– Берроуз – прекрасное место. Мне нравится учиться здесь.

– Вы поняли это за один день?

– За два.

– Что?

– Я тут уже два дня.

Он улыбнулся уголком губ.

– Любите точность. Откуда вы, мисс Дэвис?

– Городок рядом с Клермонтом, округ Додж. А вы из Нью-Йорка?

Ричардсон кивнул. Надеюсь, я не показалась ему безумной фанаткой-сталкером, я даже не искала о нем ничего в интернете… пока.

– Моя подруга… – попыталась я объяснить свою проницательность, нервно сжимая в кулаке тряпку. – Патриция приехала в Луксон из Нью-Йорка. У нее такой же акцент, как у вас.

– Луксон? Никогда не слышал.

– Никто не слышал. – Я отвернулась и продолжила стирать мел, вдыхая его сухой запах. Зачем, в таком случае, я заговорила о городе? Оставить в прошлом – вот что я обещала. – Поэтому мне хотелось оттуда уехать.

– Вы не производите впечатление деревенской девушки.

– Спасибо книгам.

– Значит, родители обычные работяги?

– Да, сэр, – поддразнила я, едва сдержавшись, чтобы не отдать ему честь, как солдат командиру. Серьезно? Ричардсон хочет поговорить о моих родителях? Он знает меня всего одну лекцию! Неловкие встречи в коридоре и в кофейне не считаются. – У меня первой в семье будет высшее образование.

– Они, наверное, гордятся вами.

– Наверное, – ответила я резче, чем хотела.

Глаза защипало, и, яростно стирая мел, я мечтала уйти из кабинета. Осталось одно слово, до которого не получалось дотянуться: «Нравственность». Гениально, попросить самую низкую девушку на курсе вытереть двухметровую доску. Пару раз я подпрыгнула – все равно мне было не достать до размашистой «Н», что уж говорить о других буквах. А мое платье… короткое, наверняка задралось. Переключиться на новые эмоции – значит притупить боль от воспоминаний, и это оказалось приятно. Мне стало жарко, стоило представить, как профессор Ричардсон уже несколько минут смотрит на подол моего сарафана, едва прикрывающего ягодицы.

Из-за пылающих щек я не смогла обернуться и хрипло спросила:

– Вы могли бы… помочь?

– Да, конечно.

С лязгом отодвинулся стул. Я почувствовала позади аромат терпкой ванили и теплое дыхание: Дерек Ричардсон прижался к моей спине, чтобы забрать испачканную мелом тряпку. Я отдала ее, отошла к столу и смотрела, как длинные пальцы профессора сжали тряпку в кулаке.

Реальность и сон словно поменялись местами. Все начиналось почти так же. Мы одни. Мои колени трясутся. Мои губы приоткрыты. Дерек Ричардсон близко, слишком близко. Что дальше?.. Он подойдет, схватит меня за плечи, прижмет к доске, страстно поцелует…

– Спасибо, мисс Дэвис.

Пока я витала в фантазиях, профессор вытер «Нравственность» с доски и вернулся к столу, к бумагам, к обычной жизни, в которой первокурсницы – надоедливые и наивные девчонки.

Но была студентка…

Нет. Нет! Я не знаю, что случилось, но та студентка бросила университет, вот о чем следует помнить. Запоздало кивнув, я попрощалась. Господи, моя нравственность так же бесследно исчезла, как и мел с доски! Ошпаренная собственными мыслями, я покинула кабинет.

Тейлор поджидала у двери, похрустывая костяшками. Жест совсем не сочетался с ее внешностью милой Барби.

– Ну что? – накинулась соседка, будто я вышла живой и невредимой из логова Пушка^[4]. – Как оно?

– Профессор… милый… вроде бы, – промямлила я.

– Или ты бессмертная. Столько слухов! Он меня пугает.

Мне стало обидно за Дерека Ричардсона. Ох, а я подумал, что произвожу впечатление монстра. Студенты действительно считали его монстром! Но в сказках все монстры и злодеи – несчастные, одинокие существа. Нужно проявить немного доброты, чтобы расколдовать их. Вопреки здравому смыслу, мне бы хотелось понять, что же скрывает Дерек за маской требовательного профессора. Какие скелеты хранит в своем шкафу?

