– Была бы любовь, а возможность разделить ее с кем-нибудь завсегда найдется. Просто вы, люди, уж очень склонны изолировать себя от потока любви и делать вид, что находитесь в несуществующем любовном вакууме. Этот свет человек может погасить только самостоятельно и включить, кстати, тоже. Но ты прав в том аспекте, что без женщины включить свой свет действительно трудно. Кроме того, для этого требуется хоть капля любви к себе. Вот с этим у вас у всех проблема: где найти любовь к себе, если вас у себя нет, а есть те самые маски, о которых ты так проникновенно говорил. То есть, по сути, животный образ жизни в иллюзии.

– Очень уж правдоподобная иллюзия.

– Если бы было иначе, то иллюзия не имела бы ни смысла, ни цели, а они есть.

– И какие же.

– Их много. Например, со временем человек должен осознать, что настоящая любовь всегда взаимна. От того, что вы берете чужое, оно не становится вашим, но вы как упертые бараны ищете не свою женщину, а социально приемлемую для вашей маски. Вот и страдаете почем зря. А я ведь тебя много раз предупреждал, много раз еще до вашей свадьбы, но ты не услышал. Так что предупреждать по большому счету бессмысленно, но положено по правилам игры. Люди не дорожат истиной, если не нашли ее сами. Так что каждый должен сам почувствовать, что жизнь с протезом или чужой конечностью – это совсем не то же самое, что жизнь с тем, что принадлежит тебе по праву.

Я уже почти потерял нить повествования, голова довольно сильно кружилась.

– Погоди. Зачем же тогда ты мне сейчас сообщаешь все эти ваши страшные тайны? Вот так, запросто?

– Потому что все, о чем мы болтаем, ты и так уже вполне осознал.

– Что-то мне так не кажется, не представляю, куда двигаться дальше. Тупик, брат. Вакуум, как ты говоришь.

«Инженер» улыбнулся, обнажив неестественно ровные и белые мелкие зубы, будто бы позаимствованные у какого-нибудь 16-летнего североамериканского подростка.

– Ты в кризисе. А кризис – это точка выхода системы из равновесия, то есть именно то, что нужно для шага вперед или назад, в зависимости от того, осознал ли человек по итогу жизненного урока. Если принял и осознал, то прекрасно, есть возможность, так сказать, выйти за флажки, обрести новую силу. Ну а если нет, то на повторный круг, тоже ничего страшного, но цена будет выше.

– И что же я осознал? Твоя версия, так сказать?

– Ты квартирку бывшей жене оставил? Оставил. Значит, не морочь мне голову, как минимум ты осознал, что счастье проистекает за пределами материальных объектов. Или тебе все еще не хватает каких-то материальных благ?

– Да хватает в целом. Для получения материальных благ мужчине в России достаточно просто оставаться в живых достаточно долго. Несмотря ни на что. Думаю, мне просто было лень судиться и делить шмотки. Наверное, я просто устал. Мне бы отдохнуть.

– Какой тебе еще отдых? Вы на этой планете уже одновременно и в путешествии, и на отдыхе. Так сказать, активный отдых для особо одаренных, готовых к семейной жизни и ускоренному развитию души в условиях непрерывного накопления противоречий.

Язык все больше заплетался, и моя попытка встать на ноги оказалась неуспешной. Со мной такое было только один раз в юности, когда мы в дружной студенческой компании дегустировали массандровский портвейн и выяснили, что он очень эффективно отключает ноги при сохранении достаточной ясности сознания. Впоследствии я неоднократно пользовался этой особенностью напитка, чтобы подольше пообщаться с понравившимися мне девушками, но теперь сам угодил в такую же ловушку своего тела. Делать нечего, надо ждать, пока эффект ослабнет. Я решил посидеть еще немного и протрезветь до обретения способности не только вызвать такси, но и дойти до него самостоятельно.

