Поклонница

Проигрыватель крутил пластинку с песней Саймона и Гарфанкела «Миссис Робинсон». Кэролин Кизл была всего в нескольких футах от меня. Она была удивительно красива. Внешность ее казалась мне практически совершенной.

За последний год ее отношение ко мне потеплело. Возможно, она даже стала забывать о том, как я опозорился, исполняя в школьном спектакле роль профессора Флипнудла. Я перестал прилеплять к ее волосам пластилин и научился разговаривать с ней по-человечески. И это принесло свои плоды. Она была милой и доброй девушкой даже в столь юном возрасте, когда бунтующие гормоны зачастую гасят эти качества. Я уже начал думать, что Кэролин ко мне неравнодушна. И в голове у меня созрел план.

Я ощупал в кармане медаль Святого Кристофера. Святой Кристофер – покровитель путешественников и моряков. Многие серферы носили такие медали на шее в качестве талисмана, надеясь, что это поможет им в морских волнах в трудную минуту. На юге Калифорнии во времена моей юности такая медаль была символом теплых чувств, испытываемых мужчиной по отношению к женщине. Юноша обычно преподносил ее девушке, когда она соглашалась встречаться с ним на, так сказать, постоянной основе. Девушка надевала ее на шею на манер кулона. Я собирался преподнести такую медаль Кэролин.

Это был довольно рискованный шаг. Да, мне казалось, что между нами что-то происходит. Но что, если я ошибался?

Мой отец к этому времени уже исчез. После осечки с «Белым фронтом» я стал тихим, стеснительным юношей и старался не привлекать к себе внимания. Какие у меня были основания полагать, что Кэролин меня не отвергнет?

Я долго колебался и собирался с духом.

И вот, пока я, нависнув над чашей с чипсами, убеждал себя решиться и осуществить наконец свой план, к Кэролайн небрежной походкой приблизился недавно появившийся в школе новичок, скейтбордист с вьющимися светлыми волосами. Я слышал, как он спросил, согласна ли она стать его девушкой. Кэролайн улыбнулась и ответила «да». Лица их сблизились, и они поцеловались. Они… поцеловались. В двух шагах от меня, на моих глазах.

Они сделали это так, как будто меня там не было.

Сельхозрабочий

При разводе многие люди вынуждены продавать свои дома, чтобы поделить имущество. У нашей семьи этой проблемы не было. Наш дом просто забрал банк. Банки так делают, когда их клиенты перестают платить по закладным. Пришли люди и прилепили на входную дверь большой стикер с огромными красными буквами – объявление о нашем финансовом крахе, которое видели все наши друзья и знакомые.

Я помню, в выражении лиц наших соседей одновременно читались осуждение и сочувствие. Мы были опозорены. Более того, мы подверглись процедуре принудительного выселения. Я привык думать, что наш дом принадлежит нам. Увы, мне пришлось осознать, что слово «принадлежит» часто используется без всяких на то оснований.

Эми и моя мать переехали жить к бабушке со стороны отца. Мама все еще любила папу и, переезжая к его матери, надеялась, что там у нее будет больше возможностей видеться с ним. Не исключено, она рассчитывала вернуть его в семью.

Что же касается меня и Кима, то через неделю после начала нового учебного года нас с братом вышвырнули из средней школы имени Джона Саттера. Мы отправились жить к родителям нашей матери, Отто и Августе Селл. Оба они приехали в Америку из Германии. Отто по профессии был пекарем, но после выхода на пенсию занимался тем, что разводил на небольшом участке земли домашний скот. Жили Отто и Августа в Юкайпе, Калифорния, на высоком холме у подножия горного хребта Сан-Бернардино. Юкайпа была весьма приятным поселком, но нам она казалась захолустьем.

