Дай мне твою молодёжную руку!
Я – динозавром, а ты – мотылёк,
Все это глупости, дочка Фейсбука,
Я от тебя не настолько далёк.
Я человек – исчезающей расы,
Спорить не стану. Средь новых людей,
Все израсходовав боеприпасы,
Я задержался, потомок вождей…
Вы – чистоплотные дети Фейсбука,
Ездите в Канны, сидите в кафэ,
Одолевает вас сытая скука,
Ну а мой батька ходил в галифэ,
С кантом, которого дети боялись
ОГПУ, после НКВД,
Мощным Бетховеном дни нам казались,
Тыщи «Титаников» гибли в воде.
По Маросейке и по Пироговке
Столько воздвигли красивых домов,
Вот я пошарю в тебе, в чертовке,
В поисках юных твоих миров.
Твой неприятель из Древнего Рима,
Буду тебя как добычу терзать
Неукротимо и неумолимо
НКВД тебя будет пытать…
Что же, красивая дочка Фейсбука,
Свежая, словно политый цветок!
Дай мне твою молодёжную руку
Я – динозавром, а ты – мотылёк…
Недавно, в две тыщи шестом,
Ты ехал счастливым отцом
С семьёй, в глубине кадиллака,
А ныне один, как собака.
Недавно, всего лишь шесть лет
Писал ты, и муж, и поэт
Балладу о счастье и доме,
Вот спишь на соломе, в Содоме…
По миру скушному бродили,
И мир нам открывался, кос,
Остатки мумий находили,
С клоками выцветших волос…
В музеях пыльных трепетали
Пред блюдами голландских рыб…
Но времени не понимали
Среди соборов мшистых глыб…
Как исторические боги,
Разрытые из недр скорей,
Надменны и единороги,
Мы походили на чертей…
Ну что ж, старик! – дождливым днём,
А мы хоть ветрены, но стары,
Давай с тобой, старик, вздохнём,
Припомнив надпись под слоном:
«Колониальные товары»
На старой улице, в подвал
Вели ужасные ступени,
И открывалась дверь в пенал,
Где Индия и где Непал,
Где осьминогом танцевал
Бог Шива в птичьем опереньи.
Там продавали ром, табак,
И жёлтый виски продавали,
Коробки с кофе открывали,
И он благоухал, о как!
Ты помнишь, мальчик мой, матрос,
Туда зашёл походкой смелой,
И дверь пружинами гудела,
Поскольку был силён, барбос!
Через витрину ты глядел,
Как он купил бутылку рома,
(Во рту табачная оскома).
Матрос был пьян, матрос был смел…
Потом в тюрьме, тюрьмы на дне
Ты вспоминал не раз их чары
И видел на тюрьмы стене,
Раджу на стареньком слоне,
Верните же, верните мне —
«Колониальные товары»…
Ну вот и состоялась порка!
Уже погасли фонари
И ваших трусиков восьмёрка
Висит на ручке у двери.
Эдмонд Дантес с маркиз де Садом
Любуются сейчас вдвоём
Твоим роскошным юным задом,
Что раскраснелся под ремнём!
Жюльетта, ты в шестом часу!
Отверстий выточенных формы,
И кавалеры колбасу
Суют в тебя весьма проворно…
И каждый этот их прибор
Нам жеребца напоминает,
Когда он стонет и страдает,
Кобылу мощно пригибает
И ударяет о забор…
Всю ночь проспект-то не молчит!
Но пролетают молодые
Автомобили боевые,
И каждый крыльями стучит!
Железо острое несётся —
«Сейчас я в порошок сотру
Дороги жёлтую кору
Устрою чёрную дыру…
Никто, пожалуй, не спасётся!»
Ночной-то город мрачноват,
А вот куда идёт, скажите,
Отряд нахмуренных солдат?
Ужели в сонность общежитий?
Под утро мне снятся советские песни
И мама в советском, несложном пальто
Ну мама, воскресни, воскресни, воскресни!..