– Посто-о-о-ой, друг. Если мы тут все на Земле на отдыхе, зачем вы или они сделали так, что мы тут страдаем? Это ведь явный инженерный просчет. Вот смотри, инженер. Что такое человек? Это, прежде всего, химическая машина, химический компьютер. Так? Так. А значит, все наши состояния – это химия. Тогда скажи, что нам мешает просто поменять химию несчастья на химию счастья? Так сказать, немного срезать на поворотах? Я в данном случае не про алкоголь или наркотики. Это все суррогаты. Я про настоящую биохимию. Чтобы раз – и отключить модуль несчастья. У вас там, в небесной канцелярии, или откуда ты там, наверняка ведь есть такая штука? Но только так, чтобы без последствий, какая-нибудь там дофаминовая таблетка? То есть окей, я согласен, что некоторые люди выглядят довольно счастливыми. Это долгий путь, брак, дети там, вся фигня, но должен же быть и короткий путь? Я, может, не хочу проходить эту игру на сложном уровне, хочу упрощенку.

– Это действительно интересно, но то, что ты называешь упрощенкой, по итогу может оказаться усложненным вариантом.

– Так, ну это уже демагогия. Ты можешь просто ответить на вопрос: есть у тебя эликсир счастья или нет? Если есть, наливай.

– Тут есть одна сложность. К счастью тоже надо быть готовым. А ты не готов. Даже в соседней комнате, где люди искренне радуются и веселятся, нет ни одного человека, готового быть счастливым, а тут ты со своим разводом. Не подумай, что я отказываюсь, эликсир счастья у нас действительно есть, примерно такой, как ты описываешь, без последствий для здоровья тела во всех его аспектах. Но есть нюансы, связанные с тем, что человек – это не только тело. Чтобы тебе было понятно, скажу так: твои представления о нормах поведения в значительной степени изменятся.

Я уже вполне понял, что, как я и ожидал, «инженер» начнет юлить и всячески уходить с темы. Но сейчас все равно был не особо в состоянии куда-то идти, так что решил подыграть мистику с его идиотским эликсиром счастья.

– Да, это, пожалуй, проблема. Сдвиг нормы – это даже серьезная проблема. Вон, во времена Ирода считалось в порядке вещей поубивать всех окрестных младенцев в целях профилактики появления альтернативных царей Иудейских. А теперь такое поведение абсолютно неприемлемо.

– Боюсь, что вы просто плохо информированы на этот счет. Но я имел в виду скорее личностный уровень понимания нормы. Ты ведь знаешь такую актрису, как Ванесса Паради, у которой большая диастема, щель между передними зубами. Для многих людей такого рода особенность развития воспринимается как уродство. Ванесса воспринимает щель между зубами как свою фишку и не устраняет ее. Ты так же будешь воспринимать свое состояние, как очень естественное и правильное, но для большинства окружающих людей это будет нечто сродни уродству.

– Вы напрасно меня стращаете. Большинство ведь не значит, что все люди? Меня это вполне устраивает. У меня батя вообще прекращал споры, когда речь заходила о количественных оценках. Он какое-то время работал в статистическом отделе, и когда люди начинали говорить о шансах и статистике, всегда повторял: «Любые ваши доводы просто не могут быть достаточно аргументированы». Так что мне ваши доводы сейчас тоже не особо заходят. Или ты сейчас намекаешь, что мне надо бы покинуть город и отправиться жить на лоно природы? Не разочаровывай меня, инженер. Я уже как-то привык к мысли, что ты – не один из этих сумасшедших, рвущихся ближе к природе, в первобытно-общинный строй, подальше от городов.

– Нет, я не из этих. Я вообще не вижу большой разницы между городом и не городом. Вся эта урбанизация очень эфемерна.

– Любопытно, поясни.

– Конечно. Людям кажется, что они покорили это место, заставив его бетонными коробками. Но они и понятия не имеют, как легко счищается эта тонкая пленка цивилизации с поверхности Земли. Мы сейчас сидим почти в центре мегаполиса, безжизненном и унылом, но всего 200 лет назад прямо на этом месте был овраг, в котором тек ручей, вокруг зеленели леса и бродили дикие звери. Эта земля помнит те времена, помнит, как она цвела. Десятки и сотни тысячелетий это место почти не встречалось с человеком и так же спокойно выбросит в мусор все ваши дворцы из стекла и стали, как только люди уйдут отсюда.

– А, ну конечно, я же забыл, ты один из этих, которые меряют все масштабами вселенной и вечностью.

