Должно было пройти немало времени, прежде чем память стала самостоятельной философской темой. Даже сегодня наше представление о ней зачастую остается искаженным. Говоря об этой сфере сознания, мы обычно используем компьютерные метафоры. В результате можно услышать о «недостатке пропускной способности», о «переполненной памяти», словно речь идет о жестком диске, который можно заменить с целью «увеличения емкости». Мы нередко определяем память как статичную, ограниченную в объеме, накопительную. Такое предвзятое представление обедняет понятие памяти и феномен реминисценции. В этом вопросе философская традиция издавна руководствовалась здравым смыслом и рассматривала память лишь как пространство для сохранения прошлого. В частности, Рене Декарт признавал отсутствие у него интереса к этой способности, которую он считал «слабой по своей природе» по сравнению с разумом или совестью.
Если не брать во внимание мнения немногих ранних философов, признававших огромное значение памяти (в частности, Августина Блаженного, восхвалявшего ее силу в «Исповеди»), то лишь в самом конце XIX века философ Бергсон поставил память во главу мышления. Суть его совершенно непостижимой для своего времени интуиции, которая подтверждена современной наукой, сводится к тому, что память не статична, а динамична, что наши воспоминания живы, подвержены приливам и отливам, заполняют наше сознание и вновь уходят. Но самое главное, что память является составной частью нашего сознания и, следовательно, нашей идентичности.
Нам сегодня трудно вообразить себе феноменальный успех Бергсона и его философии памяти, тот шок, который вызвали эти новые представления, исходившие от самого влиятельного философа своего времени, профессора Коллеж де Франс, будущего представителя в Лиге Наций и нобелевского лауреата в области литературы.
Толпы людей стекались на бульвар Сен-Жермен, чтобы послушать выступления Бергсона в Коллеж де Франс. Каждая из его лекций была событием не только просветительским, но и светским. Те, кому не посчастливилось попасть внутрь, стояли в надежде увидеть выходящего автора «Творческой эволюции» или услышать из окна звук его усиленного голоса. Для удовлетворения потребностей восторженной аудитории рассматривалась даже возможность переноса курса лекций из Коллеж де Франс в большой амфитеатр Сорбонны или в Парижскую оперу. Бергсон собирал толпы и за границей. В 1911 году он провел в Лондоне большую конференцию, которая транслировалась на улицу через установленные по этому случаю громкоговорители. Его приезд в Нью-Йорк в 1913 году вызвал первую в истории города чудовищную автомобильную пробку на Бродвее. Для своего времени Бергсон был кем-то вроде рок-звезды, и все благодаря развитию современной философии памяти и воспоминаний, которая воспринималась как призыв к действию и свободе.
Занимаясь поисками первичной и неоспоримой истины, Декарт задавал вопрос: как мы можем быть уверены в своем существовании? Ответом стало его знаменитое выражение «Я мыслю, следовательно, я существую» («Cogito ergo sum»). Доказательство нашего существования, по его мнению, кроется в сознании. Это утверждение, по словам Г. В. Ф. Гегеля, сделало Декарта «героем современной философии». Бергсон совершил революцию. Блестящая интуиция позволила ему взять cogito Декарта и заменить его памятью: мы знаем, что существуем, потому что помним. Основой знания становится наша способность запоминать свои действия и свой жизненный опыт и объединять эти сведения в рамках единой личности с ее индивидуальной историей. Я помню, следовательно, я существую! «Мы состоим из своих воспоминаний», – утверждал Бергсон. В 1919 году он писал в «Духовной энергии»: «Нет никакой другой непосредственной данности или более очевидной реальности, чем сознание, а человеческий дух – это само сознание. Однако сознание означает прежде всего память. <…> Я считаю, что вся наша внутренняя жизнь есть нечто вроде одного предложения, начатого с первого пробуждения сознания, предложения, усеянного запятыми, но нигде не прерываемого точками».
Однако наши знания и наша идентичность, а следовательно, и память, на которой они основаны, не являются чем-то закостенелым. По Бергсону, наше прошлое «сохраняется неопределенно долго» в нашей памяти, но не в зафиксированном виде – оно развивается вместе с нами, моделируется в настоящем в соответствии с нашим жизненным опытом и тем, как мы инвестируем его в свое будущее. Столетие спустя нейробиология подтвердила интуицию Бергсона: объективной памяти не существует, каждое воспоминание представляет собой динамическую реконструкцию. Активная сила нашей памяти – это принцип жизни, благодаря которому мы существуем.
