Слова Циркача укладывались в мою определяющую концепцию «дают – бери, бьют – давай сдачи», поэтому я не стал сопротивляться и в течение получаса обстоятельно загрузил в себя омлет из трех вроде даже не тухлых и почти на сто процентов куриных яиц, шмат ветчины с подозрительно медным привкусом, свойственным плоти квази-мяса, и небольшой судок холодца, происхождение которого я бы не решился уточнять – чисто чтобы удержать съеденное в желудке. Для Зоны, где людям зачастую приходится жрать гораздо менее качественные продукты, это был очень приличный обед, так что я, скрестив на пустой тарелке вилку с ножом, поблагодарил сталкера вполне искренне.

– Не за что, – махнул он рукой.

И вздохнул очень красноречиво.

Мне, конечно, следовало догадаться, что вот так запросто недешевый обед никто покупать не будет даже для легенды Зоны. Но у меня было слишком динамичное утро, слегка притупившее бдительность. Ладно, должным я быть не люблю, а предлагать оплатить бесплатное угощение некрасиво, потому я поинтересовался, понимая, что обед обойдется мне гораздо выше его стоимости.

– Случилось что?

– Эх, – вторично вздохнул Циркач. – Если б кто помог…

– Говори.

Сталкер поднял на меня глаза, полные надежды.

– Понимаешь, – быстро заговорил он, – я слышал, что есть в Зоне ученый, который из клочка волос может живого человека восстановить. Помоги его найти, а? Я уже три дня как Кордон перешел, сижу в этом баре, ночую на чердаке, за что спасибо Бесконечному, но ни у кого допытаться не могу, где того ученого искать…

– Новичок ты, значит, – сказал я. – «Отмычка», так сказать. Я так и понял, судя по повадкам и необмятой снаряге. Дорого отдал за проход через Кордон?

– Половину тех денег, что в цирке за всю жизнь накопил.

– Считай, повезло, – зевнул я – после сытного обеда в сон потянуло. – Хороший проводник попался. Кордонные могли все забрать, и жизнь в придачу.

– Так вот, – продолжил Циркач, оставив мои слова без внимания – сейчас он, судя по возбужденному блеску в глазах, вообще только себя слышал. – У кого ни спрошу про того ученого, никто ничего не говорит…

– Грех на душу брать не хотят, – хмыкнул я. – Молодой ты больно. И, опять же, повезло тебе, что не на бандюков нарвался. Те б деньги забрали, а потом отправили тебя прогуляться в ближайшее болото, если самим лень было тебя мочить и труп в трясине топить. Местные болота бывают такие – с виду лужайка с зеленой травкой, а шагнешь на ту лужайку – и все. Считай, отмучился.

Но в глазах «отмычки» стоял немой вопрос отнюдь не по поводу гибельных свойств местных болот. Потому я, вздохнув, пояснил:

– Захаров и правда может вернуть мертвеца к жизни, использовав ДНК, взятую из клочка волос. Но матрица для оживления стоит, думаю, примерно как десять твоих цирковых зарплат за всю жизнь, а может, и больше. Я знаю, каковы тарифы за проход с Большой земли в Зону, так что денег у тебя осталось, только чтоб еще недельку у Бесконечного на чердаке пожить. А потом он тебя выгонит. Или же оставит у себя на побегушках, копить на обратный проход через Кордон. Но это если повезет, конечно, и у бармена есть свободная вакансия. И да – зная, сколько такие, как он, платят «отмычкам» за мелкие задания, копить на возвращение ты будешь очень долго.

Сталкер шмыгнул носом, глаза заблестели.

Я пригляделся.

Не, этот не из тех, кто слезы лить будет. Этот скорее пулю себе в лоб пустит, чем покажет слабость кому-то, а главное – себе. И до пули той ему немного осталось, ибо загнал он себя по дурости в нехилую ловушку.

За годы странствий по вселенным Розы Миров я неслабо научился разбираться в человеческой психологии. И сейчас не ошибся.

