Вторая часть окололитературного диптиха, где видны те же тенденции, что и в предыдущей книге (не дай Бог, но возможен и триптих). Формально другое название скрывает прежнюю болезненную склонность авторов к миру интриг в писательской среде советского периода.
Не всегда Гроссман остаётся в центре внимания Бит-Юнана и Фельдмана. С точки зрения морали это радует – Василию Семеновичу меньше достаётся; с точки зрения научности авторы уходят от главной темы в первой же части книги, посвящая десятки страниц истории публикации романа «Не хлебом единым» В. Дудинцева. Так что о Гроссмане в этих пассажах ни слова, и, главное, ничем не объяснено такое пространное отступление. Было жаль выкидывать ценный материал? Но, повторю, к гроссмановской эпопее всё, связанное с дудинцевским творчеством, имеет отдалённое отношение. Или же подобное надо было обосновать, и это тоже входит в задачу серьёзного учёного, к коим Фельдмана относит, например, один медийный вечно сонный дилетант.
Постыдны нападки на покойного С. Липкина, тем более, что желая уличить Семена Израилевича во лжи, авторы прибегают к свидетельствам из интернета, весьма субъективным и непроверяемым (ссылки на дочь Э. Казакевича) (С. 62). Книга Липкина производит гораздо более убедительное впечатление, чем опус Бит-Юнана и Фельдмана (об этом необходимо, конечно, высказываться отдельно, в более пристойном контексте).
А упреки Гроссмана по отношению к Казакевичу вполне резонны: побоялся тот публиковать рассказ «Тиргартен» в альманахе «Литературная Москва» и всё, пусть дочь на объемы не ссылается!
И уверяю вас, что аргументы в защиту Казакевича типа «боевой офицер» и «разведчик», приводимые авторами (С. 63), не убеждают. Одно дело мужество на фронте, а совсем другое дело мужество в мирной жизни! Это доказательно описал Г. Померанц в «Записках гадкого утёнка».
История с публикацией «Доктора Живаго» чуть лучше вписана в контекст монографии, но в этом смысле оказывается абсолютно лишенным самостоятельности решение Гроссмана во чтобы то ни стало публиковать роман «Жизнь и судьба»: мол, Пастернак шёл в фарватере, а Гроссман – в хвосте! Не забудем, что печататься на Западе Гроссман не собирался.
В своё время Б.М. Сарнов доказательно критиковал т.н. «демифилогизирующий» подход
А. Жолковского по отношению к Анне Ахматовой (см. сборник «Если бы Пушкин…»). Позднее он достаточно резко опровергал авторов книги о Гроссмане, от чего они до сих пор не оправились: тому свидетельство их попытки перейти в контрнаступление, Сарнов же ответить не сможет - присоединился к Липкину (С. 230 – 233)!
Опус Бит-Юнана и Фельдмана, по мысли самих же авторов, разрушает «биографический миф», исследует, а не спорит. Удобная и лицемерная позиция. Но трудно понять, зачем надо было дополнительно обливать грязью покойного писателя, столько выстрадавшего, причём абсолютно безвинно? Такое впечатление, что авторов в большей степени волновало не творчество Гроссмана (вне интриг оно вообще выпало из их поля зрения), а вопросы обеспечения Василия Семеновича в промежутках между скандалами и гонениями:
«Гонораров и так хватало. В течение трех лет – с 1954 года – вышли в свет три книги Гроссмана: новый сборник прозы, переиздание романов «Степан Кольчугин» и «За правое дело».
Кстати, отсюда следует, что репутация Гроссмана не менялась: советский классик. Высокий статус, доход, привилегии»
(С. 72)
Ну что тут можно сказать?!
Вместо эпилога.
На днях зашел в один книжный магазин. Стоят книги Гроссмана: «Жизнь и судьба» в двух томах,
а также издание «За правое дело» и той же «Жизни и судьбы» под одной обложкой.
Т.н. исследования «борцов за истину» не видно!