«Однажды увидела ярко-румяное яблоко, прекрасное, тёплое, оно так низенько висело, и я подошла и вот так подставила руку, и оно, опушенное какой-то нежной пыльцой, такое... под-лин-ное... оно село мне в руку, улеглось... понимаешь? Не упало и не оборвалось, а просто пришла пора ему оставить материнскую ветвь. Я ощутила это как чудо: оно недавно было – цветок, а теперь сидит у меня на ладошке живое яблоко...».Читаешь эти строки – и буквально видишь то яблоко, чувствуешь его аромат, ощущаешь его сочность, и так радостно становится от врывающегося в окно календарно июльского, но по факту уже августовского ветерка с этим его хорошо узнаваемым озорным нравом, предвещающим и первые вкусные яблочки, и тёплые уютные вечера, и живописные куиндживские закаты... Наблюдая за тем, как ветер треплет кружевную вуаль, а затем, промчавшись по светлой комнате, дерзко отправляет в полёт бумажных драконов, которые, взволновавшись, яркими самоцветами вспыхивают под самым потолком, вновь чувствуешь тот под-лин-ный миг, и право, в этом моменте вся Дина Рубина, своим богатым слогом умеющая вызвать целый ворох мыслей и чувств. На сей раз эта «странствующая собирательница историй» пересказала беседы с интересными людьми, открыла тайны своей семьи и пригласила в путешествие по удивительным местам... в общем-то, всё как всегда. «Это же не роман какой-нибудь... Это просто жизнь».
«Фарфоровые затеи»«Женщина подлинной судьбы, соответствующей веку», – а больше и добавить нечего. Я сразу поняла, что это за достопочтенная дама, и пусть меня и нельзя назвать ярой почитательницей её таланта, бурливое течение её жизни и то, как лихо она из него выбиралась, всегда при этом улыбаясь и не сдаваясь, не может не вызывать уважения, это и правда целая эпоха, почти полный век. О самом творчестве и вдохновении было сказано не так много, но зато были пусть и короткие, но зато яркие, запоминающиеся зарисовки, в которых, возможно, и крылось то самое душевное и огненное, что и помогало создательнице творить: свистящая мама, соловьиный сад, серебристые тополя... Просто поразительно, как столь тёплый рассказ о жизни и искусстве переплетался со страшным и жестоким, этот крик
«Яша, ты этого хотел?!» прям-таки оглушил. Но так ведь в жизни и бывает, не так ли?.. И нет бы человечеству учиться на ошибках прошлого, но нет же, ничему,
ничему оно не учится...
«Душегубица»Казалось бы, рассказ об убийце, но почему-то даже и не хочется задаваться вопросом, а была ли она злодейкой. Это и впрямь были самые настоящие шекспировские страсти, вот только они в отличии от оных не вызывали никакого пусть и мрачного, но восхищения, грустно это всё, грустно, узнаваемо и неприятно.
Берта и правда была “светлейшей головой”, но всё равно она умудрилась попасть по вине чувств в капкан, натворить дел и довести человека до смерти, и кому какое дело до ребёнка и подстрекателя, преступница-то всё равно она, но вместе с тем и жертва, отрекаться от этого факта была бы неправильно, учитывая все отступления. И хоть всё у душегубицы в итоге и сложилось весьма неплохо, отчего-то финал всё равно вышел каким-то печальным... Что и вызвало пусть и лёгкую, но симпатию, так это дружба ребёнка с
Мишей, это были очень тёплые истории о черепашке, мороженом и притче. Да, эта притча...
«Было бы что заворачивать. Было бы кому посылать».«Цыганка»Довольно мистический рассказ о том, как рассказчицу с самого детства защищала некая “грозная тень”, мстившая обидчикам самым наижесточайшим образом, шутка ль, доходило и до смерти всяких наглецов и глупцов, осмелившихся сказать или сделать деве что-то дурное. Как выяснилось, тенью этой была прапрабабка, цыганка, которая прокляла своих убийц и пообещала оберегать свой род, и вот так и вышло, стали все потомки процыганенными, следила она за ними, защищала.
«Так ты присмотренная, вот и всё. Дело известное». Я такое, если честно, не люблю от слова совсем, да и сам сказ о том, что пошёл, значит, удалец покупать подарок своей любимой невесте, а вернулся с незнакомой цыганкой, в которую влюбился – внимание – за внешность, как-то совсем не впечатлил, но от момента гибели этой самой прапрабабки что-то внутри дёрнулось, конечно, а как иначе... Что и понравилось, так это то, как рассказчица сравнила свою тягу к путешествиям с цыганскими загулами, изящно, спору нет.