Дом бабушки и дедушки был расположен на высоте почти три тысячи футов над уровнем моря. Несколько раз в год поселок засыпало снегом. Самым интересным местом в округе были яблоневые сады, находившиеся чуть выше по дороге, в Оук-Глен. Там имелся небольшой зоопарк, где животных можно было погладить, и детский парк развлечений. И еще нечто вроде ярмарки, где желающие могли купить домашние пироги, пончики и прочие вкусности – все, при приготовлении чего так или иначе использовались яблоки.

С точки зрения деда, Юкайпа была идеальным местом для жизни. Бабушка думала иначе, но на дворе стояли шестидесятые, а родители матери были представителями Старого Света, где жена всегда подчинялась мужу.

Трудно представить людей, которые были бы рады взять на себя роль приемных родителей двух мальчишек-подростков. К тому же мы были мальчишками из пригородов Лос-Анджелеса. Мы постоянно ныли и капризничали – нам казалось, что жизнь на маленькой ферме невыносимо скучна.

Впрочем, нам быстро объяснили, что лучшее средство от скуки – работа.

Каждый день, кроме воскресенья, мы должны были трудиться в поте лица в обмен на предоставляемые нам жилье и стол.

У нашего нового соседа, Дэнни Титера, была ферма по производству куриных яиц. Он держал в клетках огромное количество кур. Наш рабочий день начинался на его участке. Вскоре мы поняли, что ставить будильник ни к чему – ни свет ни заря нас будили крики петухов.

Раньше мы называли «куриным дерьмом» тех мальчишек, которые боялись улечься на землю за самодельным трамплином из клееной фанеры, с которого их приятели прыгали через них верхом на велосипедах. Теперь же это выражение приобрело для нас гораздо более предметный смысл. Вонь куриного помета пропитывала всю мою одежду и волосы и давала о себе знать даже через много часов после того, как я покидал курятник. Помню, кто-то посоветовал мне дышать ртом. Какое-то время я так и делал, пока какой-то мальчик в школе не сказал, что при дыхании частички помета попадают в нос. Если это было так, рассудил я, значит, вдыхая и выдыхая через рот, я фактически ел эту гадость. Придя к такому выводу, я, находясь в курятнике, снова стал дышать носом.

Если не считать того, что Дэнни и сам ежедневно барахтался в курином дерьме, залезая в него чуть ли не по шею, и пах соответственно, он был неплохим парнем. По выходным дням он отправлял меня и Кима продавать картонные упаковки с яйцами. Их с удовольствием покупали люди, которые поднимались на холм, чтобы побывать в яблоневых садах. Но нашим с Кимом любимым видом работы был сбор яиц. Почти каждый день мы с ним, придя из школы и сделав уроки, снова отправлялись на ферму Дэнни и собирали яйца. Мы ездили на электрокаре по проходам между курятниками, длина которых составляла двести футов. В каждой из множества клеток размером двенадцать на шестнадцать дюймов сидело по три курицы. Пол клеток был чуть наклонным. Поэтому, когда курица неслась, яйцо медленно скатывалось к передней стенке клетки и мягко останавливалось благодаря плавному закруглению пола. Мы с Кимом собирали яйца по обе стороны проходов и аккуратно укладывали их в плоские картонные упаковки со специальными выемками, стоящие в передней части электрокара. Каждая упаковка была рассчитана на тридцать яиц. Мы ставили их друг на друга, формируя стопки по восемь штук. За один раз в электрокар помещалось в среднем шесть стопок. Да, ферма Дэнни производила много продукции.

Загрузив электрокар, мы везли яйца в специальное помещение, где постоянно поддерживалась прохладная температура, и там разгружали. После этого яйца тщательно обмывались в устройстве, напоминавшем миниатюрную автомойку. Продукция подавалась на конвейер, где ее автоматически обдавало потоком холодной воды под давлением. Не горячей, не теплой, а именно холодной – чтобы яйца не начали портиться. Затем специальными мягкими щетками, опять-таки механическим способом, со скорлупы счищались остатки куриного помета.