– Он был вежлив и не позволял себе лишнего.

– Сделаю вид, что не завидую, – ответила Тей. – На ланч?

Я кивнула, упрямо прогоняя из мыслей все, что не касалось учебы. Бо́льшую часть времени это удавалось… Я обернулась и посмотрела на табличку кабинета зарубежной литературы. Да. Бо́льшую часть времени.

Едва не запутавшись в указателях, мы нашли столовую в отдельном корпусе. Из одноэтажного кирпичного здания доносился запах жареной еды, слышались веселые голоса и кантри-музыка.

– Нам, похоже, туда, – сказала Тейлор. Она скорее предвкушала новые знакомства, чем вкусный ланч.

Внутри помещение оказалось светлым, с широкими окнами и белой краской на стенах. Длинные столы вмещали до пяти студентов с каждой стороны, а в глубине располагался буфет: он собрал толпу не меньше той, что я видела утром в кофейне «У Кацика». Еда в столовой была платной, но для стипендиатов предусмотрели бесплатные обеды.

Прежде чем набрать еды, мы направились на поиски свободного столика или знакомых лиц. Я протерла очки подолом сарафана. Где-то в здании должен быть Лиам, его я и искала. Студенты расположились свободно, многие столы были пусты (по словам Тейлор, кто-то предпочитал есть в коттедже, а кто-то в городе неподалеку от кампуса). Когда мы отчаялись найти хотя бы соседок, я услышала бодрый голос:

– Астрид! – Лиам позвал нас к столику, за которым и яблоку негде было упасть. Парни с первого курса (я видела их сегодня на лекциях) и много… очень много незнакомцев. Осознав, что нам некуда сесть, Лиам подскочил и подошел сам. – Привет, Астрид! Прости, ребята все заняли…

– Ничего страшного, – заверила я, поймавшая приступ социофобии просто оттого, что глядела на группу студентов. – Мы сядем за соседний. Это Тейлор.

Лиам не успел ответить. Звякнули ножки металлического стула, и к нам подошла смуглая брюнетка, на вид испанка: у нее глубоко посаженные карие глаза, алый цветок в смоляных волосах и родинка над губой. Бордовое платье подчеркивало стройную фигуру.

Девушка по-хозяйски положила ладонь Лиаму на плечо.

– Представишь? – спросила она с легким акцентом.

– Конечно! – улыбнулся Лиам и указал на испанку: – Это Кармен. Она с третьего курса, и она моя девушка. А это первокурсницы: Астрид и Тейлор.

Я приготовилась к вспышке ревности, даже отступила на шаг, но Кармен беспечно помахала. Уверенная в своей неотразимости, Кармен воскликнула:

– Привет-привет, Вишенка! – Она указала на мой сарафан. – Привет, Куколка! – кивнула в сторону Тейлор. У Кармен для всех есть прозвище?

Я не успела ответить, отодвинулся еще один стул, в этот раз с более громким и продолжительным грохотом, – я стиснула зубы. В следующую секунду произошло много всего и сразу: меня окутал запах мятной жвачки, а на своей заднице я почувствовала огромную мужскую ладонь.

Шлепнув меня, парень воскликнул:

– Ты ничего такая. Новенькая Вишенка! Ждем в гости в братстве!

Уверенность, которую Патриция взращивала во мне годами, растворилась в краткий миг. Луксонские парни такие же наглые и развязные, чему я удивляюсь? Почему неприятно, что на меня снова смотрят как на кусок мяса? Я сжала руки в кулаки. Потому что к дерьмовому чувству невозможно привыкнуть. «И нельзя привыкать!» – прозвенело в голове наставление Пат. Обида слезами увлажнила уголки глаз. Я идиотка, раз поверила, что в университете все будет иначе. Что люди здесь другие.

– Тревор! – возмутилась Кармен, нахмурив тонкие выщипанные брови.

Но край ее пухлых губ дернулся, а Тревор – бритый громила в бомбере с эмблемой университетской футбольной команды – ухмыльнулся. Старшие задирают младших. Старички издеваются над новичками. Огромные парни демонстрируют превосходство над хрупкими девушками. Тревор знал о своей вседозволенности и статусе в обществе. Вот бы стать Халком и врезать ему огромным зеленым кулаком! Но все, что я могла, – это стоять и судорожно хватать ртом воздух. Слабая. В Луксоне. В Берроузе. Где угодно. Даже на Луне я останусь слабой.

