Цитаты из книги «Дневник обезьянки (1957-1982)»

Серж воспринимает все происходящее как кошмар. Я смотрю на него как на бесценное существо, которое я своими руками искалечила, потому что это я во всем виновата.

жить в его доме и не слушаться его приказов. Он опять будет орать на детей за столом, будет устанавливать свои правила, мало того – я окажусь во всем виноватой; он будет говорить, что пьет из-за меня. Он меня раздавит. Что мне делать? Я причиняю ему боль, но что мне делать? Дети все замечают, и они его любят. Почему мы не можем поступать так, как нам нравится, не причиняя зла другим? Я никогда не была свободной, и я понятия не имею, каково это.

Шесть часов назад я сказала себе: «Черт, я хочу жить в доме, залитом солнечным светом; хочу, чтобы дети играли в саду; чтобы больше не было никаких запретов; чтобы больше никто не смел мной командовать. Я буду жить одна и говорить вслух все, что думаю. Мне 33 года. Я имею право жить как хочу, никому не подчиняясь, никого не боясь, ничего не стыдясь. Серж никогда на это не пойдет. Он не позволит мне

он отдавал нам приказы, как себя вести. Он грубо и без причины нападал на Кейт. В нем проснулось мужское превосходство и тяга всеми командовать: «Я так сказал, и точка». Он не видел, что девочки растут и многое понимают. Если я пыталась возмущаться, то получала по полной программе: да я больная, да я сама изменилась до неузнаваемости, да я вообще – пустое место.

Если я пыталась увести его из бара домой, он впадал в ярость. Тогда я перестала ходить с ним – я его боялась. На следующее утро он, как обычно, превращался в прежнего милого и доброго Сержа, а вечером кошмар повторялся снова. Он устраивал скандалы на глазах моих родителей, на глазах у детей, однажды вызвал из Парижа такси, но напился и опоздал на шесть часов. У него появилась мания величия. Его фильмы, его диски, его жизнь – только это имело значение. Все остальное должно было застыть и не двигаться, включая меня и детей.

Мне 33 года, скоро я стану старухой, но вот появляется человек, настолько влюбленный в меня, что у меня почти нет сил сопротивляться, до того мне хочется узнать, что же это такое – быть по-настоящему любимой.

Сумеет ли он когда-нибудь преодолеть свою тягу к спиртному? Его пьянство – это мой кошмар. Алкоголь делает его совершенно другим человеком, чужим и страшным

ошибаемся. Они все так же нуждаются в нашей ласке, а если не просят нас о ней, то лишь потому, что тоже стесняются. Милая Кейт! Если когда-нибудь у тебя будет 12-летняя дочь, прочти эти строки. Знай, что ты для меня – источник радости и удовольствия. Пусть твоя дочь будет такой же нежной и любящей, какой ты всегда была для меня. И не забывай: ты – мое дитя, и мне все равно, сколько тебе лет. И в 60, и в 100 – если ты почувствуешь, что я тебе нужна, приходи, и я опять, как в детстве, возьму тебя на ручки. А если меня уже не будет в живых, но ты в свои 100 лет захочешь, чтобы я тебя обняла, вспомни эту ночь. И тогда ты поймешь, что я с тобой навсегда.

Я просила у нее прощения за то, что не всегда была идеальной матерью: «Для меня ведь это тоже в первый раз». Я заверила ее, что она в любой момент может прийти ко мне, чтобы я ее обняла. И я ее обниму, потому что я ее люблю. Я баюкала ее как маленькую, и вскоре моя милая Кейт перестала дрожать, как перепуганный птенец, и заснула. А я поняла, что и в самом деле ничего не меняется и дети всегда остаются детьми. Мы, взрослые, видя, как растут наши дети, стыдимся нежничать с ними по-прежнему, нам кажется, что это их обидит, но мы

дии» или «Я тогда был в Югославии». Я была там вместе с ним, но он не считает нужным об этом упоминать.