День первый. Полдень
Нашла эту записную книжку в одном из шкафчиков вездехода. С виду немного потрёпанная, страницы пожелтели, но зато чистые. На красной обложке – непонятная мне надпись жёлтыми иероглифами. Маша заметила мою находку и подсказала, что прежде эта книжка принадлежала её коллеге – тому самому китайцу, чей труп мы нашли в автобусе по дороге в Москву. Со слов Маши, Ван (да, теперь я вспомнила его имя) собирался записывать в неё научные заметки.
Немного неуютно марать страницы своим кривым почерком в чужой, ещё недавно принадлежавшей другому, вещице. Надеюсь, это сковывающее пальцы чувство вскоре отступит, и писать станет легче.
До сих пор не понимаю, зачем я это делаю. Просто, увидев пустые страницы, сразу захотелось взять карандаш и начать писать – что угодно, лишь бы отвлечься от всего, что пережили за последние дни. Особенно хочется перестать думать о Йоване. Боль от его утраты с каждым днём становится только острее, будто только сейчас приходит осознание, что его больше никогда не будет рядом – ни его шуток, ни раскатистого смеха, ни медвежьих объятий.
Смерть Йована отозвалась в каждом из нас (если не считать Юдичева, которому, похоже, дорога только его собственная шкура). Особенно изменилась Надя. Она почти не разговаривает, всё время смотрит в окно и почти ничего не ест. Неужели между ними и впрямь было что-то? Может, заигрывания Йована не были пустыми? Мне страшно спросить у неё напрямую, хоть и распирает любопытство. Но пусть скорбь по Йовану останется личным делом каждого. Упоминать его лишний раз – значит снова рвать и без того кровоточащую рану.
Мне нужно отвлечься… Придумала: попробую пересказать события последних нескольких часов.
Поздним вечером мы покинули Приморск, забрав с корабля Юдичева всё, что может пригодиться. Запасы крайне скудные: полящика патронов, немного пеммикана (на вкус как резина), пара винтовок (теперь у всех оружие, но только по одному-два магазина на человека) и немного ватт, которых хватит ненадолго.
Сейчас мы движемся по узкой трассе, окружённой со всех сторон деревьями. Городов не попадается – только редкие посёлки и деревни. Карт у нас нет, так что едем почти вслепую. Матвей сказал, что единственный ориентир на севере – это Архангельск, где во время Вторжения происходила эвакуация в Антарктиду.
Что ждёт нас впереди – не представляю. И особенно – что делать, даже если доедем до этого Архангельска.
По мне – мы в полной заднице.
День второй. Утро
Вот и приехали.
Ватты в вездеходе закончились. Их хватило ровно на пятьсот километров. Сейчас выгружаемся и идём дальше по трассе пешком.
Погода прохладная, дует ветер, небо затянуто тучами. Шаман снова проверил облака и сообщил, что к вечеру, возможно, обрушится снегопад с сильным ветром. Этого нам только не хватало…
Вадим Георгиевич всё время кашляет, да и выглядит плохо. Маша постоянно рядом, помогает ему во всём. Смотрю на неё – и сразу вспоминаю, как ухаживала за отцом во время его болезни. Я тогда не отходила от его постели: подавала воду, следила, чтобы он пил, разговаривала с ним.
Я и представить не могла, что он скоро умрёт.
День второй. Вечер
Шли около часа, пока на нас не обрушился предсказанный снегопад. К счастью, на дороге нам попалась огромная фура, и мы укрылись в её кузове. К сожалению, развести костёр внутри невозможно – приходится спасаться теплом друг друга.
Матвей сказал, что воспользоваться его оборудованием теперь не выйдет – не хватает ватт. Остаётся только наблюдать за небом.
Надеюсь, мерзляки до нас не доберутся.
День второй. Ночь
Я хочу убить его. Хочу выколоть глаза этому мерзавцу, бросившему нас на произвол судьбы. Клянусь – я убью этого подонка, чего бы мне это ни стоило.
Он заплатит за Йована.
И, в отличие от Раскольникова, муки совести меня грызть не будут. Напротив – я буду радоваться. Даже в пляс пущусь.
