Читать книгу «Полное собрание стихотворений и поэм. Том IV» онлайн полностью📖 — Эдуарда Лимонова — MyBook.
image

Карта Ближнего Востока

 
Вот результат сражений и коварства:
Их контуры прорезаны с мелка.
Раскроены на карте государства,
Как рукава и полы пиджака…
Там в Сирию Ливан подрезан с моря,
Израиль к Иордании пришит,
Ирак же, натерпевшись столько горя,
С Ираном разозлённым вдоль лежит.
Сошлись в братоубийственных границах!
Страна стране покоя не даёт,
Ирак с Кувейтом не соединится,
Пускай один народ внутри живёт…
Аравии Саудовской морщины,
Пустыни, как засохший твёрдо торт,
В одеждах развеваются мужчины…
Бен Ладенов стремительный проход!
Её по краю, – эмиратов кусы,
Дубай, Даби, Катар и Бахрейн,
Где служат палестинцы и индусы
И где вас ждёт расплавленный бассейн.
 
 
На тропик Рака, как шампур, надеты
Египет, Ливия, Алжир и Мавритания —
Страна, где лёгкие и тёмные поэты
Отправились с верблюдами в скитания.
 

«Поджарые девки гуляют как бесы…»

 
Поджарые девки гуляют как бесы,
Их сопровождают, на них наклонившись, повесы
На башенных кранах работают злые таджики.
И из ресторанов баранины запах, аджики…
 
 
Нет, это не Русь, но Орда, но хазары.
Не скифы – славяне, но кажется, что янычары…
Заколят на завтрак они для себя Винни-Пуха
И это не смерть, это голода злая старуха…
 
 
На белой земле, где когда-то учил Ломоносов,
Везут на верблюдах сушеных в дыму абрикосов,
И органы власти, такие же, в чёрных халатах,
Как черти снуют, при дубинках, ножах и ухватах…
 

«Пустые улицы. Трамваи…»

 
Пустые улицы. Трамваи.
Брусчатка выпуклых дорог.
Круглы там были караваи,
Которые наш город пёк…
Мы телефонов не знавали,
Стучали мы друг к другу в дверь
И дверь, представьте, открывали!
Не то что, как живут теперь…
Простые курточки. И кепки,
Причёски скромные «под бокс»,
Носы и рты крестьянской лепки,
Пластинки «танго» или «фокс».
Супы, борщи, всегда котлеты,
Пальто под крепкий нафталин,
И тараканы как кадеты —
Всё нынче вызывает сплин.
 
 
Я встал, Москва. И полвторого.
Где этот мир горелых каш?
Я в библиотеку шёл здорово,
Один, как голый карандаш…
 

«Актрисы моей юности скончались…»

 
Актрисы моей юности скончались,
Актрисы моей зрелости мертвы,
Качели их внезапно откачались,
Не топтаны лужайки их травы…
 
 
Их газовые платья ветром сдуты,
Их шляпы под забор занесены,
Их фото возбуждаются якуты,
Сняв из тюленя жирные штаны.
 
 
Их недопитой стынет «Кока-Кола»,
Найдёт флакон «Шанели номер пять»,
Их внучка, торопящаяся в школу,
И кошку, ну духами поливать…
 

«Печален мир англо-саксонский…»

 
Печален мир англо-саксонский,
Их церкви постны и темны,
Что храм голландский, что эстонский
Их храмы все закопчены.
Длинны их лица, носа складки,
Укладка губ, шиньён волос,
Всё с протестантом не в порядке —
Или он хром, или он кос…
Мир протестантов сух и пресен:
Картошка, сельдь, лиловый лук.
Нам только шнапс там интересен
Да Рубенс – автор жирных сук.
Вот на портрете, равнодушный,
В сутане, подбородков три,
Изображён нам Лютер скушный,
Их прародитель, – посмотри!
 