«Адам и Мирьям»«Всё тонуло в душераздирающем вопле, небо, деревья, поляна с глубокими ямами», – и это был непреходящий, пожизненный, сводящий с ума кошмар. Вспоминая о пережитом,
Мирьям душой находилась не в уютном грузинском ресторане, а на той разрытой поляне с ещё живыми мертвецами, в той неглубокой яме, которая стала ей домом на два бесконечных года.
«У меня уже давно это выстроилось в такой, знаете, фильм... Тяжёлый, ужасный, но сто раз виданный... И не про меня. Я привыкла. Уже не чувствую, что рассказываю о себе». Удушающий, невыносимый, страшный рассказ. Вроде читаешь о горячей еде, звучном хорале и непрекращающемся дожде, а отделаться от воспоминаний этой женщины всё равно не можешь.
«Ведь этого не могло происходить на самом деле, при свете дня, не могло!», – но это происходило. Это происходит. Это будет происходить. И что тут ещё скажешь? Ну вот что?..
«Дед и Лайма»Рассказ о том, как люди пытались выжить вопреки всему, и историй, подобных этой, историй
«тех, кто сгинул в жерле проклятой эпохи», не счесть. Кто-то, столкнувшись с подобными горестями и предательствами, сдаётся, а кто-то продолжает упорствовать и бороться, ибо жизнь-то одна и как-то её всё-таки нужно жить. У героя это получалось довольно сносно, он и жил хорошо благодаря трудолюбию, и детей своих смог отыскать, и какую-никакую справедливость в итоге спустя время сумел восстановить, – обо всём этом многие, очень многие могли только мечтать. Тема у рассказа хорошая, но её исполнение оставило равнодушной, тут бы развернуться, вдарить по больному, ведь почти каждой семье это знакомо, о таком говорить необходимо, ибо это
«свидетельство и напоминание о том, что люди делали и продолжают делать друг с другом», и забывать об этом, прикрывая неприглядную правду сладкоречивой ложью, ни в коем случае нельзя.
«Ральф и Шура»«...и начиналась безумная погоня по комнатам с заливистым лаем и отрывистым кошачьим хохотком», – и ты слышишь эти звуки, и вроде возмущаешься вслух, мол, что это вы тут устроили, негодники хвостатые, но при этом на лице-то улыбка цветёт, потому что пусть бегают и веселятся, от их шума дома так живо и хорошо... Коротко о том, как таким небольшим рассказом в несколько страниц можно разбередить душу и оживить слегка угасшие воспоминания из детства. Когда люди отмахиваются от животных, дескать, чего о них переживать, у них нет ни памяти, ни чувств, хочется поведать похожую историю, когда спустя годы животное вдруг вспоминает того, кого давно уже нет, вспоминает и ждёт, – ты видишь это, чувствуешь, знаешь. Но кому тут что докажешь, да и зачем... Суть-то в том, что сидит на ковре в солнечном озерце пёс, и воет:
«Шу-ра, Шу-ра, Шу-ра!». Не придёт
Шура. Никогда уже не придёт...
«Посох Деда Мороза»Михаил на себе испытал, какой необычной может оказаться новогодняя ночь, и дело тут не в волшебстве... Пионерлагерь с отарой галдящих детей, неловко отыгранная роль, праздничный ужин за столом у крикливой семейки, – вечер, мягко говоря, не удался, а когда к нему под утро ещё и девочка пришла с горящими глазами, всё и вовсе грозило закончиться катастрофой. Впрочем, парень не растерялся и, увидев перед собой поклонницу своего творчества, разошёлся и устроил целое представление. Это было... странно. Как-то сложновато было воспринимать сие действо, учитывая то, что девочке было четырнадцать лет, эти поклоны в сторону её внешности из уст взрослого человека вызывали неприятие, в этом не было ничего возвышенного, какое сияние, мужик, ты о чём.
«Вся жизнь прошла, как ночь, когда я был в тени», – честное слово, лучше бы он бился за роль своей мечты, а не устраивал цирковое представление перед наивным ребёнком.
«В России надо жить долго...»Когда
Дина Рубина пишет о реальном человеке с симпатией и любовью, это сразу чувствуешь, моментально понимаешь что это не выдуманное и не приукрашенное, это настоящее и непоколебимое. Это не рассказ и даже не очерк, это дань уважения
Лидии Либединской, с которой их связывала очень тёплая, долгая, деликатная дружба, и все эти вытащенные на свет из кипы блокнотов короткие зарисовки их встреч и бесед были очень яркими и весёлыми, а какой трогательной и эмоциональной выдалась их вылазка к восстановленному родовому имению
Блока, жаль, что она была первой и последней... И пусть я и не питаю к писательнице тех же симпатий, её бодрое и позитивное отношение к жизни не может не прийтись по душе:
«Пока мы злимся на жизнь, она проходит», – так оно и есть. Вот только помнить об этом, правда, порой так проблематично...
