боковое зеркальце, и в зеркальце заднего вида. Чтобы углядеть в них что-то, света уличных фонарей не хватало, однако Ира почувствовала, как её состояние меняется. Правда, как именно, она не успела для себя сформулировать.

– Стас, едем ко мне, – твёрдым голосом сказал Ира.

– А как же насчёт «уйти самой проще, чем выгнать»? – с иронией спросил Стас.

– Именно поэтому. – Ира обречённо усмехнулась. – Чтобы сбежать некуда было. Надеюсь, ты воздержишься от излишней деликатности?

– Я постараюсь.

– А почему лишь постараешься?

Хотя ответ Стаса формально был шуткой, что подтверждал и тон, в то же самое время, Ира спинным мозгом ощутила, насколько это соответствует истине. Потому и спросила.

– Ира, неужели ты считаешь, будто за последние полтора месяца я не пытался подойти к тебе? Прости за прямоту, но я ни разу этого не сделал не из деликатности.

– Неужели?

– Да. Ты этого не хотела.

– Да. Я этого не хотела. Но я, как и любой человек, очень много чего не хочу, а оно происходит. Кстати, в ТОТ раз я не имела ни малейшего желания ехать к тебе и уж тем более у тебя оставаться. Однако… Только не надо мне сейчас рассказывать мистические истории о том, что в каких-то ситуациях даже моё имя произнести невозможно.

– Но ты сама была тому свидетелем.

– Да. Была. И что? Как я заметила, моё имя не мог произнести Александр, ты же его не произносил только потому, что знал, что я, грубо говоря, подслушиваю.

– Я не знал. Я понял это, когда увидел тебя утром.

– Но ты сам говорил, что хотел, чтобы я услышала тот ваш разговор.

– Да. Хотел. Но хотеть сделать и сделать – разные вещи. Ты себе представить не можешь, сколько всего, что я хочу сделать и даже изо всех сил пытаюсь, у меня не получается.

Я знаю, какое произвожу впечатление, так как произвожу его намеренно. Многие считают, что у меня нет слабостей. А считают многие так не потому, что у меня их нет. Я их всего лишь не показываю. Кроме того, во многих случаях я переступаю через них.

Да. Я в любом случае при необходимости могу переступить через себя. Может, конечно, и не в любом, но пока таких случаев не было. Так вот, я могу переступить через себя, но я бессилен переступить через тебя.

– Коли уж, как я понимаю, ну никак не получается обойтись без сверхъестественного, то напоминаю, что ты это сделал, по крайней мере, раз.

– Ты имеешь в виду, что я вышел за предел, вошёл в сферу высших и нашёл тебя?

– Именно это.

– В том случае я тоже переступил лишь через себя. Ну а… Как бы тебе объяснить…

Одно дело, когда герой грезит об абстрактной царевне, заточённой в высокой башне где-то на самом краю Земли. И совсем другое дело, когда он встречает конкретную царевну из башни на самом краю Земли.

Одно дело, когда юная дева ждёт абстрактного принца на белом коне. И совсем другое дело, когда она встречает конкретного принца на белом коне.

– Стас, что ты чувствовал сегодня там, в Золотистом Свете?

– Что я чувствовал? Рад, что ты, наконец-то, задала мне этот вопрос. Правда, лишь по поводу конкретного случая, но неважно.

Ира, в течение всех своих человеческих жизней я намеренно проходил через всевозможные изуверства человечества. Намеренно проходя через изуверства человечества, я, безусловно, занимался исследовательской деятельностью на тему как этому кошмару найти полезное применение, и занимался я этим исследованием небезуспешно.

Однако не ради этого я сквозь бесчисленное количество своих человеческих жизней шёл этим путём. Побывав там, где я побывал, то есть, там, откуда ты, образно говоря, родом, я знал, какая запредельная, чудовищная выдержка мне потребуется, когда ты здесь воплотишься.

Ира, понимаешь, Женя, Гена, Лу и все остальные – все кто угодно – защищены от тебя. Защищены и как люди, и как личности. Я же перед тобой абсолютно беззащитен. Образно говоря, они берут раскалённый добела кусок железа щипцами, я же хватаюсь за него голыми руками.

Нельзя сказать, что, проникнув в сферу высших, я потерял эту защиту. Я осознанно и намеренно отказался от неё, когда встретился там с тобой. Не совсем верно. Как бы объяснить…

Скажем так, входя в сферу высших, мне пришлось оставить средства защиты за её пределами, но вернувшись, я мог их восстановить. Я не стал этого делать. Не стал делать осознанно и намеренно.

– Почему?

– Не догадываешься?