 
А впрочем, был там парень ловкий,
Маг, чародей, мошенник, чёрт,
Студенты, девки и чертовки
Сдавали Фаусту зачёт.
Вот на бочонке Аусбурга
Он вылетает, многобров
Друг девок, страстный чернокудро —
Рога, вихры… и без штанов…
 

«Невиданные холода…»

 
Невиданные холода.
Автомобили с шлейфом пара,
Как прожитые мной года…
Как лермонтовская Тамара,
Его кавказская гряда.
Автомобили навсегда.
И самолёты без радара.
Изобретений жёсткий чих,
Пролёт строений жесткокрылых
Сменил наездников унылых
На лошадях своих простых.
Что если новый Тамерлан
К нам вздумает явиться в гости,
То танков рёберные кости
Сомнут татаров и славян…
Невиданные холода…
Давно забытые, скорее…
В те золотые времена,
Когда там древние евреи
К нам напрягали стремена?..
Я только рыцарь и поэт,
Я дервиш в ваточном халате,
Я маг, живущий на зарплате
У великана. Он эстет…
О Стоунхэндж моей души!
Сварились каменные слёзы!
 
 
Ты к предкам, парень, не спеши!
Стояли сильные морозы.
Была поверхность ледяной…
И воздух каменным глотался,
Так ты парнишкой и остался
Парящим над твоей страной.
 

Наташе Медведевой

 
Несчастная самоубийца
Не досмотрела жизни край
Забыв совет пифагорийца,
Число поглубже выбирай.
Ты умерла на сорок пятом,
Сорок четыре завалив,
Теперь на гранулы разъята
И трупом цельным не приплыв,
Ты грезишь в утреннем тумане
Под брюхом у проточных вод,
Ты приземлишься в океане,
Туда, где Сена отнесёт.
Поразмышляв, я подивился,
Что родилась ты на Сенной
(Париж на Сене приютился,
Где ты жила потом со мной…)
Так лейтмотивом стало сено,
Сухое месиво из трав,
И жизни грустная измена
Тебя на части разломав.
Куда же поструились ножки?
А пепел черепа, куда?
Ты помнишь, что ребёнка кошки
Мы приютили в те года…
Я утопил тогда беднягу,
И вот сквозь два десятка лет
Тебя развеял под корягу
Твоих товарищей квартет.
 
 
Тебя его постигла участь,
Котёнка звали Казимир —
Теперь усов его колючесть,
Ласкает череп твой из дыр…
 

«Панки должны на скинов с ножами…»

 
Панки должны на скинов с ножами,
А те отбиваться бейсбольными битами,
А между увечными, между убитыми
Пусть бродят ангелы с волосами…
 
 
Должны бы германцы сражаться с узбеками,
Кровь должна течь там неслабыми реками,
Бледных японцев должны бы чечены
Ставить затылком под скалы и стены.
 
 
Вся эта грозная междуусобица
Как бы морозная плазма, сукровица…
Должна быть прелюдией к спуску Валькирии.
Знаете Вагнера Рихарда? Рихарда!
Или войною гражданскою в Сирии
Пахнуть должна эта чихарда…
 
 
Панки должны, сжимая ножи,
Юркие, пламенные, как миражи,
Вдруг появляться между солдатами
Глыбами каменными и ноздреватыми…
 
 
В общем должна совершаться история
От Джона Леннона до Пифагория…
 

Девка из Манчестера

 
Ко мне явилась девка из Манчестера,
Из этой Great из рыжей Британи
(Могла бы быть молочней и упитанней!),
Багаж за ней тащили негров шестеро…
В морозной плазме воздуха московского
Меня приняв за Вову Маяковского,
Она снимает белые чулки,
А негры удаляются легки.
 
 
Скажи, скажи мне девка из Манчестера,
Лиса твоя с пальто на кресло брошена,
Ты отчего в метель не запорошена,
И кто такие этих негров шестеро?
Не дьяволу ли служишь, рот помадою,
Признайся, кем ты послана, не адом ли?
«Нет, – девка говорит. – Трусы лови!
Служу я исключительно любви…»
 

«Напитка остались лишь капли……»

 
Напитка остались лишь капли…
Года за спиной, словно цапли,
Стоят, силуэт к силуэту,
И семьдесят будет поэту…
 
 
Ты выпил священную сому,
Жизнь из белладонны и хмеля.
Что, чаша уходит к другому?!
Другого качает качеля?
 
