Цитаты из книги «Сочинения»

Что я им и что они мне?.. А мимо скучно снует толпа, шуршат шаги по песку. Завитые приказчики и откормленные купцы лениво бродят по саду. Они, скучая, пьют водку, скучая ругаются, скучая смеются. Женщины жадно ищут глазами.

На моем столе букет чахлой сирени. Зеленые листья поникли, бледно-лиловые кудри увяли. Я ищу в увядших цветках пять листиков, – счастье. И я рад, когда нахожу его, ибо дерзким удача.

Слушай дальше, – продолжает он, помолчав, – великое счастье Бога увидеть. Пока не знаешь его, не думаешь о нем вовсе. Обо всем думаешь, а об нем нет. Сверхчеловек вот иным мерещится. Ты подумай только: сверхчеловек. И ведь верят: философский камень нашли, разгадку жизни. А по-моему, смердяковщина это. Я, мол, ближних любить не могу, а зато люблю дальних. Как же дальних можешь любить, если нет в тебе любви к тому, что кругом? Если нет любви к тем, что в грязи, в крови, в муках живут? Знаешь, легко умереть за других, смерть свою людям отдать. Жизнь вот отдать труднее. Изо дня в день, из минуты в минуту жить любовью, Божьей любовью к людям, ко всему, что живет. Забывать о себе, не для себя строить жизнь, не для дальних каких-то.

Вот почему и Бога люди чаще всего перед смертью видят. Увидел и

От страха? Что ж, может быть. Только что же ты думаешь? Бог тебе здесь, в грязном трактире, явиться может? Перед смертью душа напрягается, пределы видны. В

Когда я думаю о нем, у меня нет ни ненависти, ни злобы. У меня нет и жалости. Я равнодушен к нему. Но я хочу его смерти. Я знаю: его необходимо убить. Необходимо для террора и революции. Я верю, что сила ломит солому, не верю в слова. Если бы я мог, я бы убил всех начальников и правителей. Я не хочу быть рабом. Я не хочу, чтобы были рабы.

Ваня говорит: «Вот я иду убивать, и душа моя скорбит смертельно. Но я не могу не убить, ибо люблю. Если крест тяжел, – возьми его. Если грех велик, – прими его». Но Ваня орудие в руках Жоржа. Идеалисту Ване Жорж отвечает:

Жорж ни во что не верит. Его ведет только его собственное: я хочу. Но он не отдает себе отчета, почему он именно так хочет. Он думает: «Счастлив, кто верит в воскресение Христа, в воскрешение Лазаря. Счастлив также, кто верит в социализм, в грядущий рай на земле. Но мне смешны эти старые сказки, и 15 десятин разделенной земли меня не прельщают. Я сказал: я не хочу быть рабом. Неужели в этом моя свобода… И зачем мне она? Во имя чего я иду на убийство? Во имя террора, для революции? Во имя крови, для крови?..»

Тогда я говорю: – Федор умер… Ты лучше вот что скажи: идти ли нам во дворец? – Идти во дворец? – Да. – Это как? – Ну, взорвать весь дворец. – А люди? – Какие люди? – Да семья его, дети. – Вот ты о чем… Пустяки: им туда и дорога… Ваня примолк. – Жорж. – Что? – Я не согласен. – Что не согласен? – Идти во дворец. – Что за вздор?.. Почему? Я не согласен убивать детей. И потом говорит, волнуясь: – Нет, Жорж, послушай меня: не делай этого, нет. Как можешь ты это взять на себя? Кто дал тебе право? Кто позволил тебе? Я холодно говорю: – Я сам позволил себе. – Ты? – Да, я. Он всем телом дрожит. – Жорж, дети… – Пусть дети. – Жорж, а Христос? – При чем тут Христос? – Жорж, помнишь: «Я пришел во имя Отца моего, и не принимаете Меня; а если иной придет во имя свое, его примете». – К чему, Ваня, тексты? Он качает головой. – Да, ни к чему… Мы оба долго молчим. Наконец, я говорю: – Ну, ладно… Будем на улице ждать. Он весь светлеет улыбкой. Тогда я спрашиваю его: – Ты, может быть, думаешь, я ради текстов? – Нет, что ты, Жорж? – Я решил: так риска меньше. – Конечно, меньше, конечно… И вот увидишь: будет удача. Услышит Господь моления наши. Я ухожу. Мне досадно: а все-таки не лучше ли во дворец?

– Знаете, я живу и не замечаю жизни. Вот я смотрю на вас и мне кажется, вы – не вы, а кто-то чужой и все-таки милый. Да, ведь вы мне чужой …Разве я знаю вас? Разве вы знаете меня? И не надо… Ничего не надо нам знать. Ведь нам и так хорошо?.. Не правда ли, хорошо? И, помолчав, говорит с улыбкой: – Нет, скажите же мне, что вы делали, чем вы жили? – Вы ведь знаете, чем я живу. Она опускает глаза. – Так правда… террором? – Террором. По ее лицу пробегает тень. Она взяла меня за руку и молчит. – Слушайте, – говорит она наконец, – я ничего в этом не понимаю. Но, скажите, зачем убивать… Зачем? Вот смотрите, как здесь хорошо: расцветает весна, поют птицы. А вы думаете о чем? Живете чем?.. Смертью?.. Милый, зачем? Я хочу ей сказать, что кровь очищает кровь, что мы убиваем против желания, что террор нужен для революции, а революция нужна для народа. Но почему-то я не могу сказать этих слов. Я знаю, что это только слова для нее и что она меня не поймет. А она настойчиво повторяет: – Милый, зачем? На деревьях роса. Заденешь ветку плечом, – брызнет дождь разноцветных капель. Я молчу. – Не лучше ли жить, попросту жить?. Или я не поняла вас? Или так нужно… Нет, нет, – отвечает она себе, – так не нужно, не может быть нужно…