Ира в ответ только глубоко вздохнула.

Стас продолжил:

– Ты, приняв человеческое воплощение, в некотором роде приравняла своё положение к моему. Сделала ты это так же, как и я, осознанно и намеренно. В результате, тебя, как человека, охватывает панический ужас от одного моего присутствия.

– А тебя точно такой же панический ужас охватывает как не человека?

– Не совсем так и даже совсем не так, но в качестве основы для понимания сгодится.

– Стас, сегодня, там, в Золотистом Свете, я кое-что вспомнила. Точнее, нельзя сказать, что вспомнила. То есть, вспомнила, но я не могу объяснить, что… Это – только ощущение и до боли изматывающее желание вспомнить само событие.

На самом деле, это ощущение я уже испытывала дважды до того, как мы с тобой вошли в Свет. Тогда утром, проснувшись рядом с тобой в поющем доме, и сегодня, когда танцевали. Вербально оно выразилось мыслью: пусть исчезнет время.

До Золотистого Света это было только ощущение, а вот там возникло воспоминание, что оно связано с каким-то событием. Ты знаешь с каким?

– Ты тоже догадываешься, только для тебя это пока лишь формальная констатация.

– Это связано с тем, как ты нашёл меня в сфере высших?

– Верно. Но сейчас для тебя это, хоть и связано с конкретным ощущением, всё равно лишь информация. Пока.

– Следуя зову этого ощущения, я из своего мира пришла в твой?

– Не более чем логическая догадка, хотя и не далёкая от истины. Кроме того, учти, что хоть этот мир и породил меня, делала-то его ты.

– Ну, не только я.

– Если говорить конкретно об изготовлении, то и не столько. Однако ты – это та личность, без участия которой этого мира не было бы вовсе.

– О чём ты?

– Неважно. Это – МОЯ не более чем логическая догадка.

Стас на мгновение замолчал, а затем усмехнулся.

– Так или иначе, сегодня ты настояла, чтобы Я пришел к тебе, а не ТЫ ко мне.

– Ну, знаешь ли, мой дом – это не сфера высших!

– Логично. И всё же…

Стас положил ей руку на плечо.

Первое, что Ира заметила, это то, что они сидят в видимо уже давно никуда не едущей машине у ворот её дома, а второе – что рука Стаса дрожит от напряжения. Ира, объятая непонятным ей и неведомым ранее ощущением, уткнулась ему в грудь.

Стас поднял её лицо за подбородок, заглянул ей в глаза так, что она почувствовала его взгляд глубоко в себе, притом как плотью, так и тем, что за пределами плоти, а затем он коснулся губами её губ, постепенно превращая это лёгкое касание в глубокий поцелуй.

– Я, конечно, понимаю, – говорила Ира через целую вечность, едва справляясь с дыханием, – что существует эффект первого поцелуя…

– Первого? – перебил её Стас.

– Я догадываюсь, что не первого. Но я не помню. Я боялась полностью проснуться. Я боялась…

– Да неужели! – снова перебил Стас. – Неужели ты думаешь, что я позволил бы себе воспользоваться тем, что ты спишь?

– В смысле?

– В смысле, тогда всё произошло по твоей инициативе.

Ира около минуты хватала ртом воздух, не находя в своей памяти никаких подтверждений только что оглашённому, но при этом откуда-то точно зная, что именно так оно и было.

– Я всё равно не помню, – в конце концов, сказала она и попыталась отправиться открывать ворота.

– Сиди, – остановил её порыв Стас и вышел сам.

В свете фар Ира видела, как к нему подбежали Зив и Лоренц, но, едва поприветствовав, скрылись в темноте.

Иру посетила здравая мысль, что надо бы, пока Стас занимается воротами и машиной, пойти домой и что-нибудь там сделать, но у неё не получалось придумать, что следует сделать. Ира в смятении глянула в зеркальце заднего вида. Оно показывало лишь непроглядную темноту.

Открылась дверца.

– Идём, – сказал Стас, подавая ей руку.

Ира засуетилась, пытаясь отыскать в сумочке ключи.

– Не стоит, – остановил её Стас и, миновав парадную дверь, провёл через проход.

В нарастающем смятении Ира смутно констатировала, как они поднимались из цоколя на второй этаж. Когда дверь спальни закрылась, Ира обезумела от паники.

Однако когда она находилась в полной готовности, не помня себя, либо нестись куда глаза глядят, либо тупо метаться по комнате, либо творить ещё чего-нибудь за рамками адекватности, она вспомнила, каким был Стас в лоне Золотистого Света. Ира боялась даже представить, что с ним творилось, но всё это выдавали лишь его глаза и напряжённые до состояния камня мышцы.