Я буду примерным сыночком за то…
Я буду ходить в ненавистную школу,
Давиться яишницей, меньше читать,
Не стану в ботинках по мытому полу,
И может быть буду очки надевать…
Там печка горит, там стоят табуреты,
На кухне соседей толпятся столы,
Отец мой пришёл, как горят эполеты!
Погоны от Сталина, яркие, злы…
Повсюду потом, в болевых заграницах
Я буду погоны отца вспоминать,
И видеть во сне, как пришёл заступиться,
Обидчиков сына пришёл покарать.
А мама, а мама моя молодая!
Мой эльф, моя мама, принцесса татар!
Ты мне никогда не приснилась седая,
И даже сейчас, когда я уже стар…
Древнееврейская вода
И лёгкий запах парусины.
Древнееврейские раввины,
С котомками туда-сюда,
И храм, которого портал,
Квадратный, каменный и мрачный,
Раскинулся на весь квартал,
Как ассириец в паре фрачной.
Злой бороды резной оскал,
Кинжала бронзового отсвет,
Евреев пленных он согнал
На вавилонских реках постных…
И плакал загнанный народ…
А между тем, всегда желанны,
Еврейки каждый год приплод
Им приносили постоянны…
Гвозди уж дождь забивает,
Осень пришла – портниха,
Завтра похолодает,
Станет спокойно, и тихо.
Только не надо снега,
Рано ещё для льдинок,
– Ольга, ты любишь Олега?
Ольга грызёт ботинок…
Дом сумасшедших это,
Кончилось бабье лето…
Советская еда родная,
Ломоть, что срезан с каравая,
Котлеты, борщ, сырой компот
И водки крепкий переплёт…
Объединив ингредиенты,
Приклеив, присоединив
Завода крепкие моменты,
И Серп и Молот посолив,
Был я и молод и счастлив…
Сейчас я дую на ладони,
Мои колени вдруг остры,
Как кракелюры на иконе,
Морщины резкие стары…
Мне холодно. Мне спать тревожно.
Куда идти? Уже пришёл…
Мне жизнь мою ножом сапожным
Семидесятый год вспорол…
Во мраке тюрем погребальных,
Средь лиц печальных и нахальных
Я процветал, и цепенел,
Судьбу переносить умел…
Мои глаза сияли остро,
Я был отдельный, спорный остров,
Как будто я ходил в чалме —
Так я сидел средь них в тюрьме!
Ф.
Простые брючки на персоне.
Весёлый, оттопырен зад.
Не Вас ли, сучка, на иконе
Я видел много лет назад?
О как же Вы преобразились!
Развилась грудь и строен стан!
Еврейка юная, влюбились
В героя зарубежных стран…
Какие Вы прошли бордели,
И кто Вас сзади обожал?
На чьих коленях Вы сидели?
Не знаю, и никто не знал…
Простые брючки с каблуками
И цокот каблучков-копыт,
Бесовка, я связался с Вами,
А всё мой волчий аппетит…
«Вдовы Клико» Ваш темперамент,
Подобен льду шампанских пен,
И загорится мой пергамент
От наших непристойных сцен…
Простые брючки… это ж надо!..
Однако не встречал ещё
Круглей и аппетитней зад,
И внутренностей – суп-харчо…
Энциклопедии прошедших моряков,
Проплавывавших над морской трясиной
Вы удивляете детальностью крысиной,
При свете ламп, вас чтущих чудаков…
Вблизи достопочтенный Бенарес
Оказывается страшным Варанаси,
И обитающийся в Ганге бес
Плывёт, сквозь океаны, восвояси…
А вот в Антверпен Рубенса нагой
Из Индии чужой спешит Даная
С тяжёлой нидерландскою спиной,
В Антверпене Анверс предполагая…
Там высоко подпрыгивают звери,
Парит дракон над лесополосой,
Вот там, у Лукоморья суеверий,
Стояла смерть с чешуйчатой косой…
Русалка рыбная с стеклянными глазами,
Она силком скакнёт к тебе на грудь,
Чтобы селёдочными телесами
Тебя осилить, милый, как-нибудь…
Её икра тебя в себя заглотит,
Ты станешь жалок, мягок, форм лишён,
Она тебя укусит, искомпотит,
Селёдка-смерть в один деми-сезон…
Летняя жара.