«Туман»Город объяла серебристая зыбь, а главного героя раздирало смятение. Очередная убитая женщина, и чего переживать, как говорили ему некоторые, это, понимаешь ли, традиция, не лезь в это, занимайся своим делом... но это и было
его дело.
Аркадий вызвал глубочайшую симпатию, ему было не всё равно и он пытался добиться справедливости, пусть и понимал при этом, что это бессмысленно.
«Средневековье какое-то», – а это и правда оно, и эта тонкая деталь, что дочь героя читала книгу о гонениях на ведьм, была оглушительна в своём смысле. Традиции – это танцы, наряды и праздники, а то, что сделали с этой женщиной, было убийством, и прикрываться высокопарными речами о чести просто нелепо, позор – это не поступок этой несчастной, позор – это то, что её младший брат, которого она вырастила, старательно запихивал в её рот яд, лишь бы она сдохла, сдохла как можно скорее. Страшная повесть. Страшная в своей обыденности.
«Все друг другу чужие в здешнем туманном мире...».«Гладь озера в пасмурной мгле»«...сквозь которую иногда сыплется солнце, прошивая бегущую воду тонкими золотыми иглами», – это же надо
так писать... что это, если не волшебство? Волшебством является и она, восхитительная
Италия, по дорогам которой неоднократно бродила писательница, и её любовь к этой стране и её красотам ощутима; впрочем, а как это всё не любить-то... Зарисовки увиденного короткие и невесомые, но какие же они цепляющие и меткие, будь это беглое описание итальянцев, чьи скульптурные лица вмиг пробуждали воспоминания о картинах, или беседы с незнакомцами, в чьих историях было место как комедии, так и трагедии, или живопись окружающего мира – важный павлин с ажурной короной, грациозный белоснежный лебедь, и музыка, растекающаяся по сумеркам музыка... Очень, очень красиво, невольно ворошишь собственные воспоминания, и вновь видишь, вновь слышишь, вновь чувствуешь.
«Между земель, между времён...».«Белый осёл в ожидании Спасителя»Ещё одна повесть о путешествиях, но не по итальянской земле, а по земле израильской. Начав читать и поняв о чём пойдёт речь, я воодушевилась, уж такая-то тема должна задеть поболе всего прочего, но нет, не срослось, более того, отчего-то читалось очень тяжко, я тонула в словах, откладывала уже всю испещрённую стикерами книгу, вздыхала, смотря, сколько там ещё осталось... Женский монастырь, гробница пророков, старое кладбище – и мысль, постоянно взрывающаяся в голове подобно фейерверку:
«Все они здесь были, все!». Хорошо написано, красочно, заинтересовала жизнь монахинь, много там трагедии, сцена с кошечкой понравилась, а уж разговор на кладбище и вовсе вышел весьма многогранным, но... Возможно, дело в том, что именно в этих местах я не бывала, хотя опять же, редко когда меня подобное отделяет от рассказанного столь прочной стеной. Может, всё куда банальнее – это просто не для меня. И такое, надо отметить, бывает.
«Мир оказался горячим, булькающим, пылким, волшебным», – таким и вышел этот прочитанный сборник, четвёртый по счёту. В нём были задеты очень важные струны, некоторые истории серьёзно так разбередили душу, и хорошо понимаешь звучную цитату «...и вдруг тоска вспыхивает, как пламя в очаге», она и правда вспыхивала. Про прекрасное и говорить нечего, это не просто красивый слог, это слог прочувствованный, запомнятся эти описания старых фотокарточек, грибного супа, цветущего миндаля... Но все эти сказки про род, кровь и рок, всё это вообще не моё. С детства выслушиваю подобное, постоянно бросалось мне от милых тётушек звучное слово “ведьма”, причём так называемых ведьм в семье хватало во все времена и на всех-то я была похожа, и стоило мне стать на дыбы, как начиналось... спасибо, что не камнями закидывали, конечно. Меня это всегда смешило, а потому и относиться серьёзно ко всему этому я не могу. Но вот всё сказанное об ошибках прошлого... это надо помнить. Впитывать, учиться и не повторять, хотя бы пытаться. Хотя бы...
«День катится себе к вечеру, ну и слава тебе господи... Главное не останавливаться ни на минуту, не проснуться случайно, не очнуться в этой паскудной рассветной щели между четырьмя и пятью, когда едва шевельнётся сознание, а тоска – хлоп! – и заглотнёт душу в чугунную мышеловку, и ты рванёшься от боли в пойманной душе, забьёшься: скорее, прочь отсюда, мчаться, лететь, плыть, колесить, бежать в забытье, в изнеможение долгого пути...». 
