Кот не шевельнулся, и тогда я подумал, что, кажется, так перебрал с выпивкой, что зверь мне мерещится. Я решил проверить это на деле, приблизился к кровати и протянул руку, чтобы погладить его. Суженные зрачки при виде моих пальцев не округлились, как это обычно происходило с котами; хвост не дёргался из стороны в сторону. Животное не двигалось. И в ту самую секунду, как только я почти коснулся мягкой на вид шёрстки, невидимая скорлупа, до этого сковывающая его, вдруг треснула, и он поцарапал мне руку до крови, после чего отпрыгнул в сторону и удрал в соседнюю комнату.

– Маэстро, кыш! Кыш! – услышал я позади голос Насти.

Я и не заметил, как она уже вышла из ванной. На ней был надет шёлковый чёрный халат, и ткань его была столь тонка, что из-под неё выпирали твердые соски. Покраснев, я поспешил отвернуться.

– Сильно поцарапал? Он обычно ласковый, а тут… чёрт знает, что на него нашло. – Она села возле меня и взяла за руку. – Надо спиртом обработать. Погоди, где-то тут…

Запах миндаля, исходивший от её чистого тела, сводил меня с ума. Я понимал, что теряю голову, и поэтому, собравшись с последними силами, решился сказать:

– Настя, спасибо тебе за сегодняшний день, за предложение переночевать… Я должен идти, понимаешь? Рад был повидать тебя…

– Я понимаю, – ответила она, нежно улыбнувшись. – Но давай я всё-таки обработаю царапину? А потом закажу тебе такси, раз уж ты настаиваешь.

– Хорошо, – согласился я и сел напротив неё.

Из тумбочки она достала перекись и вату и начала осторожно заниматься моей пустяковой царапиной. Наблюдая за её заботливыми движениями, я почему-то вспомнил, как покалечил руку сыну. Осознание этого как будто только сейчас пришло ко мне, и я почувствовал, как глаза защипало. И как сильно я не пытался сдержать слёзы, одна из них все же капнула на худенькую ручку Насти.

– Тёма, ты чего? – спросила она.

А я не выдержал и заплакал. Я уже и не помнил, когда последний раз со мной происходило нечто подобное. И плакал я не только из-за Роди. Казалась, что все те переживания и муки, что я накопил за последние несколько лет, разом прыснули через мои глаза и безостановочно падали то на ладонь Насти, то на постельное бельё. Мне было больно, невероятно больно. Сердце разрывалось на куски. Да и выпитое за вечер себя проявило.

– Тёма, ну что же ты… – Она обняла меня, и я почувствовал, как её упругая грудь упёрлась в мою.

– Извини, я… не знаю, как так получилось, – сказал я, шмыгая носом. – Просто я сделал одну ужасную вещь и теперь не могу себе этого простить.

– Все мы когда-нибудь делаем что-нибудь ужасное. Такая у нас природа. – Она взяла мой бокал и отпила глоток. – Нам остаётся только жить с этим и извлекать уроки. Просто постарайся забыть о плохом как можно скорее.

– Как же я могу забыть такое?

Настя ничего не ответила. Вместо этого она встала напротив меня и скинула халат. Шёлковая ткань скользнула по её шее, груди, бёдрам… и упала на пол. Внутри меня бурлил фонтан возбуждения. Её тело – боже мой! – тело было идеальным. Такое можно было увидеть только на обложках глянцевых журналов. На стройном животике были заметны небольшие кубики пресса; изящные груди выглядели как два идеально одинаковых холмика. Но самым привлекательным в ней мне показались её бедра, которые я, к моему великому стыду, грезил поразглядывать обнажёнными, едва встретил её. Даже не верилось, что у неё когда-то были такие клички как Тушёнка и ГОСТ.

Я потерял дар речи. Лера в эти секунды стала для меня тусклым огоньком почти потухшей свечи, в то время как Настя пылала, словно тысячи огней, ослепляя ярким тёплым светом. Она села на мои ноги, и я почувствовал жар её лона, от которого мой член был готов взорваться. Мне хотелось войти в неё, слиться с ней и стать единым целым.

– Я помогу тебе, – шепнула она мне на ухо. Вся моя кожа покрылась мурашками.

Более я не сопротивлялся. Моё животное нутро взяло верх. Все потаённые фантазии, что посещали меня последние несколько часов, становились явью.

Я схватил её, повалил на кровать и, дрожащими от возбуждения руками, расстегнул пуговицу джинсов. Между ног у неё было так мокро, что я с лёгкостью вошёл в неё. Я был намеренно груб с ней, не вкладывая в свои движения ни капли нежности. Я никогда не занимался сексом с проституткой, но был уверен, если б до этого дошло, всё происходило бы точно так же. Но Насте, судя по всему, это нравилось. Она крепко вцепилась в мои бёдра и сдавленно кричала, то и дело повторяя полушёпотом моё имя, как заклинание.