День третий. Утро
Буря закончилась – это хорошая новость. Плохая: она оставила после себя огромные сугробы, завалившие всю дорогу. Посоветовались и решили отправить Шамана с Лейгуром на разведку – может, найдут укрытие получше. К ним увязался Тихон – хотел быть полезным. Никто не возражал.
Вадим Георгиевич выглядит всё хуже. Лицо мертвенно бледное.
День третий. Полдень
Оказалось, всего в трёх километрах от фуры находится крохотный посёлок с названием Пряжа. Добрались без проблем. Укрылись в пятиэтажке на берегу озера. Прямо в одной из квартир развели костёр и наконец по-настоящему согрелись.
Искала растопку, бродила по квартирам – смотрела, как жили люди до Вторжения. Со мной увязался Тихон. Всё пытался что-то сказать, но не решался. Видела, как он поглядывает на меня, будто слова не может подобрать. Не знаю, что у него на уме.
Нашла старенькое зеркало, потускневшее. Долго смотрела в отражение и пыталась понять: это вообще я?
День третий. Вечер
Запасы еды оказались беднее, чем мы надеялись. Пеммикан – один-единственный куб, размером с толстую книгу на тысячу страниц. Хватит его на пару дней – и это если не вспоминать, что вкус у него отвратительный. Кажется, Юдичев хранил его неправильно, и он немного испортился.
Шаман предположил, что придётся снова охотиться. С пустыми животами далеко мы не уйдём.
Хотя бы вода у нас есть. Пока.
День третий. Ночь
Всех разбудил кашель Вадима Георгиевича. Он не может остановиться.
Юдичев, не стесняясь, выругался на чём свет стоит, вышел из квартиры и ушёл в одну из соседних – развёл там свой костёр. Мерзкий он всё-таки тип. Чует моё сердце – ещё дров наломает.
День четвёртый. Утро
Позавтракали. Каждому досталось по небольшому куску пеммикана и кружке кипятка. За последние полтора месяца – это самый скудный завтрак, кишки в узел сворачиваются.
Ещё и глаза слипаются – никто из ребят толком не выспался. Вадим Георгиевич рассыпался в извинениях охрипшим голосом. С виду ему немного лучше. Может, болезнь отступает?
Сейчас собираем пожитки, готовимся идти дальше на север. Куда именно – никто до сих пор не знает. Главное – туда, где холоднее. Но что потом? Как выбраться с захваченных земель? По мне – мы просто оттягиваем неизбежное. И все это понимают, только боятся произносить вслух. Весна уже наступила, в этом нет сомнений. Скоро потеплеет даже здесь, в этом обманчиво холодном крае.
День пятый. Утро
Вчера шли весь день, делая короткие привалы по полчаса-час. Хотела сделать пару записей во время одной такой передышки, но рука дрожала, не слушалась. Мысль была одна – лечь и уснуть надолго. Какие уж тут записи.
А ноги! Как же они болят. А ведь сегодня снова идти. Куда и сколько – никто не знает.
Не уверена, сколько именно мы прошли, но по ощущениям – все полсотни километров. Очень нас замедлял Вадим Георгиевич: часто останавливался, чтобы перевести дух или откашляться. Юдичев при этом не умолкал, ворчал себе под нос и бодро шагал вперёд, будто никакой задержки и не было.
Погода тоже не радовала: ветер, снег, холод до костей. На ощущение – минус пять-семь, но точно не скажу. Хотя… уж лучше замёрзнуть, чем стать кормом для этих тварей.
Заметила, как Матвей и Шаман стали больше общаться. Всю дорогу они шли впереди, ведя за собой отряд. Шаман то и дело указывал на небо и объяснял что-то на английском. Я уловила лишь два знакомых слова: «облака» и «небо». Видимо, он учил Матвея ориентироваться по облакам.
К вечеру я набралась храбрости поговорить с Надей. К счастью, она откликнулась, и мы немного, но мило побеседовали. Я спросила, как она умудряется общаться с Домкратом только жестами. Она показала мне пару движений. Благодаря её короткому уроку я смогла поприветствовать нашего глухонемого спутника и даже спросить, как у него дела. Домкрат криво ухмыльнулся – впервые, кажется, увидела что-то похожее на его улыбку. Он направил ладонь вниз и покачал головой. Без перевода ясно: «хреново».