«Я просто капризная истеричка», – сказала себе Ира, и, пересилив панику, повернулась к Стасу лицом.

Его ладони легли ей на плечи и соскользнули к локтям. Паника отступила, забрав с собой все силы. Ира, едва держась на ногах, прижалась к Стасу. Его сердце колотилось так же бешено, как и её. И точно так же вовсе не от страсти.

– Пусть исчезнет время, – обессилено прошептала Ира, с трепетом погружаясь в Абсолют.

– Оно не может исчезнуть, – едва слышно сказал в ответ Стас. – Ибо не может исчезнуть то, чего не существует. Время – всего лишь иллюзия. Есть только СЕЙЧАС.

– Да. СЕЙЧАС, – как заклинание повторила Ира.

Кто-то что-то снимал, не отдавая себе отчёта, то ли с собственного тела, то ли с тела, которое рядом. Всё это куда-то летело, наполняя СЕЙЧАС приглушёнными шорохами.

Сквозь волны причитающихся моменту физиологических ощущений, Ира ловила принципиальное отличие того, что происходило сейчас, от того, что она переживала ранее с кем бы то ни было другим.

Влад – молодой и горячий мальчик, искренне верящий в свою любовь и искренне пытающийся её выразить, однако, в силу возраста, довольно неумелый. К нему приходилось подстраиваться, а местами ненавязчиво учить.

Рауль вынужден был подстраиваться сам.

Александр прилагал все силы, дабы уловить малейшую прихоть, малейший каприз, малейшее желание и исполнить на пике своих возможностей.

Женечка очень чутко слушал, очень тонко чувствовал, но отвечал только тем, что считал нужным, порой, правда, заводя в те закоулки наслаждения, о существовании которых Ира не догадывалась.

Все остальные делали плюс-минус что-то подобное этим вариантам, и плюс-минус что-то подобное делала сама Ира. То есть, всегда имел место компромисс в угоду себе или партнёру, либо в ущерб себе или партнёру. Всегда чем-то приходилось жертвовать, либо принимать такую жертву.

Сейчас не было никаких компромиссов. Не было никаких жертв.

Ира делала только то, что хотела она. И только так, как хотела она. И это всё без исключений было именно тем, что хотел от неё Стас. Который делал только то, что хотел он. И только так, как хотел он. И это всё без исключений оказывалось именно тем, что хотела от него Ира.

* * *

Словно продолжение звездного неба темноту комнаты пронзали два огонька от сигарет.

Ира едва слышно усмехнулась.

– Ты чего? – спросил Стас.

– Да вот пытаюсь понять, о ком мне рассказывали Марина, Надя, Лара.

– В любом из трёх случаев вполне возможно, что не обо мне.

– А если серьёзно?

– Если серьёзно, никогда не горел желанием поразить твоё воображение в качестве банального самца.

– Однако тебе это удалось, и выражение «банальный самец» не к месту.

– Я имел в виду, заочно.

– Именно поэтому ты стремился оставлять о себе столь нелестные впечатления?

– Нет, разумеется. Я тебе уже говорил, что после мёда морковка перестаёт казаться сладкой.

– Я помню, но тогда я не поняла к чему это ты, а сейчас сбита с толку, если честно.

– Ира, секс – это средство выражения и, само собой, к мёду и к морковке имеет отношение только в качестве средства выражения.

На какое-то время повисло молчание, а потом Ира спросила:

– Стас, как для тебя здесь всё начиналось?

– Это была небольшая деревушка у подножия вулкана. Я не могу сказать, в какой исторический период это было, поскольку подобные деревушки всё ещё есть и сейчас и были и тысячу, и две, и три тысячи лет назад. Я так же не могу назвать географическую точку, потому что, хоть я и пытался найти её в последующих своих жизнях, мне это так и не удалось.

Особых подробностей той жизни я не помню. Естественно, в первую очередь потому, что тогда я был едва образовавшейся личностью и, имел ограниченный арсенал средств для хранения информации. Кроме того, та моя жизнь была короткой – я не дожил и до тридцати – и однообразной.

Вулкан постоянно пыхтел и периодически извергался, однако следуя в своём поведении сценарию, отслеженному обитателями той деревушки с незапамятных времён. Сама же эта деревушка, в соответствии с условиями, была полукочевой. Как только появлялись признаки грядущего извержения, её жители переселялись в безопасное место, а после извержения возвращались на удобренные вулканом земли.

