Тот некто так ждал,
что ты наконец придёшь к нему.
Менял обстановку,
вдруг мир не подходит по цвету,
смотрел новый фильм,
не досматривая кассету.
Вдруг ты придёшь в ранах —
заваривал травы таёжные.
Он умер, родился, подрос
и погиб раз тысячу.
Ходил на войну, шёл в монахи
и плыл под парусом.
Он пел о тебе,
и поэтому не состарился,
весь грунт на Земле
его медленной поступью высечен.
Вот здесь, в этом парке
вы встретитесь, как предсказано.
Тот некто сжимает стаканчик
в пустом кафетерии
двухтысячный раз,
раньше здесь процветала империя,
когда он был молод
и здравствовал в теле Лазаря.
Но ты не идёшь,
континенты сокрылись под водами,
все его сопричастные
больше не ходят под солнцем.
И раз в век этот некто
заводит тебе питомца,
чтобы ваши дома
никогда не бывали холодными.
Неужели не видно, как он
маяком твоим, факелом
пересилил пространство и время,
как выстоял, высветил?
Но теперь ему страшно остаться,
вернуться из «при смерти»,
чтобы ты в этот раз,
не дай бог,
не родился без ангела.
8.10.2016
Ты уедешь в Ригу, уедешь в Таллин, ты найдёшь знамение на вокзале. Все друзья, что были, но не спасали, вспомнят, как ты дорог после «Прощай». Ты построишь домик лицом к озёрам, станешь жить без бункера и забора, приручишь дух леса, прозвав Авророй, возвратишься сердцем к простым вещам. Заплетёшь в запястья лучи и блики, будешь петь лисе, воробьям, бруснике старый блюз о солнечных, ярых, диких пилигримах, странниках синевы. Ты услышишь землю, огонь и праны, словом лучше Библии и Корана прочитаешь мир, что смертельно ранен, но настойчив в жажде дышать живым. Тебе вверят тропы в рассветной дымке – проходи селения невидимкой, избегай постой, колдовство, поимку, будь всегда ни с кем, улыбаясь всем. Ты уйдёшь к порталам и перекрёсткам, забывая жизнь с потолком в извёстке, где душа на белом казалась броской, как огонь, запаянный в бирюзе. Обретёшь дорогу, язык, науку слышать всё неслышимое за звуком, знать, что все едины и вне друг друга, но легко друг к другу не прирасти. На брусчатке, в поле, на горном кряже – ты повсюду будешь искать себя же, и никто, любовь моя, не расскажет, отчего ты нежность, но и тротил. Ты воздвигнешь мост над земной рекою, ты поймёшь и высшее, и мирское, но во всех мирах не найдёшь покоя, причащённый грустью меж лунных фаз. Я ведь тоже (нежностью и тротилом начинённый) строил дома и силу.
У меня сто раз уже это было.
Но ни разу не было
просто нас.
29.11.2016
На самом деле, я хотел писать тебе романы, пока не кончится моя земная смена, рассказывать о Альпах и Арденнах, о том, как всё, что кажется случайным, сплетётся в предрешённость звёздной Лимой, которую мы сами просчитали. Как мы однажды ждали Ноя на причале и шли камнями Иерусалима. Ты мог бы выслушать мой выговор чернильный, пропитанный слезами сырых полдней, и всё, что мне давалось преисподней, тебе вернётся светлой песней лебединой, всё, что оплачивал сгоранием и комой, ложась мостом между высоким и наземным, тебя найдёт. Я так устал от этой смены! Плыть сквозь безбрежность, в трюме круглого парома, где тошнота – всего лишь меньшая из болей, гораздо тяжелее удержаться на окровавленной, людской площадке плаца, где все – противники на игровой консоли. А я хочу лишь написать тебе истории, как плакать хочется сильнее от хорошего, как всем замёрзшим никогда не хватит розжига и как Луна ложится в волны на Босфоре. Когда реальность била в двери молчаливо, стремясь конфисковать в нас настоящих,
на самом деле, я писал нам чёрный ящик,
не слишком веря, что в игре мы ещё живы.
