– Я вижу. А в сказках обычно Иваны дурачки, а вот ты нет.

– Ошалел? Даже не смешно. Имя не влияет на человека и никак его не характеризует. А если ты не хочешь и дальше падать в моих глазах, не говори больше такую чушь.

– Понял, – расстроившись ответил он и уставился в окно.

Так началась моя жизнь в лицее, в котором я вскоре получил вес, как самый умный и способный воспитанник. Мною гордились преподаватели и уважали сверстники, а Антон, напротив, оказался серой мышью, так как действительно не мог ничем похвастаться, кроме своей памяти. Он переживал это, но старался не показывать вида. Я относился к нему холодно, хоть и чувствовал его собачью доброту, но мои амбиции продолжали расти, и вскоре снова случилось это…

Однажды я доказывал преподавателю по космологии, что пространство не пустое, а скорее наоборот. Поднявшись без разрешения и встав у своей любимой первой парты, я безжалостно бил глаголом:

– Виктор Васильевич. Я не согласен с Вами, что пространство – это разряженный вакуум. Если в нём мало материи, это не значит, что он пуст, это значит, что он может состоять из невероятно плотной и упорядоченной субстанции, своеобразной прародительницы материи!

– Я думаю, Вы, Иван, всё-таки много фантазируете. Всё доказано.

– Вы про эксперимент Майкельсона-Морли, или?

– Неплохой пример.

– Я повторюсь. Виктор Васильевич. Они доказали, что в вакууме мало материи, но тогда ответьте, что есть материя?

– Это то, из чего сделано всё в этом мире.

– Каждая материальная частица – это возмущение всеобъемлющего поля. Неужели Вы настолько посредственны, Виктор Васильевич, что отвечаете мне определением уровня детского сада?

– Иван. Прошу Вас, сейчас же выйдите из аудитории. Вон, – нервно сказал он, указав мне на дверь.

Он был зол настолько, что, кажется, не мог больше ничего сказать. Я был уже не в состоянии себя контролировать и, уходя за дверь, выпалил напоследок: «Вы заперли свой разум в догматы учёных, Вы неспособны мыслить свободно. Я выйду из аудитории, да, я выйду, но помните, что я умнее Вас». Сказав слово «Вас», буква «С» прозвучала со свистом, потому что мой рот тотчас наполнился пеной. Я поймал себя на мысли, что больше не могу контролировать свой язык, конечности и тело, а взглянув на свои руки, не смог их чётко разглядеть, так как они сильно тряслись. Я всё понимал, но тело не слушалось ни одного моего приказа. Испуганные глаза ребят и, уже отошедшего от злобы, Виктора Васильевича – это всё, что я видел, пока не отключился вовсе.

Дом – милый дом. Болит язык. Видимо прижимали указкой, чтобы я его не проглотил. Диагноз – эпилепсия, как прояснила мама, еще раз подтвердился. Эпилепсия не лечится, но и не имеет продолжительной и прогнозируемой симптоматики, поэтому, провалявшись дома всего два дня, я снова объявился в лицее.

Виктор Васильевич простил меня и даже немного зауважал, но больше никогда и ни о чём меня не спрашивал, а я и не рвался. Я смирился, что все, абсолютно все, окружающие меня, люди, даже эти гениальные, на первый взгляд, дети, к сожалению, не умеют широко мыслить. Они все заперли себя в догмы современной науки, а я считал это в корне неверным подходом обучения и познания.

Даже невзирая на то, что жизнь снова проучила меня в этот раз, я вновь и вновь осуждал людей. После каждого такого опустошения я бился в конвульсиях с пеной у нёба.

Мне было еще двадцать, а я, уже работая в крупной фирме и имея должность эксперта по международному сотрудничеству, был направлен в заграничную командировку. Моя фирма планировала заключить договор с китайскими партнёрами в части поставки нам крупной партии алюминия, естественно, сомнительного качества. Я в совершенстве владел многими языками и, в частности, китайским, и вёл свой доклад перед десятком влиятельных китайских бизнесменов, владеющих алюминиевым вторсырьём, и, впрочем, как всегда, не мог скрывать гордости за свой гибкий и резвый ум.

На один очень, как мне показалось, тривиальный вопрос одного из присутствующих, я ответил с усмешкой, чем поставил его в глупое положение перед остальными. И вот я лежу на дорогом красном ковре и снова корчусь от судорог. Совещание сорвано, и, как оказалось на следующий день, я настолько разочаровал серьезных китайских коллег своей дерзостью, что они не захотели меня более видеть. Обратившись к моему руководству, они потребовали прислать другого эксперта, на что, естественно, получили положительный ответ. Не стоит переоценивать свою значимость, – с грустью убедился я, узнав эту новость.

Мой запал потух и вернувшись в отель я как следует напился и затянулся сигаретой. И вот в пьяном бреду я выловил из пространства мысль: «Это всё неспроста». Да. Это всё неспроста, – еще раз констатировал я и стал вспоминать случаи, когда кого-то осуждал и ставил в глупое положение. Прокрутив в своей голове десятки таких случаев, я уже точно был уверен, что мой недуг – это не иначе, как мгновенная карма, но тут же возник закономерный вопрос: «Почему другие люди не впадают в такое состояние, когда делают нечто подобное?». Этот вопрос, прогулявшись по моей умной голове и не найдя ответа, ушёл в пространство…

Утро следующего дня. Я осознавал, что мне нужно собираться на рейс домой, чтобы, прилетев, явиться на работу с видом виноватой собаки и рьяно убеждать начальство, что все дураки, кроме меня. Амбиции – это сильная вещь, но в этот раз я тратил невероятные усилия, чтобы их перебороть.