В своей книге «Материя и память» Бергсон показывает, что мы, прежде чем действовать, постоянно отыскиваем воспоминания, полезные для наших действий. Из огромного океана воспоминаний в наше сознание спонтанно поступают только те, которые нам требуются. Ни один философ до Бергсона не понимал в такой степени того, что сейчас является научным фактом: память служит не столько для сохранения прошлого, сколько для проецирования себя в будущее. Точнее говоря, она сохраняет прошлое, чтобы делать прогнозы. Мы видим, что страдающие болезнью Альцгеймера пациенты, которым трудно вспомнить прошлое, лишены также возможности смотреть в будущее. Память и мысли о завтрашнем дне идут рука об руку; эта идея, почти противоречащая логике, лежит в основе визионерского мышления Бергсона.
Однако действие мобилизует лишь малую часть имеющихся у нас резервов памяти. Она состоит из обширного набора воспоминаний, которые Бергсон определяет как живые и находящиеся в постоянном движении. Итак, чтобы узнать, кто мы, откуда пришли и куда идем, нам следует погрузиться в это бурление событий прошлого и вновь соприкоснуться с ними, чтобы понять собственную сложность и субъективность, разобраться в истории, которая нас формирует и которая непрерывно пишется, но усеяна лишь запятыми и нигде не прерывается точками.
В «Духовной энергии» Бергсон писал: «Предположим, что в данный момент я теряю интерес к настоящей ситуации, к сиюминутному действию. Другими словами, допустим, что я засыпаю. И в этот момент мои неподвижные доселе воспоминания, которые чувствуют: я только что устранил препятствия с их пути и приоткрыл дверь, удерживавшую их в подвале сознания, начинают шевелиться. Они встают, движутся, исполняют в ночи бессознательного могучий и безумный танец. И все вместе стремятся к только что открывшейся двери».
В этом отрывке Бергсон описывает состояние сна, в котором мы перестаем действовать, а значит, делать выбор и наши воспоминания высвобождаются. Они начинают «танцевать», образуя пластичный, изменчивый и активный материал наших снов. Почти во всех работах Бергсона прослеживается тенденция демонстрировать эту жизненность наших воспоминаний как через сновидения, так и во всех остальных проявлениях сознания. Он преподает нам основополагающий урок в понимании человеческого разума и формирования личности: наши воспоминания, наше прошлое орошают всю нашу сознательную деятельность. Прошлое постоянно всплывает в нашем восприятии, интуиции, решениях – во всем, что позволяет нам проявлять себя как свободную личность. Таким образом, мы воспринимаем мир через фильтр наших воспоминаний: они накладываются на принимаемую нами реальность по аналогии, сходству, противоположности; мы объединяем, сравниваем, дифференцируем, чтобы понять, а затем интегрировать. То, что мы видим, осязаем, слышим, всегда о чем-то «напоминает» нам, все новое непременно отмечено печатью опыта. Точно так же наша интуиция пронизана длительным обучением, опытом, прожитым и записанным глубоко внутри нас, своевременно всплывающим на поверхность, чтобы направлять наши действия. Здесь нет никакого чуда, мистики или небесного наития – мы имеем дело с опытом. Мы пропитаны прошлым, которое говорит с нами и направляет нас. В начале апреля я открываю окно, чувствую запах прохладного предрассветного воздуха, и мне хочется набросить легкую куртку и выпить кофе на террасе. Это особенный запах прихода весны, который говорит о том, что скоро вернутся прекрасные дни. Еще слишком рано, чтобы можно было сделать вывод, что день будет хорошим, но мне рассказал об этом уникальный аромат. Я узнал его, и он пробуждает во мне желание насладиться восходом солнца. То же самое касается каждого нашего решения, свободного только тогда, когда оно принимается с учетом долгой истории, жизненного пути, который привел нас к данному моменту. Мы всегда делаем выбор исходя из набора условностей, принципов и ценностей, которые стали нашими в процессе формирования личности. Мы свободны лишь в той мере, в какой осознаем свое прошлое, сделавшее нас такими, какие мы есть, а также свою историю, которая формирует наше будущее. Философия Бергсона предлагает нам овладеть этой живой материей воспоминаний и взять ее с собой в грядущее.