Я чувствовал себя уже вполне комфортно. И чего раньше пренебрегал случайными знакомствами. Нормальная тема оказалась. Вроде у этого «инженера» с головой не все в норме, но на поехавшего свидетеля Иеговы или просто зануду, начавшегося брошюрок кришнаитов, тоже непохож. Кто знает, может. Мы даже подружимся.

– Слушай, друг, кто же ты все-таки такой? Ты, случайно, не какой-нибудь психотерапевт или гуру Ринпоче с Кайласа? А то была тут у меня уже утром одна.

– Я бы сказал, что я нечто среднее, в некотором смысле и то и другое.

– Слушай, друг, раз уж ты так твердо решил присесть мне на уши, тогда уж угости выпивкой, тем более что вы, то есть ты, мне это обещал.

Вместо ответа произошла очередная смена музыкального фона в баре. Из боосовских колонок полилась музыка, которая, несомненно, выиграла бы все конкурсы на сопровождение сделок с нечистой силой по отчуждению прав собственности на душу. Третья часть восьмой симфонии Шостаковича. Возможно, вы предпочли бы Palladio Карла Дженкинса или имперский марш, сопровождавший прилет Дарта Вейдера на «Звезду смерти», но у Шостаковича точно было бы первое место в конкурсе, устроенном лично для меня. Мой уровень тревоги сразу подскочил на новой порции адреналина. Я даже немного протрезвел. Это что, такое не слишком тонкое издевательство? Или… какая-то подстава. Предчувствие какого-то подвоха кольнуло неприятным подозрением все еще принадлежащую мне душу, но и узнать, чем все это продолжится, уже было невыносимо интересно.

– Иван, я ни в коем случае не отлыниваю от предоставления тебе напитка, я лишь делаю все возможное, чтобы процесс прошел максимально гладко. Вы же сами, будучи человеком с неплохим образованием, изволили назвать вашу жизнь «адским адищем» и «говнистым говнищем». И теперь хотите вот так запросто сразу перепрыгнуть в счастье.

– Да ладно, друг, не парься. Я, честно говоря, стрелял по-македонски, от бедра, наудачу, так сказать, не был уверен, что у тебя есть такой редкий напиток. Черт, надеюсь, ты хотя бы не клофелинщик, потому что тырить у меня все равно нечего.

– В некотором роде я хозяин этого заведения. А что касается напитка, то в естественной природе его действительно практически нет, но у меня тут эксклюзивные напитки на любой вкус и кошелек. Ты же понимаешь, что каждое приключение имеет свою цену и не всегда есть возможность узнать ее в начале путешествия.

– Слушай, честно говоря, по нынешним временам твоя речь звучит как-то двусмысленно, мягко говоря. Я бы сказал, что один в один как барыга сейчас разговариваешь, который паленую наркоту сливает. Но тут с общим антуражем заведения явно неувязочка, если это действительно твой бар. Слушай, а можно, например, не счастье заказать, а скажем, какие-нибудь сверхспособности? Ну там, по воде ходить?

– Можно, конечно, но сразу скажу, что тебе такое сейчас не по карману. И почти никому на этой планете не по карману, потому что есть разница между получением сверхспособностей и сверхкачеств, как в твоем заказе.

–То есть в целом абсолютно каждый человек может стать счастливым при желании?

– Совершенно верно, если посетит мой бар.

– А вот, например, взаимная счастливая любовь?

– Никаких проблем. Такой заказ тоже относится к сверхкачествам, а не сверхспособностям. Еще великий Чехов говорил, что не существует такого урода, которому не нашлась бы пара. Правда, это он говорил про писателей и читателей, но к отношениям между мужчинами и женщинами это тоже относится в полной мере. Проблема несчастливой любви совершенно надумана в вашем обществе. Я уже говорил тебе сегодня, что настоящая любовь бывает только взаимной. Впрочем, для тебя эта информация сейчас не очень актуальна. Таковы правила, один заказ за вечер, а ты свой выбор уже сделал.

– Товарищ инженер, ну вы хотя бы понимаете, насколько это ваше предложение об эликсире счастья антинаучно, – сделал я последнее слабое усилие сопротивляться приключению, пусть и такому дурацкому, а заодно слегка вывести самоуверенного «инженера» из себя.