3.10.2016
Я никогда не чувствовал разницы:
кто жмёт на газ, кто лежит на асфальте,
когда у всех одинаково боли,
всего лишь разный фасон и структура.
Я брал свою в непослушные пальцы,
кормил тобой, говорил всем «Отстаньте»,
писал сюжет, уходил в подполье,
и так рождалась литература.
Но я умел бы намного большее,
если бы что-то помимо страданий
впускал в свой замысел, вечно скомканный,
политый кровью и гневным залпом;
Ведь снег бросал ледяное крошево
в овалы лиц и фасады зданий,
но кто-то шёл, разрывая коконы,
и не боялся туманного «завтра».
Ведь кто-то в мире умеет быть честным,
влюблённым, добрым – да сколько есть качеств,
дающих силы прожить эту вечность,
идти под солнцем, не сбавив шагу.
Но я хочу свою чёртову бездну,
и пусть никто меня не оплачет,
когда коротенький срок до конечной
я запираю свой ужас в бумагу.
Боясь покинуть черту и пораниться,
страшась увидеть в движении истину,
прикинусь сытым в голодном племени,
уйду от всех, починю всё, что сломано.
Я никогда не чувствовал разницы,
это и есть причина спасти себя,
ведь я лежу на асфальте времени,
кричу на мир: «Не дави. Пожалей меня»,
а он жмёт газ
и летит в мою сторону.
4.08.2016
Что ты тянешь мне в руки? Неужто это душа? Эй, полегче, приятель, держи там, где следует, строго, в сухом месте, при комнатных градусах, пусть её ржа не коснётся, так же, как жар постороннего вздоха. Это надо ведь с этой душой, как с фарфором, плестись по гвоздям, по углям, осторожничать в речи и темах. В детстве мальчик соседский залез видеть небо на тис и лишился души, подчистую отдал её небу. И сейчас у него звездолёт и космический нюх, вот и думай теперь – мы убьёмся всем тем, что искали. Я же мастер крушить и, конечно, её уроню прямо рядом с моей, сжатой срубленными руками.
18.08.2016
Чёрный маяк и смотритель не ждут вестей,
любить одиночество – значит ему служить,
а позади только ночь и безлюдная степь,
только черта, за чертою – пропасть во ржи.
В тесной каморке карты, постель и хлеб.
Что мы храним, мой маяк? Наше море мертво,
и почему это небо из сотни неб
выбрано, чтобы не видеть в нём ничего?
Звёзды исчезли, стоит зажечь керосин,
эра сменяет эру, твердит календарь,
только одно, для чего остаётся сил —
спрашивать: я колокольня или звонарь?
Свет или лампа, музыка или струна?
Кем я хочу умереть, когда подрасту?
Делай своё вино, не проси вина,
будь же объятым огнём у всех на виду.
Там, где тебя сейчас нет, за пределом ума,
строится мир, для которого ты рождён —
будешь потом новой книгой лежать в домах,
пусть они знают, куда тебя вёз Харон.
Сейчас временная петля и пространственный крюк.
Для друга письмо на столе, как последняя нить.
«Привет, я – смотритель и не знаю, куда смотрю.
Я – чёрный маяк и не знаю, кому светить».