– Ладно, – сказал сталкер, скрипнув зубами и зло усмехнувшись. – По ходу, со своей любимой я по-любому встречусь, так или иначе. Спасибо, что выслушал. Удачи тебе, Снайпер.

Конечно, логично и правильно было бы оставить парня самому решать свои проблемы. Положить на стол зеленую банкноту, мол, вот моя плата за обед, ничего я тебе не должен, – и уйти.

Но, с другой стороны, если ему ничего не надо, кроме как дойти до озера Куписта и убедиться, что академик Захаров бесплатно матрицы не предоставляет, то почему не помочь человеку? С одной стороны, понимаю я тех сталкеров, что не хотели брать на себя ответственность за смерть «отмычки». Вот только, уйди я сейчас, ответственность за то, что этот дурачок застрелится, окажется на мне…

– Ладно, хрен с тобой, – сказал я. – Нужен тебе академик – будет тебе академик. Доведу я тебя до его логова, но только уже завтра. Сейчас спать хочу, тем более что уже темнеет, а на ночь глядя в Зону только самоубийцы ходят.

– Ух, благодарю! – Глаза молодого сталкера заблестели вновь, но уже от радости. – Я тебе номер оплачу на ночь, бармен их сдает на втором этаже. Ну и оставшиеся деньги тоже забирай…

– Короче, – перебил его я. – С тебя номер и завтрак. И больше ты мне ничего не должен. Рассчитаешься с барменом и сам спать иди, завтра выдвигаемся с рассветом. Вопросы есть?

– Никак нет! – радостно выкрикнул юноша и счастливым кенгуру ускакал к барной стойке.

М-да…

Знал бы он, во что ввязывается, думаю, энтузиазма б у него поубавилось. Зачастую люди не задумываются о последствиях своих желаний. Мне ли, не раз ходившему к Монументу, не знать об этом лучше, чем кому-либо…

* * *

Мутная жидкость медленно уходила в отверстия, открывшиеся на дне автоклавов, обнажая тела, до этого скрытые под нею. Академик Захаров ощутил, как капли пота стекают по его лбу, но стереть их времени не было – пальцы отбивали на клавиатуре последние команды, необходимые для завершения процесса.

– Наверное, сейчас вы чувствуете себя богом, – задумчиво произнесла Грета.

«Пожалуй, пора отформатировать эту версию искусственного интеллекта и запустить новую, – подумал Захаров, не переставая работать пальцами. – Грета слишком быстро освоила эмоции, а там и до сочувствия недалеко. А от сочувствия подопытным до ненависти к своему создателю один шаг, который с ее возможностями может стать для меня очень большой проблемой».

Однако вслух произнес другое:

– Сейчас я чувствую недостаток наличия третьей руки, способной утереть пот со лба.

– Понимаю, – отозвалась Грета. – Блокировку избирательных участков памяти не доверишь машинам. Такое пока что возможно только вручную.

– Надеюсь, что все получится, – произнес Захаров, с силой ударяя по клавише с надписью Enter. После чего откинулся на спинку кресла и наконец вытер пот со лба рукавом белоснежного халата.

Артефакт размером с куриное яйцо засиял изнутри стремительно разгорающимся алым пламенем. Он был закреплен на специальной стойке, к которой от всех автоклавов тянулись многочисленные провода.

– Практически магия, – проговорила Грета, видевшая все процессы изнутри.

– Скорее, сказка, ставшая былью, – усмехнулся Захаров. – Правда, в сказке внутри яйца была заключена смерть Кащея, а в нашем случае этот артефакт всего лишь ключ к заблокированным участкам мозга.

– Тоже прорыв в науке, – заметила Грета.

Академик вздохнул, махнул рукой.

– Так, маленький шажок в сторону полного контроля над мозговой деятельностью. Хотя я рассчитывал на прорыв.

– Все начинается с малого, – отозвался искусственный интеллект с женским именем. – Совсем недавно создание репликанта из безликой биологической матрицы казалось невозможным. Но вы сделали это. А сегодня нашли ключ к блокировке определенных прижизненных воспоминаний у воссозданных копий.