– Попытки ваших ученых заглянуть на технический этаж мироздания – всего лишь еще одно из бесконечных отражений их заученной тупости. С тем же успехом червяк может делать вид, что ему доступно понимание устройства адронного коллайдера, и претендовать на полноценное участие в международных проектах по его использованию. И да, есть еще один нюанс, о котором ты должен знать. Напиток сработает только в том случае, если твои намерения чисты.

– В смысле? Нет, ну все это уже превращается в натуральный фарс. Опять какие-то дополнительные условия.

– О нет, я бы даже не предложил тебе напиток, если бы считал, что ты ищешь легко жизни. Это прямой путь на новый круг перерождения.

– А я чего ищу?

– Себя, конечно.

– Слушай, ну реально, чего ты вола… тянешь. Сколько можно этой болтовни?

– А ты чего хочешь, чтобы я просто так дал тебе стакан с напитком, который кардинально изменит твою жизнь? Типа расписался в журнале за выданный артефакт, поставил дату и прощай?

– Ну да. Точнее, погоди, ты про журнал серьезно сейчас?

– Нет, шутка.

С этими словами фальшивый инженер обошел барную стойку, за которой уже никого не было. Я огляделся вокруг, и отметил, что в зале тоже пусто, кроме нас, никого нет. Когда я повернулся назад, то увидел в руках моего собеседника одну из пузатых бутылок и пустое место на витрине, откуда он ее, по всей видимости, взял. Инженер прищурил один глаз, достал откуда-то из-под стойки бокал и наполнил его чуть меньше, чем наполовину слегка вязкой фиолетовой жидкостью. Цвет напитка меня не сильно удивил, красители сейчас любые делают, но вот сама посуда для напитка оказалась необычной. По форме это был скорее небольшой кубок из прозрачного стекла. Красивый золотой узор на тонких стенках бокала изображал замысловатый цветочный орнамент. Странным было то, что поверхность бокала при этом оставалась совершенно гладкой на ощупь, будто узор размещался непосредственно внутри стекла.

– Оно?

– Да.

– А почему половина?

– Больше нельзя, ты пить собираешься? Мы, вообще-то, сегодня закрываемся, ты что, объявление на входе не видел?

Дальнейшую тираду и бормотания «инженера» я почти не слушал. Похоже, было уже совсем поздно, и вдруг понял, что очень хочу спать.

Я взял напиток и на всякий случай понюхал его. Не так, как проверяют новые запахи обычные люди, а как учат химиков: подогнал к себе воздух над бокалом ладонью свободной рукой. Пахло вполне обычно, каким-то разбавленным алкоголем и немного синильной кислотой. Бог мой, чего ж они сюда намешали? С тех пор как был студентом, не пил пафосных коктейлей, единственная честная цель которых состояла в том, чтобы позволить человеку максимально быстро напиться, как правило, с тяжкими утренними последствиями для организма в виде пустыни Сахара во рту и разобранного на огромный пазл агонизирующего мозга.

На вкус коктейль оказался еще хуже, чем на вид. Эликсир счастья был слишком явной бутафорией. Обычное полусладкое шампанское и довольно невысокого качества. А я ведь почти ему поверил. Ну и дельцы, хорошо, что не мне платить за эту дрянь. Как-то даже не солидно после всех этих разговоров о высоких материях. Похоже, опять обманулся внешностью. Я все же немного расстроился такому банальному окончанию приключения и разрешил мыслям ползти в любом угодном им направлении и, похоже, опять проговорил свои мысли вслух.

– Знаешь друг, а красивые тут у вас стаканы.

«Инженер» ответил, что это на память, то ли об Александре, то ли об Александрии. Вслушиваться уже не было сил, через меня будто начал протекать и уносить с собой невидимый мощный поток, а я изо всех сил сопротивлялся этому потоку. Я даже поднял руку к лицу, чтобы убедиться, что тело мое осталось стоять на месте и попробовал как-то сформулировать нахлынувшие на меня чувства.

– После шампанского хочется писать, а любовь стоит того, чтобы ради нее рисковать. Правда ведь?

– Правда, мой друг. До встречи на другой стороне.

– Если бы все было так просто.

Он не ответил. Музыка прервалась.