26.01.2016
Одевайся теплее, мы выйдем с рассветом и пойдём мимо статуй промёрзшей реки, мы пройдём по болотам, где древние веды выступают на ветках то лип, то ольхи. Ничего не бери, кроме карт и картошки, кроме солнечных помыслов, лёгкой души. Скоро к югу проступит созвездие Кошки (я придумал, признаюсь – тебя рассмешить). Будет город, в котором скамейки, кофейни, полки с книгами прямо на стенах капелл, здесь беспечные жители кормят оленей из ладоней, мужчины не держат прицел, дети спят в гамаках на разросшихся кронах и война не крадёт их спокойный полёт. Мы останемся на ночь, а после – перрон и мост над пропастью, ели, заснеженный фьорд. В старом моно, в купе мы напьёмся настойкой, с тонким привкусом памяти, лета и смол. Ты, светясь, будешь грезить о доме с пристройкой, где весь кофе и снег – только крупный помол, где в гостиной среди деревянных панелей набросаем подушек, и пледов, и книг. Поезд мчится, метель между рельсами стелет, ветер гонит небесный китовый плавник. Не уснув длинной ночью, мы выйдем у бухты, в этот час она станет границею бран. Ты заметишь, что профиль мой с каждой минутой всё прозрачнее, виден сквозь лоб океан. Мы оставим друг другу венки из акации, обещание вечности, запах травы.
А потом нас вернут в наши реанимации,
по отдельности, в жизнь,
к чёрно-белым живым.
10.12.2016
Всевышний, когда я читаю твои стихи, что написаны в каждом из нас скрижалями и бывают заметны в улыбке и в жесте руки, в долгих взглядах, которые некогда нас отражали, я диктую их всем яснослышащим, но глухим и всегда удивляюсь: сколько ты в нас вписал. Я касаюсь их для ясновидящих, но незрячих. Эти головы, как-то вместившие небеса, эти бездны внутри, озёра и Аппалачи, подзамочные комнаты, тайны, Луна в Весах, твои строки, чернила твои наших рук перьевых, наши родинки – точки в конце твоих фраз, всего лишь. Я боюсь не суметь наложить равнозначные швы, когда ты наши души, как раны, для света вскроешь, обнажишь наши мысли под кучей бумажной листвы. Но страшнее, чем эта ответственность, этот долг – повстречать человека, забывшего все поэмы, кто так стар, как бог, одинок, как бог, отразиться этот пустой фонемой
и начать Вселенную с новых строк.
14.08.2017
Кто мог, но так ни разу и не спел,
кто был, но так решительно не стал,
не подходящие к незанятым местам —
надеюсь, не узнаю вас в себе.
Рычащие не на беду, а вглубь,
молчащие и вне библиотек,
не походящие на всемогущих тех,
но ровня этим всем, забившимся в углу:
кто вместо нот хватался за станок,
кто ноты криво брал вместо станка.
Пусть моя страстная, раздетая строка
целует всех, а я останусь одинок.
Пусть кровь застынет под землёй как малахит,
душа покинет эту колбу, будто ртуть,
но в зеркало, что поднесут ко рту,
ещё успею выдохнуть стихи.
Смущённые от слова «волшебство»,
но падкие на «Боже, дай мне знак» —
как вы осмелились его не опознать:
он пригвождён внутри.
Стучащий и живой.
9.11.2018
Вот карта леса, впрочем, ты знаток, как различить малиновый росток, как вычуять за городом дух древний, почтить в бумаге мёртвые деревья, из крана выпустить живой речной приток. Вот карта мурмураций птиц, ветров, давай без карт – ты чувствуешь нутром, надёжным компасом их знаки, перемены, как будто бы рука самой Вселенной сжимает твоё сердце под ребром. Ты чувствуешь, что в самом деле – мир, по грозовому небу бьёт Мьёллнир, в земле рождается сок силы животворный, и наши линии в ладонях плетут норны и сочетают связью всех, кто сир. И ты идёшь, куда дорога бьёт стрелой, вот карта сердца – как тебе свезло, как хорошо, что ты один, но целен с ними (с хранимыми, горящими, живыми), как вновь срастающийся с жизнью перелом. Вот карта леса, лес повсюду, он во всём, в твоей крови его озон и чернозём, и никакой стеной это не сдвинуть: мы плоть огня и дети исполинов и что не вынесем – лишь дальше пронесём. Вот карты тюрем, где бетон и сталь нам сень, и нам не выбраться отсюда насовсем, но в те минуты, когда лес недосягаем, ты держишь руки над опушкой и лугами другой души,
где вечна дикая сирень.
13.02.2018
О проекте
О подписке