 
Но ты ведь пьянел, был желанен,
Был зол, был как молния резок,
Живи ещё этот отрезок,
И будь как всегда окаянен!
 

«Предметы, предметы, предметы……»

 
Предметы, предметы, предметы…
Материи острой углы
Булыжники, трупы, кометы,
Летящие из-за скалы…
 
 
Материя свищет святая,
И дух отступает святой.
О Бездна моя молодая!
О Смерть, о блондинка с косой!
 

«Загадка мира исчезает…»

 
Загадка мира исчезает,
Гудит прибой Prosperite,
 
 
Прохожий маг идёт, вздыхает
В своём простуженном пальте.
Небес кусок аквамаринов,
А невский лёд невзрачно сер,
Кто виноват из вас, кретинов,
За смерть страны СССР?
Нева. Дворцы. Квартиры. Брусья.
Торцы окна. Решётки рам.
Из голубого приэльбрусья
Вы как газель пришли, мадам…
На городские мостовые,
И в парках бродите пока.
Британские городовые,
Как доберманы полевые,
Спасаются от ВЭЧЕКА…
Хранят в печах архимандриты
Горшки с начинкой гречных каш.
А грациозные сунниты?
В крови шиитов их moustache…
 

«Сгниёт красавец в паре фрачной…»

 
Сгниёт красавец в паре фрачной,
Останется лишь, хороша,
Ты – тела двигатель прозрачный,
Размером с спичечный, – душа.
 
 
Сотлеет девочка нагая,
От форм которой трепетал,
Останется нам кость сухая,
Воображаемый овал.
 
 
А вот душа, с великой злобой,
От этой девочки сбежав,
С волками взвоет по чащобам,
В глуши оврагов и дубрав…
 

Тушкованэ мясо

 
Свирепо открывать штыком,
Тушёнку жирную, простую —
А там говяжина с жирком!
О, я открыл, и я ликую!
 
 
Тушкованэ! Какой комфорт!
Какая благость! Жизнь какая!
Завидует мне мой эскорт,
Солдат пропащих, замирая.
 
 
Поёт говядина с вином,
Смыкаясь в близости чудесной,
К утру в атаку мы пойдём
Наевшись смеси столь воскресной!
 
 
Пронзит ли пуля? Не пронзит?
Молдова красно-золотая
В Бендерах солнечных стоит,
Где Карла шведского тень злая…
 
 
Бессмертие мне суждено.
О нет, не может быть иначе
Лежит страна как полотно,
Не Веронезе, так Карпачче…
 

«По КНР носился первый снег…»

 
По КНР носился первый снег,
Пляс Тянь-Ань-Мынь скрывалась в тьме молочной,
Ты шла со мною школьницей порочной,
Собравшись с взрослым мэном на ночлег
С ночной футболкой в красном рюкзачке.
Смешной пучок топорщится метёлкой,
Типичной китаянкой с чёрной чёлкой
С зацепкой и прорехой на чулке…
Среди велосипедов и телег,
И лошадей с монгольскими глазами
Мы шли ко мне в отель мой на ночлег,
И топтуны не расставались с нами.
 
 
Шпионка ты раскосая моя,
Распить тебя, как выпить чашку чая.
Со школьницей Великого Китая
Мы рассекали волны бытия…
 

«Что женщина? Взволнованный сосуд…»

 
Что женщина? Взволнованный сосуд!
Что ожидает столь нелёгкий труд
Нагромождения корявых поз,
Когда самец пыхтит как паровоз…
 
 
Что женщина? Распаренная грудь.
И месиво мясов каких-нибудь?
Что женщина? Печальный анекдот
Про в две горсти захваченный живот?
 
 
(Но женщина, – ещё печальный рот,
который друга пламенного ждёт…)
Нам женщина страну напоминает,
Что путешественник с горы обозревает…
 
 
Вообще-то женщина скорее многонога,
Гола, мягка, и нет, не недотрога —
Дотрога всею плотию своей,
Похуже, чем бывает у зверей.
 
 
Она, пожалуй, устрашит зверюгу.
Когда рычит, отставив тело к другу,
И волосы роняя на паркет…
О женщина! О жаркий новый свет!