«Пожалуй, подожду ее форматировать, – мысленно усмехнулся Захаров, вставая с кресла. – Эта электронная сволочь научилась льстить, и понятно, зачем ей это надо: чувствует, что ее способность к самообучению начинает меня бесить. Но даже когда осознаёшь, что тебе льстят в открытую с определенной целью, – все равно приятно. А приятного в жизни не так уж много».

Он подошел ближе к автоклавам.

Процесс еще не закончился, и репликанты, воссозданные из клеточного материала погибших, пока что спали. Но академик не смог отказать себе в желании посмотреть на то, что получилось.

И, посмотрев, довольно улыбнулся.

Портретное сходство с оригиналами было стопроцентным!

Да, по сути, это и были оригиналы.

В каждой клетке тела любого живого организма заключена полная информация о всем организме. И достаточно заполучить лишь крохотный фрагмент биологической ткани мертвеца, которого еще не коснулось разложение, чтобы, имея соответствующие знания и оборудование, фактически вернуть то существо к жизни. Причем именно в тот момент, когда оно погибло. Со всеми его привычками, способностями, воспоминаниями…

Или без них.

– У вас какие-то планы на этих репликантов, хозяин? – поинтересовалась Грета.

– О, да, – улыбнулся Захаров. – Колоссальные.

– Поде́литесь?

– Ты прокачала навык любопытства? – приподнял седую бровь ученый.

– Я сочла, что с этим навыком вам будет интереснее беседовать со мной, – скромно произнесла Грета. – Но если вы потребуете, я немедленно сотру его из своей памяти.

– Оставь, – махнул рукой ученый. – В такие моменты, как сейчас, когда ничего не остается, кроме как смотреть на мониторы, гораздо интереснее отвечать на толковые вопросы, нежели маяться ожиданием… Ты спросила про планы… Что ж, я по-прежнему планирую изменить человечество в лучшую сторону. Предыдущий проект ты помнишь, когда я наштамповал толпу совершенных биологических машин-убийц – и он провалился по милости Снайпера.

– Вы про сумм?

– Да, про тех, чье название происходило от латинского слова «сумма» – «вершина». Типа, вершины эволюции, которых уничтожил еще до их рождения один-единственный сталкер. Были и другие похожие проекты, в которые он влез, – и все они закончились ничем. Причем, знаешь, я понял – это было к лучшему. Я собирался воевать с армиями могущественных государств, с целыми народами. Но это глупо, так как потом в сознании этих народов я буду кровавым завоевателем. Сражаться нужно с теми, кто управляет народами.

– С правительствами?

– Именно! – улыбнулся ученый. – Жертв будет намного меньше, а результат – потрясающий. Я уничтожу правящие верхушки государств, но так, что народы ничего не заподозрят, так как на место мертвых лидеров я посажу их двойников, которые будут просто биологическими машинами, выполняющими мои приказы. И сейчас в этих самых автоклавах дозревает идеальная диверсионная группа для осуществления моей задумки. Для начала я потестирую ее здесь, в Зоне. И если эксперимент окажется удачным, эта великолепная группа репликантов постепенно и незаметно завоюет для меня весь мир.

– А что вы собираетесь делать потом с этим миром? – поинтересовалась Грета.

– Для начала я его вылечу, – усмехнулся ученый. – Агрессивная природа людей вынуждает их воевать друг с другом, создавая армии и новые дорогущие виды вооружения. Человечество ведет себя как гигантский паразит: вместо того, чтобы развиваться, загрязняет планету, воюет, истребляя друг друга, хищнически потребляет ресурсы, не заботясь о будущих поколениях. А ведь вместо этого люди могли бы заниматься наукой, творчеством, саморазвитием. Куча ресурсов тратится впустую, сгорая на алтаре человеческой агрессии. Так что для начала я уничтожу этот алтарь, выжгу его каленым железом при помощи моих непобедимых репликантов.

– Вы уничтожите агрессивные правительства, если я правильно поняла. А что потом?