Один из нас помещал яйца на конвейер. Другой следил за тем, как они одно за другим просвечивались мощной лампой. Это делалось для того, чтобы выявить оплодотворенные яйца. Людям обычно не нравится, когда в поджаривающейся на сковородке яичнице или омлете вдруг обнаруживается кровавая капля зародыша. Оплодотворенные яйца откладывались в специальные упаковки, которые затем помещались под особые лампы, а через некоторое время переносились в инкубатор, чтобы из них вывелись цыплята.

После отделения брака (время от времени нам попадались на редкость уродливые, странной формы яйца) продукцию сортировали по размеру и упаковывали в картонные контейнеры. Их, в свою очередь, собирали в большие коробки с пометкой «Обращаться с осторожностью» и относили в большое холодильное помещение.

Дважды в неделю в пять утра нас будило рычание дизельного грузовика, приезжавшего на ферму, чтобы отвезти яйца на рынок. Этот звук вызывал у меня чувство удовлетворения. Он означал, что моя работа приносит конкретную пользу.

Дедушка Отто был добрым человеком, всегда готовым оказать помощь тому, кто в ней нуждался. Чтобы как-то отблагодарить его, а также в качестве дополнительного бонуса за нашу работу, Дэнни время от времени отдавал ему кур, которые как несушки уже не представляли большой ценности. Дедушка всегда очень радовался таким подаркам.

Мы внимательно наблюдали за курами, чтобы определить, какие из них все же еще могли нестись. Судьба старых и слабых, утративших эту способность, была незавидной.

Отто показал нам, как правильно резать курицу. Сначала следовало схватить ее одной рукой за обе ноги. Затем сложить ей крылья и зажать их той же рукой, что и ноги, чтобы она не трепыхалась. После этого нужно было крепко прижать курицу к пню или колоде, свободной рукой взять топор и одним сильным и точным ударом отрубить ей голову.

Голова при этом должна была упасть на землю, а топор – вонзиться в колоду. Его следовало срезу же вынуть. Затем, взяв тушку курицы обеими руками, подержать ее над ведром, чтобы туда стекли пинты две крови. Курица в этот момент еще не понимает, что она мертва. Хотя голова отрублена, центральная нервная система какое-то время еще продолжает функционировать, сокращая мышцы, поэтому курица продолжает биться. Затем она затихает. Вот и все.

В тот день, когда дедушка Отто решил растолковать нам эту премудрость, он в качестве примера на наших глазах с удивительной ловкостью зарезал несколько кур. Мы молча и с трепетом наблюдали за его действиями. Когда же дедушка предложил нам проделать то же самое, нас охватил ужас. Ни я, ни Ким не хотели резать курицу, но мы понимали, что выбора у нас, по сути, нет.

К счастью, Ким был старше, поэтому первым проходить через это испытание выпало ему. Впрочем, я прекрасно понимал, что не избежать его и мне.

Ким ухватил курицу по всем правилам и распластал ее на колоде. Затем он сделал глубокий вдох, резко выдохнул и, закрыв глаза, взмахнул топором. Лезвие ударило не по шее, а по гребню. Ким, придя в ужас, выпустил птицу. Та, отчаянно кудахтая и рассыпая вокруг целое облако перьев, попыталась убежать, но ее гребень оказался пригвожденным к колоде.

Оттолкнув Кима в сторону, дедушка прижал бьющуюся курицу к колоде, вытащил топор и одним движением отсек голову. Затем он дал крови стечь в ведро и бросил тушку в корыто, где уже лежали другие зарубленные куры. Все это он снова проделал с поразительной легкостью.

Ким сжал руки в кулаки и выразил желание повторить попытку. На этот раз у него все получилось. Чтобы закрепить успех, он проделал процедуру несколько раз.

Итак, Ким справился с задачей. Теперь настала моя очередь.