Вскоре я положил её на живот, прижал лицом к кровати и на этот раз взял сзади. В это мгновение мне почему-то вспомнилась одна статья, которую я вычитал в интернете. В ней рассказывалось про наших далёких предков: кроманьонцев и неандертальцев. Особенно я запомнил один отрывок про их беспорядочную половую жизнь. У них ещё не существовало таких понятий как муж и жена, и поэтому каждый мужчина мог без всяких обязательств сношать любую представительницу противоположного пола лишь для удовлетворения своих низменных потребностей. Статью эту я вспомнил лишь потому, что в тот момент чувствовал себя таким вот пещерным человеком, решившим поставить потакание своим желаниям выше супружеской клятвы. Но я ничего не мог с собой поделать. Тело не принадлежало мне в эти минуты, а разум спал глубоким, пьяным сном.

Боль и злость, копившиеся во мне последние пару лет вместе с долгой нехваткой секса, наконец выплеснулись наружу. Никогда в жизни я не ощущал такого сильного оргазма. Но, кончив, я понял, что этого недостаточно. Перед глазами снова стояли ужасные воспоминания: как Лера узнаёт новость о своём бесплодии, как она отказывается выходить из дому, помешавшись на сыне, и как я, в конце концов, ломаю ему руку.

Ломаю руку собственному сыну.

И если алкоголь оказался не способен заглушить это, то, быть может, секс поможет.

Едва кончив и снова взглянув на лежащую возле меня Настю, я уже наблюдал, как она вновь залезает на меня.

Мы занимались любовью всю ночь, пока я, полностью лишившись сил, под самое утро не заснул мертвецким сном.

Проснувшись, первые несколько минут я был в оцепенении и не мог понять, где нахожусь. Я смотрел на натяжной потолок, будто надеясь, что на нём проступит ответ на немой вопрос. Я ощущал себя парализованным: не чувствовал тела, дышалось с трудом, руки и ноги совершенно не слушались.

Несколько минут спустя появилось чувство вины. Из моих внутренностей словно вырвали кусок и выбросили, как использованную тряпку. Но почему это происходило? Бардак в голове не давал покоя, пока я, наконец, не услышал, как закипает чайник…

И тут всё прояснилось. События прошлой ночи хлынули на меня потоком, словно окатив ледяной струёй. Остатки сонливости мгновенно испарились. Я вспомнил всё до мельчайших подробностей: бар, встречу с одноклассницей, поездку в ресторан, затем в её дом и…

– Господи, – сипло выдавил я и про себя произнёс ужасное: «Я изменил. Изменил своей жене. Изменил Лере».

Пустующее рядом незастеленное место на кровати лишь подтверждало это.

В голове сразу пронеслись сотни картин, похожих на фотографии. Вот я с Лерой знакомлюсь на улице, когда она играет на гитаре, её голос и улыбка ошеломляют меня, и я тут же в неё влюбляюсь. А вот впервые встречаемся после долгой разлуки и обнимаемся: она почти плачет, а я сдерживаюсь, хоть и хочется. Потом свадьба, рождение нашего сына, и…

Воспоминания превратились в петлю, начавшую меня душить. Я попытался встать с постели, но грохнулся прямо на пол, ударившись головой о прикроватную тумбочку. Но эта боль даже и наполовину не перекрыла ту, что разъедала меня изнутри.

Схватив в охапку свою одежду, я поспешил одеться, но почувствовал аромат кофе. В дверях, с подносом в руках, на котором и был тот самый кофе с парочкой круассанов, стояла Настя. Её ночнушка была распахнута, округлости грудей выпирали наружу. Трусов на ней не было вовсе, и гладковыбритый лобок так и манил коснуться его снова.

– Утро доброе! – сказала она так, словно между нами вчера ничего не было. Явно пребывая в приподнятом настроении, она поставила поднос с завтраком на кровать и села на корточки. – Садись, кушай.

Я недоумевающе смотрел на неё некоторое время, прежде чем сказать:

– Я пойду.

– Уже? – откусив круассан, произнесла она. – Да позавтракай хотя бы.

– Нет, я… – В комнату важной походкой зашёл кот. Он прилёг рядом с хозяйкой и уставился на меня своими большими жёлтыми глазами. На мгновение это сбило меня с толку. – Я должен идти.

– Я закажу тебе такси.

– Нет, – отрезал я, а затем вежливо добавил: – Спасибо, не надо.

На ходу надев джинсы с кофтой, я направился в прихожую. Настя, с чашкой кофе в руке, последовала за мной.