Таксистом оказался человек индуисткой внешности, поэтому я решил блеснуть умом и сформулировал просьбу на хинди: «В аэропорт». Не скрывая радости, вызванной моими познаниями его родного языка, он тут же забрякал на нём:

– Вы прекрасно говорите на хинди. Вы жили в Индии?

– Спасибо. Нет, не бывал даже. Мне просто легко даются языки и всё прочее.

– Полиглот значит.

– Да, наверное.

– Вижу, вы чем-то расстроены? – словно робот спросил он.

– Да. Неужели так видно?

– Вы знаете, я не знаю почему, но мне кажется, что Вам не нужно туда. Вы должны быть в ином месте.

– Откуда Вы знаете, куда я еду? А-А-А. Вы увидели бирку на моём чемодане.

– Нет. Я не знаю, но Вам стоит просто прислушаться.

– Я и сам не хочу обратно. Мне, очень умному человеку, можно сказать, гению, трудно сейчас.

– Выпейте это…

Он протянул мне грязно-желтый потертый мешочек, из которого торчало горлышко с откидной позолоченной крышкой. Я бездумно взял его в руки и даже поблагодарил: «Спасибо». Возможно, я был настолько потерян и морально помят, что, не задумываясь о содержимом, выпил до дна, а потом, корчась от неимоверной горечи, протянул его таксисту. Схватив его, он, улыбнувшись, подтвердил:

– Должно помочь.

– Да. Горячит неплохо. Скажите, а куда мне ехать?

– В Индию.

– Куда именно в Индию? Точнее?

– Вас встретят. Мой прадед не берёт учеников, но Вас возьмет. Учитель давно ждёт Вас, – закашлявшись произнёс он, будто бы поняв, что неудачно обмолвился.

– Заманчиво. Только не пойму, почему он ждёт именно меня, да ещё и давно?

– Не волнуйтесь, скоро Вы получите ответы на все вопросы.

– Это то, что мне нужно. Признаюсь, я давно пришёл к потолку познания этого мира. Говорите адрес.

– Адрес сложный. Сами не сможете найти, но я попрошу, чтобы Вас встретили в аэропорту. Будет стоять мальчишка с табличкой.

– Что будет на табличке?

– Там будет Ваше имя на хинди. Мальчик не владеет русским языком.

– Хорошо. Договорились. Надеюсь, не обманете. Я обычно не верю людям. Вы, наверное, дали мне выпить что-то, повышающее порог доверия к незнакомцам.

– «Ну Вы же согласились это выпить, – усмехнулся он, ладно, отдохните пока, а я, пожалуй, поднажму, регистрация на рейс заканчивается через сорок минут».

– Ох, что творю, – вырвалось у меня.

– Поспите, – гипнотическим голосом сказал он, два раза похлопав меня по плечу.

Тут же меня начало клонить в сон, и я провалился в него, не успев даже ничего ответить незнакомцу…

От сильной тряски и вибраций я открыл глаза. Как оказалось, я находился в кресле самолета и согласно сообщению командира воздушного судна, мы только что успешно сели. Это всё сон? – наивно думал я, посмеиваясь, словно умалишённый. Впервые в жизни я полностью потерялся во времени и пространстве и не знал, как реагировать на подобные явления и, наверное, в этот момент выглядел весьма глупо.

– Вставайте господин, мы совершили успешную посадку, – вежливо сказала стюардесса, наклонившись к моему уху.

– Оу. Я всё проспал. Меня сюда привёл таксист, да?

– Дайте-ка вспомнить. По-моему, в самолёт Вы вошли один, – ответила она, задумчиво нахмурив тонкие бровки.

– Благодарю, – серьёзно ответил я, решив не показывать волнения.

Выходя с трапа самолёта и пытаясь глазами найти мальчика с табличкой, я растерялся, ведь такого количества народа, сконцентрированного в одном месте, я никогда не видел. Вместе с бурным потоком этой людской массы, я вскоре оказался в аэропорту. Чтобы я делал в этой стране, не зная их языка? – с гордостью спрашивал я себя, узнав у какой-то женщины, где можно забрать свой багаж.

Не дождавшись в месте получения багажа своего чемодана, я с наездом обратился к соответствующим службам аэропорта, на что получил ошеломительный ответ: «Вы не сдавали багаж». Я был вне себя. Деньги, одежда, важные личные документы, кроме паспорта, находились в чемодане, который я, как оказалось, не сдавал вовсе. В моей голове роился шабаш негативных мыслей, и я злостно причитал: «Вот блин. Таксист меня надул. Что же делать? Чёрт. Сам, говорят, дошёл. Хм. Без мозгов и памяти дошёл. Ну и дела. Чёрт, чёрт, чёрт». Вдруг за спиной послышался звонкий хинди: «Почему, когда Вы злитесь, Вы зовёте чёрта? Он как-то виноват?».

Резко обернувшись, я увидел мальчика и, побыв немного в прострации, спросил:

– Ты тот, кто меня должен встречать?

– Да, – ответил он, после чего покружился несколько раз и похлопал по своему драному рюкзаку, из кармана которого, торчал, свернутый лист пергамента.