День пятый. Полдень
Оказалось, мы миновали большой город – Петрозаводск. На обочине нашли уцелевший указатель со стрелкой в сторону, откуда пришли, и надписью: 25 км.
День пятый. Вечер
Вадим Георгиевич потерял сознание после очередного тяжёлого приступа кашля. Очнулся почти сразу, но вид у него ужасный.
День шестой. Полдень
Подошли к небольшому посёлку – всего с десятком домов – и укрылись в одном из них. Дальше идти не смогли из-за Вадима Георгиевича. Он больше не в состоянии двигаться. Как он сам сказал: «ноги не держат». Про кашель и писать не хочется – страшно даже слушать, не то что описывать.
Маша не отходит от него ни на шаг, пытается хоть как-то облегчить страдания.
Она действительно хорошая. Очень добрая. До нашего знакомства я представляла её совсем другой – похожей скорее на Надю.
Совсем забыла описать дом, в котором мы остановились. Он небольшой, деревянный, с виду довольно старый. Укрытие так себе: из щелей дует, окна разбиты, пол ледяной. Хотели найти дом получше, да не вышло – всё остальное развалилось, превратилось в груды бревна.
Совсем рядом озеро. Вообще здесь много озёр. По пути я насчитала минимум шесть – от крохотных до довольно крупных.
И сосен здесь много. Из всех деревьев они мне теперь самые родные. Если мы когда-нибудь вернёмся домой – именно по соснам я буду скучать особенно сильно.
А место здесь красивое. Наверное, я бы осталась тут жить. Если бы не мерзляки.
Да, точно – осталась бы.
День седьмой. Утро
Ночью у Вадима Георгиевича поднялась температура. Он стонет, почти не говорит. Только стонет. У меня слёзы наворачивались – столько в его голосе жалости.
Не могу об этом писать.
Думаю, мы останемся здесь ещё на день. В таком состоянии он точно никуда не пойдёт.
А жаль – погода наладилась. Стало теплее. Снег местами растаял, солнце пригревает. Конечно, это нехорошо, когда мерзляки рядом. Но по сухой земле мы могли бы продвигаться куда быстрее.
День седьмой. Вечер
Съели половину пеммикана.
Лейгур обошёл дома, собрал всякую всячину и соорудил силки для мелкой дичи. Даже не знаю, надеется ли он на успех.
День восьмой. Утро
Видела Лейгура ночью из окна. Он бродил у озера, бормотал что-то на своём языке и будто пританцовывал, как в каком-то ритуале. Если он так приманивает белок или зайцев в свои ловушки – я с радостью станцую с ним, лишь бы поесть по-человечески.
День восьмой. Полдень
Утром Шаман и Лейгур ушли на охоту. Все уже поняли, что застряли здесь надолго, поэтому решили не терять времени даром. Погода ясная, снег почти сошёл.
День восьмой. Вечер
Наши охотники вернулись без добычи. Видно, танцы Лейгура не помогли. И силки пустые.
Опять ложимся спать с пустыми желудками.
День девятый
Вадиму Георгиевичу совсем плохо. Он постоянно бормочет во сне, жар не спадает.
Ночью я слышала, как Маша плакала.
День десятый
С каждым днём писать на голодный желудок становится всё труднее. Мысли разбросаны, трудно собрать их в кучу.
Потеплело. Снега стало меньше. На охоту в этот раз вышел один Шаман. Вернулся с пустыми руками. Говорит, это проклятие.
Михаил Буров.
Михаил Буров.
Михаил Буров.
Михаил Буров.
Михаил Буров.
Михаил Буров.
Михаил Буров.
Михаил Буров.
Михаил Буров.
Михаил Буров.
Михаил Буров.
День двенадцатый
Юдичев заговорил о том, что надо уходить, и намекнул оставить Вадима Георгиевича. Сказал: «он не жилец». Маша, услышав это, обложила его отборным матом и едва сдержалась, чтобы не врезать ему.
Как бы больно это ни звучало, но Юдичев прав – надо уходить. Весна уже дышит в спину.
День тринадцатый
На этот раз на охоту ушли Матвей и Шаман. Надеюсь, им повезёт.
Я умираю с голода.
О проекте
О подписке