– Артём, – сказала она, наблюдая, как я надеваю кроссовки, совершенно не вписывающиеся в ряды стоящих рядом дорогих туфель и сапог.

Я сделал вид, что не услышал её. Больше всего мне хотелось как можно скорее покинуть эту квартиру. Настя подошла ближе и коснулась моего подбородка, обратив на себя внимание.

– Тебе незачем волноваться, – прошептала она, точно уловив моё состояние. – Мы с тобой взрослые люди. Никаких обязательств. Просто отдохнули от уже опостылевшей обоим рутины, вот и всё.

Я ничего ей не ответил, хоть её слова и кольнули меня, особенно про рутину. Она действительно мне «опостылела», но способ, которым я решил с этим бороться…

Ещё вчера ночью, занимаясь с Настей сексом, я думал, что это исцелит меня. Не знаю как, но обязательно поможет выпустить всю накопившуюся за последние годы мерзость. Но, как оказалось, стало только хуже.

Хотел бы я знать, с какой стати Настя поступила так со своим мужем. Неужели дело просто в «рутине»? В любом случае это уже не имело значения – сделанного не воротишь.

– Прощай, – сказал я ей.

– Береги себя, – ответила она мне и поцеловала в щёку. Почему-то от этого поцелуя мне не стало не по себе, совсем наоборот. Я почувствовал исходящую от неё искренность. Она действительно желала мне всего самого лучшего.

Я кивнул ей в знак благодарности, покинул квартиру и вошёл в лифт. В моей голове начали появляться навязчивые идеи. Одна из них, например, заключалась в том, что в кабине лифта наверняка установлена камера, где мы были запечатлены с Настей вдвоём. Ещё одна касалась консьержа, пожелавшего мне доброго утра внизу – он точно запомнил меня, простенького незнакомца, идущего под ручку с жительницей этого роскошного жилого комплекса. Таких мыслей родилось ещё с десяток, пока я ехал на такси к тому злополучному бару (и бармен тоже меня видел с ней!), чтобы забрать свою хонду.

По пути домой я всё думал, как бы отреагировала Лера, узнай она о моей измене. Стоило лишь только представить – и меня затошнило.

Господи, как же я ненавидел себя!

Я долго стоял возле двери, не решаясь достать ключ от квартиры. Я представлял, как пытаюсь открыть дверь, а он не подходит. Лера наверняка успела за ночь сменить замки. Или вызвала моих коллег, если я решусь заявиться домой. А может, предупредила всех соседей, чтобы те, как только заметят меня, поспешили за неё вступиться. Возможно, она и вовсе уехала к матери с отцом в Воронеж. Одним словом, могло произойти что угодно.

Но не только это удерживало меня в подъезде. Я крепко размышлял над тем, что мне сказать Лере, если я всё же застану её дома. Как мне смотреть ей в глаза после содеянного? Достоин ли я теперь хотя бы стоять возле неё, не то что пытаться оправдываться перед ней?

Мне хотелось ударить кулаком стену и бить до тех пор, пока не разобью костяшки, пока не почувствую хоть малейшее облегчение. О, как же я себя ненавидел! Как же хотел хотя бы болью заглушить ужасный стыд, окутавший меня с головы до пят.

Я постарался собраться с силами и дотянулся до кармана джинсов, где зазвенела связка ключей. Что бы сейчас ни произошло – будь что будет! Как бы я ни боролся с самим собой, прошедшая ночь останется со мной навсегда, ничего с этим не поделаешь. Медленно я вставил ключ в замочную скважину. После поворота раздался тихий щелчок, затем ещё раз, пока дверь не открылась. Прежний замок оставался на месте.

«Значит, она точно уехала к матери», – предположил я. Но всё же решил проверить.

Оказаться в прихожей своей каморки после роскошных апартаментов на Пресне было странно. И всё же этот дешёвый шкаф-купе из ДСП, потёртый коврик и простенькое зеркальце, в которое Лера заставляла меня посмотреть ещё раз, если я возвращался домой, забыв какую-нибудь мелочь, стали вдруг для меня самыми бесценными на свете. Чувство вины усилилось многократно.

На пластиковой этажерке я заметил её единственную пару кроссовок. Ими Лера пользовалась редко, поскольку почти никогда не выходила на улицу. Стало быть, она осталась дома.

Осторожно сняв обувь и закинув в шкаф куртку, я направился в комнату. Едва коснувшись двери, я услышал тихое пение. Подглядев в щёлку, я заметил, как Лера, сидя на табурете возле детской кроватки, напевала колыбельную Роде:

 
Спи, дитя моё, спи, усни! Спи, усни!
Сладкий сон к себе мани:
В няньки я тебе взяла
Ветер, солнце и орла.
Улетел орёл домой;
Солнце скрылось под водой;
Ветер, после трёх ночей,
Мчится к матери своей.
Спи, дитя моё, спи, усни! Спи, усни!
Сладкий сон к себе мани:
В няньки я тебе взяла
Ветер, солнце и орла…
 

Она вдруг резко оборвала песню и развернулась в мою сторону. Тут же вскочила с места и прижалась спиной к кроватке, загораживая от меня ребёнка. Наблюдать за этим было невыносимо. В её глазах я был зверь, животное, навредившее нашему сыну. Единственному сыну.