Каждый день мы становимся свидетелями того, что наши воспоминания живы и динамичны. Это находит свое выражение в памяти об умершем близком человеке (почему она проснулась именно в этот момент?), в сожалении о происшедшем, в раскаянии, которое причиняет боль, в воспоминании о былом счастье, которое случайно пробуждается от мимолетного запаха, отблеска света на домашней утвари, песни по радио. Казалось, мы забыли этот радостный момент, но сейчас дрожь удовольствия пробегает по позвоночнику, как будто воспоминание, оставаясь нетронутым все годы, ждало именно этого момента, чтобы коснуться нашего сознания и заставить нас улыбнуться. И это воскрешение былого и, казалось бы, утраченного счастья все еще настолько живо в нашей памяти, что эмоции охватывают нас с поразительной силой, окутывая горько-сладкой ностальгией. В тени этого яркого, интенсивного воспоминания настоящее представляется бледным и пресным. Такова сила ностальгии, которую Генсбур воспевает в «Песне Превера»1: «С другими я, конечно, забываюсь, но их песни скучны, и мало-помалу я становлюсь к ним равнодушным. С этим ничего не поделаешь, ведь каждый раз „Опавшие листья“ напоминают о тебе». Песня Превера «Опавшие листья» будит в певце воспоминания об умершей любви, которая «никогда не перестает умирать», но не уходит из памяти, и ее сияние делает пресной новую любовь. Настоящее не может процветать под сенью навязчивых воспоминаний, стойкой ностальгии. Генсбуру понадобится все забыть, чтобы полюбить снова, когда умрет его «умершая любовь». Разумеется, полное забвение невозможно. Влюбленному придется научиться жить с этим, позволить себе раствориться в прошлом, в закрытой главе истории, которая продолжается. Когда ностальгия угаснет и уступит место настоящему, все может повториться.
Чуть дальше в глубинах сознания живут едва ощутимые воспоминания – присутствующие, но неуловимые. Они здесь, на кончике языка, на поверхности кожи, мы их чувствуем, ощущаем, почти можем потрогать, но они все же ускользают, убегают, исчезают. Они вернутся к нам в самый неожиданный момент и удивят нас, в очередной раз продемонстрировав, какие сюрпризы и загадки таит в себе память.
Да, наше прошлое, без сомнения, живо, оно присутствует в нашем настоящем. Оно заставляет нас смириться с его существованием, так как не только отказывается уйти в небытие, но и творит с нами все, что ему вздумается. Возникает тогда, когда хочет оно, а не тогда, когда этого хотим мы. Не предупреждает, прежде чем позвонить в дверь настоящего. Наша память имеет свой ритм, внутреннюю логику. Она реагирует на триггеры, стимулы, которые по большей части остаются для нас незамеченными. Иногда нам хочется освободиться от тяготящего нас прошлого, стереть из памяти моменты, вызывающие смущение, избавиться от мучающих нас сожалений. И наоборот, нам хотелось бы вечно переживать мгновения нашей славы, продлить те минуты блаженства, когда нас возносили до небес. Но наши воспоминания сопротивляются этому. Вот так мы и живем в борьбе со своим неуправляемым прошлым, с памятью – этой «своенравной собакой»2. Как же ужиться с собственной историей, которая никогда не устает нас тревожить?
Однако мы должны найти способ продолжать жить со своим прошлым и с легким сердцем нести этот багаж, потому что каждая прошедшая секунда сокращает наше будущее и увеличивает опыт. «Да, я верю, что наша прошлая жизнь никуда не исчезает, что она присутствует в нас, сохраненная в мельчайших деталях, что мы ничего не забываем и все, что мы воспринимали, думали, желали с момента первого пробуждения нашего сознания, сохраняется неопределенно долго», – пишет Бергсон в «Духовной энергии». Какая поразительная, увлекательная и немного тревожная интуитивная догадка, касающаяся всей нашей неизгладимой истории…
Мы можем понять толпы людей, собиравшихся послушать Бергсона – человека скромной наружности, но сильного мыслью. Ведь признание смирения перед лицом живучести нашей памяти не заставляет философа ощущать свое бессилие. Напротив, Бергсон приглашает нас по-новому осознать нашу свободу, находясь среди бурных волн воспоминаний. Это обязывает нас открыто и творчески подходить к прошлому, которое является нашей неотъемлемой частью. Если личность вбирает в себя всю свою персональную историю, то свобода действий становится прерогативой тех, кто берет свое прошлое и несет его с собой, чтобы двигаться к будущему. Мы способны совместить в себе и наше прошлое, и нашу свободу, и Бергсон предлагает не что иное, как метод достижения этой цели.
О проекте
О подписке