В поисках поддержки я огляделась, но все в столовой были заняты либо едой, либо разговорами. Для них обычное дело – парни из братства пристают к студенткам и развлекаются с ними. Все знают, и все молчат. Интересно, будь здесь профессор Ричардсон, он бы вмешался? Но преподаватели обедали в другом крыле.

– Она же новенькая! – Кармен давила из себя нравоучительный тон, вопреки веселым ноткам в голосе. – Она на стипендии. Где твое сочувствие, Тревор?

– А, понял! Вишенка из тех деревенщин, кого берут в Берроуз, чтобы доказать, какие мы все тут прогрессивные? – Тревор хрюкнул. – Тогда тем более будь благодарна за мое внимание, крошка!

– Идем, Астрид. – Тейлор схватила меня под локоть. – Катись к черту, животное, – бросила она футболисту и потянула меня в конец столовой.

Тревор в ответ загоготал и дал пять такому же громиле. Они сели рядом и начали похабно обсуждать планы на первокурсниц.

Кармен зацокала языком, но не удержалась от усмешки, а Лиам… Он вжал голову в плечи и проводил меня виноватым взглядом. Вот, значит, какую цену он платит за всеобщую любовь.

Чтобы отвлечься от инцидента в столовой, я приняла приглашение Тейлор узнать больше о профессоре Ричардсоне. «Проведем свое расследование, мы ведь журналисты!» – ее голубые глаза загадочно блеснули. Что она хотела найти в биографии профессора? Он нефтяной магнат? Коп под прикрытием?

Я хихикнула своей бурной фантазии.

– Что? – Тейлор повернула голову.

– Нет-нет, ищи, – ответила я шепотом.

В библиотеке не принято шуметь, а именно тут мы коротали время после лекций и обеда. Тейлор понравилась идея искать информацию «для нашего первого расследования» на общем компьютере. «Мы словно в молодежном триллере девяностых», – восторженно сказала она. Компьютер точно был из девяностых: гудящий процессор, громкие щелчки мыши, тормознутый браузер. Нелогично для тихой библиотеки, но я не стала возражать. На своем ноутбуке, который мне выдали как стипендиату, для того чтобы я делала и отправляла домашние задания, я точно не хотела бы хранить поисковые запросы о профессоре зарубежной литературы.

Мы листали страницы браузера в поисках информации. Но ссылки оказались стерильно чистыми, невинными и просто-напросто скучными: Дерек Ричардсон родился в Нью-Йорке, в семье бизнесмена, его мама погибла, есть младшая сестра; учился в частной школе Леманн на Манхэттене, после пошел в морскую пехоту, вернулся и стал магистром по зарубежной литературе; преподавать начал во время учебы и уже третий год работает в Берроузе. Дерек Ричардсон харизматичен, умен, богат и уважаем. Никакого темного прошлого.

– С его связями он мог стать профессором в Гарварде, – удивилась я, – или вовсе жить на капитал отца. Зачем ему Берроуз?

– Любит благотворительность, – отмахнулась Тейлор. – Меня пугают люди, у которых нет даже гневных твитов. Он точно что-то скрывает.

– Или ему некогда сидеть в интернете, – наивно предположила я.

Тейлор закрыла браузер и повернулась ко мне:

– Что скажешь, будущий журналист?

Что я могла сказать? Он слишком хорош. Обычно мотивы мужчин читаются с первых минут. Но не с ним. Дерек Ричардсон мог преподавать в Лиге Плюща, жить на акции своей семьи или путешествовать по всему земному шару, а он выбрал… Берроуз. Ради благотворительности, как сказала Тейлор? Ему претит высшее общество? Или… в Берроузе никто не будет разбираться, почему после близкого общения с профессором первокурсницы бесследно исчезают.

– Астрид?

– Он минимум странный и максимум опасный, – заключила я.

– А это самое привлекательное в мужчинах! – хихикнула Тей.

Я не могла с ней не согласиться.