Не проронив ни слова, я зашёл в комнату, и в эту же секунду Лера в мгновения ока бросилась к стене. Нещадно она начала тарабанить по ней, моля о помощи соседей. Я рванул к ней, схватил за талию, чтобы оттащить, но она начала сопротивляться, нещадно колотя меня по спине. Один из ударов пришёлся мне по голове, но я стерпел. Я чувствовал, что заслужил каждый её удар, даже больше этого.

Крепко держа, я силой усадил её на пол возле кроватки Роди и прижал к себе. Она не переставала бить меня и кричать, зовя на помощь. Кажется, уже весь дом знал о нашей очередной перебранке и, как и прежде, не обращал внимания.

– Прости меня, – сдавленно произнёс я и, прижав её к себе ещё крепче, уткнулся в худенькую шею.

Её запах, родной сладковатый запах сирени, так сильно и отчётливо коснулся меня, что я, в конце концов, не выдержал и заплакал.

– Прости меня, Лерочка, – я почти задыхался от истерики. – Прости меня, пожалуйста, прости, прости, прости…

Её удары смягчились, а затем и вовсе прекратились. Она пыталась оттеснить меня от себя, но я боялся, что если допущу это, то больше никогда не смогу прикоснуться к ней.

– Ну, хватит, – дрожащим голосом сказала она. – Ну, перестань, Артём. Ну…

Я почувствовал, как холодные слёзы упали мне на руки. Она обняла меня в ответ, так же крепко, как и я.

– Прости меня, прости, прости… – повторял я, как помешанный.

– Хорошо, солнышко, хорошо, и ты меня прости. Господи, и ты меня прости! Я была не права, так не права…

Долго ещё мы сидели на полу, крепко стискивая друг друга в объятиях. Сидели, кажется, до тех пор, пока не проснулся Родя, прося покушать. Уже тогда я узнал, что Лера вызвала врача, который диагностировал лёгкий вывих плеча у Роди, но на всякий случай порекомендовал пройти МРТ. Мы так и сделали в этот же день, записавшись в одну из платных поликлиник. Последующая томография подтвердила диагноз врача, всё обошлось, ничего серьёзного.

Какое-то время над нашей семьёй по-прежнему висела туча раздора. Лера хоть и приняла мои извинения, но общалась со мной с неохотой. То же самое можно было сказать и про Родю, который старательно избегал меня, пари любой возможности прячась за спиной матери. Но прошло несколько недель, и всё постепенно не только вернулось на круги своя, а даже стало улучшаться.

В день, когда я пришёл домой после той злополучной ночи, Лера тоже искренне извинялась передо мной. И позже, когда мы с ней снова решились поговорить об этом, она сказала, что действительно была не права, всё время удерживая Родю дома.

– Я действительно помешалась на нём, – сказала она тогда, лёжа со мной в постели. – Всё думала, что уберегу его, моего единственного сына, от всех опасностей только в четырёх стенах. Но… – Она повернулась ко мне. – Извини, что мне приходится снова вспоминать об этом, но когда ты сделал ему больно, я поняла, что нет смысла прятать его в квартире. Уж лучше он узнает, что такое боль, на детской площадке среди других ребятишек, чем от родного отца.

Именно в тот день я начал осознавать, что моя Лера, та самая мечтательная девочка с гитарой в руках, хоть и частично, но возвращается. И я был несказанно рад, когда она вдруг вспомнила про тот самый сертификат, что я пытался подарить ей ещё год тому назад. Каким же приятным удивлением для меня стало, что она действительно решилась записать несколько песен.

Всё шло как нельзя прекрасно, за исключением, конечно, накрывшего мир коронавируса, изрядно потрепавшего всем нервы. Нашу семью эта жуткая зараза, к счастью, обошла стороной. Прошлое постепенно отступало, а с ним и те неприятные воспоминания с невыносимой болью. Я знал, что мои поступки, будь то лёгкий вывих руки родному сыну или измена моей любимой Лере, останутся со мной до самой смерти, но теперь я хотя бы чувствовал вину менее отчётливо, чем раньше.

Но судьба решила распорядиться иначе. Порой она, словно карающее божество, хочет тебе припомнить все твои ужасные грехи. И хочешь или нет, но будешь расплачиваться по полной.