Я понимал, что это – своего рода испытание. Если я пройду его, меня причислят к клану мужчин. Еще недавно я с жалостью думал о наших друзьях и соседях – например, о сыновьях семейства Барал, которым приходилось зубрить наизусть тексты из Торы, готовясь к обряду бар-мицвы. Однако, в этот момент я им завидовал.

Сделав над собой усилие, я грубо схватил первую попавшуюся курицу. Она закудахтала, но я не обратил на это никакого внимания, будучи слишком сконцентрирован на собственных действиях.

Помнится, я мысленно извинился перед несчастным созданием. Ведь по сути я был его палачом.

Держа курицу за ноги, я почувствовал, как одна из шпор впилась мне в ладонь. Стерпев боль, я каким-то чудом все же сумел той же рукой зажать и ее крылья. Затем я уложил птицу на колоду и свободной рукой схватил топор. Я убеждал себя, что ни за что не закрою глаза, чтобы не промахнуться, как это сделал Ким во время своей первой попытки. Ни за что не закрою.

Между тем курица отчаянно вырывалась, но я продолжал крепко держать ее. Взмахнув топором над головой, я резким движением опустил его. Отрубленная голова упала на землю. Меня обожгла радость: я сделал это! Правда, от моего удара лезвие топора глубоко засело в колоде.

Времени на размышления у меня не было. Тело курицы, лишенное головы, отчаянно задергалось. Я продолжал держать ее, наблюдая за тем, как темно-красная кровь стекает в уже почти до краев наполнившееся ведро. Но сила, с которой продолжала вырываться обезглавленная птица, поразила меня. Еще несколько секунд – и я не удержал одно из крыльев, которое захлопало, поднимая в воздух фонтан перьев. Пытаясь прижать его, я упустил другое. Кровь при этом все еще продолжала течь из обрубленной шеи. Я сосредоточил все свои усилия на том, чтобы ни одна ее капля не пролилась на землю, боясь услышать укоризненно-возмущенный возглас дедушки Отто: «Какого черта?!» Поэтому я уже обеими руками изо всех сил прижал курицу к колоде и добился-таки своей цели – вся кровь стекла в ведро.

Вот только удары беспорядочно хлопающих крыльев приходились в том числе и по ведру, расплескивая кровь во все стороны. В результате она забрызгала мне все лицо. Кровь была у меня на щеках, на ушах, на губах, я чувствовал ее вкус. Но я так и не выпустил курицу, хотя, возможно, было бы лучше, если бы я это сделал.

Кровь попала даже мне в глаза, отчего в какой-то момент я практически перестал что-либо видеть. Тем не менее, я швырнул куриную тушку в корыто к остальным – и промахнулся. Как только обезглавленное куриное тельце коснулось земли, оно вскочило на ноги и понеслось по двору, то и дело натыкаясь на препятствия.

Я пытался стереть кровь с лица, но мои руки тоже были в крови. Ким потом рассказал мне, что он в это время стоял в оцепенении, то и дело переводя взгляд с меня на мечущуюся по двору курицу и обратно.

В конце концов, курица упала на землю и окончательно издохла. Ким смыл с меня кровь из садовой лейки – нечего было и думать, что дедушка позволит мне привести себя в порядок в единственной в доме ванной комнате после того, как я так осрамился. В ней мылась только бабушка. Когда было тепло, мы с Кимом пользовались дощатой душевой и туалетом во дворе. (Помнится, дедушка как-то даже пытался научить нас с братом собирать отходы собственной жизнедеятельности, чтобы потом использовать их как удобрение. Хорошие были времена.)

Вечером того же дня мне пришлось повторно пережить весь мой позор: дедушка, немного остыв, нашел историю о том, как я резал курицу, довольно забавной и рассказал ее во всех подробностях бабушке. Та не проявила деликатности, которой я от нее ожидал, и хохотала от всей души – как и все остальные. Наверное, это в самом деле было смешно.