Муха жужжит с утра,
И радиола играет уже,
На первом этаже…
Это – СССР,
– Это окра-ина,
Салтовка, например,
Неба голубизна…
Яблони и бузина,
Детских, прозрачных лет…
Вот тебе, вот тебе, на!
Видишь её ты, дед?
Я классический поэт,
Просыпаюсь я ночами,
И горячими руками
Свой записываю бред.
Где террасы Вавилона,
Зиггураты, злые львы,
Слуги вносят фараона,
Бог, как чучело Совы.
И, классическим поэтом,
Подорвавшимся в ночи,
Став мистическим предметом,
Я колеблюсь у свечи
Электрического тела.
Что же, лампочка-свеча?
Ты когда-нибудь глядела
В злые очи палача?
Ну а я видал их сотни
Копошащихся червями
Этих призраков Капотни,
Измельчённых под дождями…
Ясноглазые шлюхи,
С большими глазами-озёрами,
На верёвочках ухи,
Лежат, воспалясь, под старпёрами.
Им ты шепчешь на ушко:
Сейчас твою плоть продырявлю!
Своей мощною пушкой
Сломаю там всё, не поправлю!
Да-да-да, ты меня, чужестранец, насилуешь.
Ты меня истязаешь, меня заставляешь, не милуешь,
Я тебе подчиняюсь испуганно, я покорная,
Словно волку попавшая в зубы я козочка горная…
Девки вынули тонки ноги из тесных брюк,
Попы в юбках напоминают? От груш до брюкв…
Раздражают одним появлением скользких сись,
Бабье лето пришло, эй, Адамы, держись!
Вот, схватившись за поручень, боком входит она,
Обнажая чулок до конца откровенного дна.
Все античные боги, о как они были правы!
Нимфы бродят по улицам бледной Москвы.
Маргарином бы солнце, но только оливковым маслом!
Я бы всех их забрал, наслаждаясь отменным их мясом,
Я бы бил их, топтал, доказал, что я есть в самом деле…
А они бы визжали, они бы пыхтели…
Я любую из вас подыму до шкалы Магдалины,
Пусть несёте вы сумки, пакеты и даже корзины.
Я похабный старик? Нет, похожий на юного фавна,
Разорву вас, вакханки, я с вепрем мистическим равно.
Изначально два вида создал наш Создатель.
Вид был внутренний Ев, и Адама – он членобладатель.
Побеждённые Евы взяты были в плен, и веками
Их насиловал вид с ярко-красными черенками…
Всё изготовлено в Китае.
И полотенце, и парик,
И ваза, крупно завитая,
И только Мунка жёлтый «Крик»
Вопит норвежцем полуголым,
И Ницше, с круглой головой,
Ест экскременты прямо с полу,
Вылизывая за собой…
Поверхность жёлтого Китая,
Съезд восемнадцатый. Дракон
Парит, крылами задевая,
На Тянь-Ань-Мынь спустился он…
В Политбюро, оскалив зубы,
Сидит рептилий жёлтый ряд,
И ящеры, лизнувши губы,
Вслух о юане говорят.
Ну да, юань, когда планета
Со свистом спрыгнула с орбиты.
Европа есть? Европы нету.
Была Германия разбита…
Последний сгусток пасьёнарный
Был в сорок пятом умерщвлён,
И вот нас ждёт теперь бездарный
Китай, чешуйчатый Дракон…
Он, да, с Америкой сразится.
Избегнет всех стальных рогов,
Потом планетой насладится,
Мышей съест, кошек и жуков…
Русь, задремавшая в прохладе,
Закутавшись в своей Сибири,
Ты, вялая, чего же ради
Картошку ешь свою в мундире?
Иди! Вмешайся! Озверей!
Но, не желая осложнений,
Мечтая умереть скорей?
Заснула Русь без сновидений…
О проекте
О подписке