И вот как-то раз в нём неожиданно что-то взорвалось, и извержение грянуло вне расписания. Началась спешная эвакуация, и хотя времени было достаточно, чтобы покинуть опасную зону до того, как раскалённые потоки затопят её, из-за паники вышла заминка, связанная со спасением имущества. Всё же, обитателям той деревушки удалось выжить.

Всем. Кроме меня.

Перепуганные взрывом люди выскакивали из своих хибар кто в чём был и бежали прочь. Оказавшись же в безопасности, понимали, что оставили на съедение вулкану всё, что имели, во многих случаях, нажитое трудом нескольких поколений.

Все, кто был на то способен – и я в том числе – ринулись в брошенный посёлок, дабы вынести, что получится. Хватали, что первое попадалось в руки, и столько, сколько в руки помещалось, и неслись обратно, чтобы до приближения лавы успеть сбегать ещё, и ещё, и ещё.

Когда лава подошла на опасно близкое расстояние, вынести удалось не всё, но что поделаешь.

И тут благодаря небольшому холму поток повернул чуть в сторону, и я рискнул сбегать ещё раз. Мне кричали вслед, что поток может раздвоиться, но я не слушал.

Поток раздвоился, едва я оказался на территории посёлка.

Сам посёлок размещался на другом холме. Я побежал вдоль его склона. Однако за холмом, на котором стояла деревушка, оба потока соединились, и я остался на острове посреди огненной реки.

Я кинулся на вершину холма, понимая, что если даже поток лавы не затопит его, я вряд ли долго протяну в таком пекле, удушающем испарениями. И всё же, умереть, потеряв сознание от жары и ядовитых газов, выглядело куда приятнее, чем заживо изжариться в лаве.

Как только я добрался до вершины, грянул ещё один взрыв, и лава хлынула с новой силой так, что не осталось сомнений, что она затопит холм.

От жары и ядовитых испарений меня уже выворачивало наизнанку, но я понимал, что не успею умереть до того, как лава настигнет меня. Вокруг же не оказалось ничего, чем можно было бы себя убить.

Я посмотрел вниз.

Раскалённый поток пожирал постройки внизу холма. Деревяшки даже вспыхивать не успевали, прежде чем обратиться в ничто.

Я понял, что хоть это будет ужасно больно, это будет очень недолго. Однако у меня не хватило духу броситься в поток, чтобы покончить с этим быстрее, хотя и знал, что такой исход для меня неизбежность.

Я повернулся к вулкану. Красота неописуемая!

И я вдруг понял, чего я хочу. Я хочу счастья. Счастья, несмотря на то, что меня выворачивает наизнанку от жары и ядов. Счастья, несмотря на то, что скоро меня сожжёт раскаленная лава.

Я хочу счастья ЗДЕСЬ и СЕЙЧАС.

Я смотрел на вулкан и наслаждался. Наслаждался ослепительным золотистым сиянием несущейся с вершины лавы. Я усиливал в себе это наслаждение, пока оно не затмило все остальные ощущения. Я сам стал этим наслаждением.

Частью этого наслаждения было счастье, что было второй частью этого наслаждения, я тогда ещё не знал. Я знал одно: ради того, к чему я смог прикоснуться, я готов на любую смерть. Я готов вообще на что угодно.

Я был счастлив, что оказался посреди огненной реки, которая меня вот-вот поглотит. Всё вокруг меня стало золотистым сиянием. Густым Золотистым Светом. Я так и не почувствовал прикосновения лавы.

Потом была следующая жизнь, в которой я с детства стремился уединяться и воображать густой Золотистый Свет и состояние немыслимого наслаждения счастьем и чем-то ещё.

Чем ещё, я понял лишь тогда, когда нашёл источник этого Света.

Я никому не рассказывал о том, что воображаю себе, и уж тем более я понятия не имел, что не воображаю, а вспоминаю.

Всё это вытаскивать из себя по крупицам я начал лишь тогда, когда стал великим. Я до сих пор вытащил из себя далеко не всё, что хотел бы.

Во всех своих жизнях, пока не стал открывать прямой канал, я в детстве воображал густой Золотистый Свет. Я продолжал это делать, став взрослым, считая это своей причудой.

Научившись открывать прямой канал, я продолжаю воображать густой Золотистый Свет. Единственное, я знаю, что это – воспоминания, а не фантазии, и не считаю это причудой. Правда, естественно, как и в обычных жизнях, я об этом никому не рассказываю.

В общем, сегодня это был второй раз, когда я вошёл в густой Золотистый Свет в пределах Вселенной.

– Ты входил в него и за пределами Вселенной?

– Само собой. Другого способа найти тебя у меня не было.

– То есть, ты искал именно меня, а не кого-то вообще из высших, кто принимал участие в создании Вселенной?

– Да.