– Потом в моем совершенном мире любое насилие будет под запретом. Я повешу над каждым городом, над каждым крошечным селом летающие платформы-наблюдатели с искусственным интеллектом, сконструированные по типу «галош», на которых передвигаются «мусорщики». У них будет одна цель: отслеживать проявление любых актов насилия. И если таковой факт будет зафиксирован, орудия платформ, созданные по принципу «смерть-ламп», мгновенно разложат агрессора на атомы.

– То есть вы заберете себе монополию на насилие?

– Совершенно верно! – Захаров поднял вверх указательный палец. – Пусть лучше она будет у разумного и адекватного ученого, чем у невежественных агрессоров, дорвавшихся до власти. Миром должны править ученые, а не политики.

– Как всегда, восхищена вашими грандиозными планами, – проговорила Грета. – Я просто счастлива от того, что мне довелось быть созданной таким великим человеком и помогать ему в усовершенствовании этого мира.

Академик усмехнулся. Его создание и впрямь научилось льстить. Еще немного, и интеллект Греты сравнится с человеческим.

– Я бы сказал, не в усовершенствовании этого мира, а в полной его переделке. Все процессы на планете должны координироваться из единого научного центра, который будет единолично решать, что хорошо для человечества, а что не очень. А все несогласные с решениями центра будут подвержены мгновенной и безболезненной аннигиляции. Мир будет полностью очищен от этих обезьяньих разборок, кто круче, сильнее или умнее, от дележки территорий, наркомании, извращений, всей той гадости, что сейчас называется современным обществом. Разве это не прекрасно?

– Конечно, хозяин, это великолепно!

– Вот и отлично, – улыбнулся Захаров. – Кстати, мы с тобой заболтались, а ведь уже очень скоро все должно закончиться.

Ученый бросил взгляд на стойку, где лежал артефакт, который должен был стать ключом к блокам воспоминаний репликантов обо всем, что связано со Снайпером… и не только. Академик пошел дальше, заблокировав суперсолдатам, лежащим в автоклавах, избирательные воспоминания об их прошлом. Таким образом, он сдержал слово, данное Снайперу, и заодно решил все возможные проблемы в будущем, связанные с его задумкой. Когда у бойца нет прошлого, он думает только о настоящем.

А в настоящем у этого взвода идеальных убийц будут только приказы Захарова.

И ничего больше.

В стойку с пламенеющим артефактом был вмонтирован небольшой экран, на котором горела надпись «Процесс выборочной блокировки памяти завершен на 97 %».

Захаров улыбнулся. Еще несколько минут – и начнется увлекательнейшее в его жизни шоу. Для начала он даст приказ своему неблагодарному помощнику Кречетову – а точнее, его копии, лишенной воспоминаний о прошлом, – разработать план ликвидации…

Додумать приятную мысль Захаров не успел.

Внезапно что-то громко щелкнуло, потом раздался хлопок – и свет погас. На несколько секунд в лаборатории воцарился непроглядный мрак…

– Что здесь происходит, черт побери?! – взревел ученый. – Где аварийные…

Внезапно включившийся свет резанул по глазам.

Захаров невольно зажмурился.

Лампы, на которые было подано избыточно высокое напряжение, вспыхнули слишком ярко, пара из них даже взорвалась, отчего с потолка на пол лаборатории сыпанул каскад мелких осколков.

– Простите, хозяин, – раздался голос Греты. – Как вы знаете, энергопитание бункера полностью зависит от Чернобыльской АЭС, генерирующей аномальное излучение, которое наши преобразователи трансформируют в обычное электричество…

– Я в курсе, как устроено энергоснабжение бункера! – прорычал Захаров. – Что сейчас случилось?

– Вероятно, это связано с надвигающимся Выбросом, – отозвалась Грета. – На приемники был подан слишком большой объем аномального излучения, и у нас вырубило предохранители. А аварийная подстанция у нас повреждена еще во время атаки военных сталкеров, и я не успела ее восстановить…

– Плохо, Грета, очень плохо, – раздраженно бросил академик. – Что с репликантами?