Жизнь на свободе

Я проснулся в своей съемной квартире и лежал на разложенном диване с закрытыми глазами в полной уверенности, что каким-то образом могу видеть комнату и все происходящее в ней в мельчайших деталях даже через закрытые веки. Вот мой диван, спереди окно, задернутое бордовыми плотными шторами, слева открытая дверь в коридор, потом телек на тумбе со стеклянными дверцами, за которыми стоит батарея оставленных хозяевами DVD-дисков, сзади шкаф-купе из ИКЕИ во всю стену. Передо мной задернутые плотные бордовые шторы, на полу – вытертый ковер.

Почему-то я видел все эти предметы обстановки одновременно, а в голове вертелось сразу несколько потоков мыслей, которые удивительным образом распараллелились и не мешали друг другу. Я вспоминал свое детство, как мы долго жили вместе с папиными родителями в старенькой пятиэтажке на втором этаже. Особенно вспоминал бабушку Веру. Почему-то именно ее, а не деда Илью, начальника железнодорожной станции, которым бабуля с ее 4 классами образования безбожно крутила как хотела. Сидя на темно-желтом продавленном диване, Вера любила рассказывать мне про старые времена, про родственников ни одного из которых я не знал, про их испытания и как им удавалось выжить, спасаясь то от войны, то от голода, то от доносов соседей. Сейчас эти истории всплывали в моей голове одна за другой, а я не мешал им, смотря как кино на жизнь многих поколений своих предков.

Однажды бабуля раздобыла краску и покрасила стены в их квартире в Пензе. Бабуля была очень творческим человеком, поэтому она не стала красить стены обычным способом, а использовала в качестве трафарета старый тюль. Получилось очень красиво. Когда соседи это увидели, они написали на бабулю донос, что она беглая дворянка и прячет золото. Деда тогда забрали в милицию и продержали 8 месяцев в тюрьме. Но потом, конечно, отпустили, потому что никакого золота не нашли, его просто не было. Еще бабуля говорила, что у них в семье было принято одну из девочек называть именем Вера. Это странно, потому что ее родители по происхождению были немцами, а какие в германии могут быть Веры? Разве что только Вероники?

Параллельно с этим я смотрел и другую историю, которую рассказывала мне бабушка. Вот родители бабушки Веры – Иосиф и Бронти. Они едут в длинном пыльном обозе, спасаясь от Первой мировой войны. Иосиф старается не отходить от телеги, где спрятаны дорогие коллекционные охотничьи ружья. Вот он вынимает из кармана пиджака большую связку ключей и грустно так, с удивлением улыбается:

– Вот ведь странно, жена, ничего этого уже нет, а ключи остались.

Да, ничего уже нет. Уезжая из Польши, они подожгли свое поместье и мельницу, крупицы огромного состояния родителей, которые достались Бронти в наследство как самой младшей. Но это все в прошлом, ни Польши, ни Германии она больше не увидит – впереди бесконечные степи Узбекистана, сложная беременность и пыльная захолустная Арысь, где она умрет от заражения крови после тяжелых родов. И пусть сияющее над головой солнце уже знает об этом, сейчас Бронти еще жива и красива, а я чувствую, как она радуется согревающим лучам солнца, и ей почти не жаль, что ничего уже нет, что тяжелая связка ключей брошена в дорожную пыль и что бесконечная дорога запружена телегами беженцев, что музыка наполняет пространство. Музыка? Нет, что-то другое, для чего нет слова в языке людей, но ближе всего все же музыка. Музыка красоты мира, музыка бесшумных шестеренок ткани, из которой сотканы пространство и время. Музыка благодарности за существование, пронизывающая все слои реальностей в бесчисленных вселенных, наполняющих разум Творца.

И эта музыка сейчас жила во мне, я и есть музыка Творца. Как такое может быть, что со мной произошло? Я чувствовал себя и пылинкой, сверкающей в луче солнца, и одновременно огромным солнцем, наполняющем пылинку светом изнутри.

Бахрома нитей в душе из когда-то оборванных связей и обид соединилась в целостное полотно спокойной радости, пронизывающей все, что существует во всех вселенных, бережно играющих в иллюзии пространства и времени, то есть меня самого. Вы думаете, что это звучит слишком… как-нибудь, но это не имеет значения, т. к. вполне отражает ощущения в открывшемся мне бесконечно длящемся сейчас.