– С ними все отлично, хозяин, можете не беспокоиться, – доложила Грета. – Мне удалось вновь запустить все процессы, и мои датчики показывают, что за столь короткий период никаких необратимых изменений в тканях репликантов не произошло. Через семь минут тридцать две секунды все запущенные процессы должны благополучно завершиться.

– Ну хоть тут слава Зоне, – облегченно выдохнул Захаров. – И разберись поскорее с аварийной подстанцией.

– Конечно, хозяин, – отозвалась Грета.

* * *

Гостиничные номера в кабаке Бесконечного располагались на втором этаже и были вполне приличными – по меркам Зоны, конечно. В клетушке три на два метра вполне себе уместились облезлая и продавленная армейская кровать, крохотный самодельный стол, сколоченный из досок, стул советского производства и ведро с крышкой, предназначенное для естественных надобностей. И даже пожелтевшая от времени проверочная газета на столе лежала, которой я воспользовался по назначению: свернул в трубочку, поджег и провел ею под кроватью.

Хлопков от такой проверки получилось всего-то два или три. И правда терпимый номер, клопов в кровати оказалось немного – бывали случаи, когда в некоторых местных «гостиницах» они лопались от пламени с частотой пулеметной очереди.

Делать было решительно нечего, потому я подпер ручку двери спинкой стула, для надежности поставив на нее пару патронов: если кто-то попытается по-тихому открыть дверь и проникнуть в комнатушку, патроны попадают на пол, и я от их стука точно проснусь.

В общем, улегся я на матрац, провонявший кислым сталкерским потом, положил рядом с собой трофейный автомат, направив его стволом на дверь, и провалился в сон, который на сытый желудок и есть самое настоящее счастье для такого бродяги, как я…

…И приснился мне сон.

На удивление хороший, ибо в Зоне обычно снится всякая дрянь, тяжелая и мрачная, как облака, нависшие над зараженной землей.

Снилась мне Виктория.

Вика.

Девушка, которую я случайно спас на Большой земле и с которой у меня потом закрутился короткий, но запоминающийся роман^[7]. Вот идет она навстречу мне по широкому зеленому лугу в том самом бежевом плаще, что был надет на ней в нашу первую встречу, а на лице ее играет самая милая на свете улыбка. Причем я понимал, что это всего лишь сон, что мозг сейчас просто показывает мне кино, которое я на самом деле хотел бы видеть наяву. Но даже во сне я помнил, что нам с Викторией никогда не быть вместе – слишком огромная пропасть разделяет нас. Однако это не мешало мне получать удовольствие от просмотра мечты, которой никогда не суждено сбыться.

Вика подошла, посмотрела мне в глаза. Ее ладонь коснулась моей щеки…

– Мне плохо без тебя, Иван, – тихо проговорила она. – Почему ты ушел тогда?

Я молчал, вдыхая запах ее волос и очень боясь, что волшебный сон сейчас прервется.

Я искренне хотел ответить, но не мог – потому что не знал ответа.

Все оправдания сейчас выглядели бы жалкими, глупыми и ненужными, потому я просто стоял и смотрел на девушку, которую потерял по собственной глупости. Что говорить, мы, конечно, могли бы сейчас быть вместе, если б я тогда не придумал себе кучу причин для того, чтобы расстаться. И теперь у нее своя жизнь, а я сплю в вонючем клоповнике и вижу сон о счастье, которое оттолкнул от себя собственными руками…

Внезапно алая тень набежала на лицо Виктории, окрасила в багряное ее светлые волосы и плащ, проявив темно-красный росчерк на нем, который в день нашей первой встречи оставила моя кровь, брызнувшая из раны.

Я поднял голову.

Выброс…

Он навис над нашими головами, грозя вот-вот ударить сверху, уничтожить нас с Викой…

Я хотел броситься к ней, закрыть своим телом! Но она вдруг стала отдаляться от меня, сама становясь бесплотной тенью, и лишь последний ее шепот звенел в моих ушах: