3

– …И Ева говорит: «Ты серьезно собираешься поехать с ним, он же тебе в отцы годится. Но, знаешь, мой отец не покупал мне дайкири, поэтому я не увидела никаких проблем. Едем с ним в такси…

Пение Эзры Кенига все же куда приятнее, чем праздные монологи продавца-кассира, но укоренившиеся традиции есть традиции. Наученный опытом, мытье полов под музыкальное сопровождение я позволял себе лишь в вечернее время, когда Женя-консультант перерождалась в Женю-вечеринщицу и находилась вне границ салона. Когда я только устроился сюда, я предпринимал попытки слушать музыку в процессе своей профессиональной деятельности, но каждая из них обрывалась тем, что Женя умудрялась достучаться до меня сквозь звучащие в наушниках песни. Способ привлечения внимания у нее был кардинальный – просто подойти ко мне, достать одну из затычек Marshall, и начать свой сказ. Смиренно приняв, что бодаться с этой женщиной бессмысленно, я оставил свои попытки впадать в состояние отрешенного благозвучного потока даже по утрам, когда я был посвящен сам себе на протяжении сорока – сорока пяти минут. Резкая смена насыщенных образностью текстов нравившихся мне исполнителей на длительные и прямолинейные речи об очередном партнере на одну ночь воспринималась слишком болезненно. Выглядит так, будто я жалуюсь, но в этом есть и позитивные аспекты – музыка обрела большую ценность и воспринималась мною как награда за то, что я смог утолить жажду экстравертной знакомой быть услышанной. Иногда нужно думать и о других.

– … А он оказался женатым, представляешь? Привез меня к себе, а у него дома сын лет четырех-пяти сопит у себя в детской. Само собой, я попросила такси уже до своего дома, он не стал особо этому противиться, но я и поехала с ним из-за того, что он был очень галантным, манер ему не занимать. Еду уже до дома, и… О, нет…

Можно было подумать, что в арсенал Жени-повествователя добавился такой прием, как клиффхэнгер, либо же она решила снабдить свои рассказы большим актерским отыгрышем, но поверить в столь сильное преображение, произошедшее за каких-то двенадцать часов, было затруднительно, поэтому я оторвался от созерцания тряпки на полу и поднял свои удивленные глаза к ней. Немигающий взгляд Жени, стоящей за кассовой стойкой, был направлен куда-то вглубь ТРК. С точки моего нынешнего расположения – у противоположной стены с полками – я не мог увидеть, что завладело ее умом настолько, что она совершила невозможное и прервала свою болтовню. Судя по каменному выражению лица, причина из ряда вон выходящего события не сулила ничего хорошего.

Ею оказалась миниатюрная, крашенная в блонд, девушка, зашедшая к нам в отдел. Это была та самая «Леопардовая Горжетка».

Натянув на лицо искусственную улыбку, Женя поздоровалась с зашедшей посетительницей, начав со мною невербальное общение при помощи взгляда. Я известил ее кивком, что гость нашего магазина был мною узнан. Достав из тележки сложенную двухстворчатую табличку «мокрый пол!», я прошел в самый центр салона, и, раскрыв ее, поставил наземь. Леопардовая Горжетка дождалась, пока я выполню свои обязанности, после чего, поблагодарив меня, прошла мимо к одной из витрин-столиков.

Наблюдая за визитером и попивая свой стандартный утренний кофе, Жене явно хотелось отомстить за полученные вчера психологические увечья, пускай и объект ее сатисфакции имел к этому лишь косвенное отношение.

– Вы сегодня без подруги? Она нашла более подходящий магазин для высших сословий?

Леопардовая Горжетка, которая, к ее чести, даже не притрагивалась к разложенным парам, а лишь осматривала их глазами, обернулась и растерянно ответила, что та женщина приходится ей не подругой, а матерью. Затем она снова склонилась к джинсам, поджав свои плечи в белоснежном меховом болеро и потупив свою голову.

Мне стало неподдельно печально за эту девчушку – кому, как не мне знать, каково это, когда твой близкий человек позорит тебя пред окружающими. Напоминаю, мой лучший друг – это Ильтс.

Похоже, что ответ Леопардовой Горжетки растрогал до сантиментов не только меня, ведь следующая реплика Жени прозвучала уже без какой-либо желчи в интонациях. Более того – она даже вышла из-за кассы и подошла к нахохлившейся гостье, дабы выполнять свои прямые обязанности консультанта.

– Так, и какие пришлись вам по нраву?

– Такие, не широкие и светло-голубые. Они лежали где-то здесь.

Женя перебрала несколько джинсов, с первой попытки достав искомый экземпляр. Несмотря на то, что девяносто пять процентов времени в рабочие часы она сидела в обнимку со своим телефоном, Женя не зря ела свой хлеб – когда это было необходимо и у нее имелась заинтересованность, она могла понять желание клиента с полуслова.

– О, Саш, гляди, – Женя качнула головою в мою сторону. – вы родственные души. 511.

Модель, что считалась легендарной жемчужиной и являла собою лицо бренда, и на которую я из любопытства потратил львиную долю своей первой зарплаты, чтобы воочию оценить, стоит ли она своего конского ценника (не буду держать интригу – конечно не стоит, но качество ткани и вправду недурное). Остатки же от заработанного я спустил на давно планируемую поездку в Е. – расположенный впритирку к нашему городишку мегаполис, признанный столицей стрит-арта в стране. Ради этого я даже взял отгулы, поразительный в своей редкости инцидент.

Целей у того путешествия было две: посмотреть на город, чье пространство не боится избегать серости и говорить со своими жителями, а также оставить в бурлящем жизнью единомышленников котле и свой след. Им стал молот и наковальня, нарисованные мною на невысоком парапете плотины пруда с помощью взятого с собою с родной земли попутчика-трафарета.

– Ох, нет, мне нужны те, что вы держите, однотонные, без каких-либо рисунков. – запротестовала Леопардовая Горжетка, увидев мои разноцветные штанины, торчащие из-под фартука

– Не волнуйтесь, у этого парня эксклюзив, модифицированный собственными руками.

Разрисовал я их в день покупки, в ход пошли излюбленные мною баллончики и акриловые краски. По итогу былая безликость фабричного порождения преобразовалась в коллаж, состоящий из разрозненных надписей, вроде «a product of factory emissions», нанесенных поверх рисунков диспропорциональных скелетов и схематичных рожиц с перечеркнутыми крестами глазами.

– Проблема только в том, что это мужская модель.

Услышав это, покупательница округлила глаза, а на щеках появился румянец оттенка лилейной трещалки.

– Да что вы так реагируете, у нас двадцать пятый год на дворе, унисекс в почете уже больше полувека, спасибо сексуальной революции и Ив Сен-Лорану. Мой гардероб наполовину состоит из вещей, пошитых на мужчин. Но фигура у меня достаточно кобылья, …

Да, Женя обладала здоровой самооценкой и была отъявленной реалисткой, думаю, это одна из главных причин, почему у нее не наблюдалось отбоя от мужского внимания.

– …а вот с вашей комплекцией они просто будут спадать, даже ремень здесь не помощник. У меня есть вариант получше. – положив пятьсот одиннадцатые на место, она проследовала до другой витрины и, взяв с них пару точно такого же цвета, вернулась с нею к Горжетке. – 501. Такая же вневременная классика, подходит под все. Их обожала Монро, а она тоже была женщиной невысокой.

Всучив их посетительнице, Женя рукою указала на примерочную.

– Как наденете – выходите, посмотрю, как сидят на вас. Непредвзятая оценка со стороны очень важна.

Согласившись с последним заявлением, та безропотно отправилась по обозначенному адресу. Заявление, к слову, довольно спорное, ведь произнесено оно было из уст продавца-консультанта, первостепенная задача которого – это всеми правдами и неправдами навязать покупку товара подороже и пробить чек, ибо Женя – в отличие от меня – помимо фиксированного оклада имела и процент с совершенных продаж.

Копошения, сокрытые от наших глаз куском складчатой ткани, продлились около минуты, после чего штора примерочной сдвинулась вбок, а за нею стояла потенциальная жертва наживы Жени, что сменила свою юбку, надетую поверх шерстяных серых колготок, на рекомендуемые ей джинсы.

– Давайте, устройте мне небольшое дефиле.

Горжетка, заметно стесняясь, все же выполнила поручение, по итогу вернувшись в ту же точку, с которой началось ее подиумное шествие.

– Как влитые, будто шили по меркам, снятым с вас.

Еще какое-то время молча понаблюдав за покупательницей, что разглядывала себя в зеркало, Женя хлопнула в ладоши и, решив, что рыбка окончательно напоролась на крючок, окончила прелюдии важнейшей фразой в ее профессии.

– Наличные или безнал?

Рассчитывая девушку, она дала ей несколько стилистических советов, настрого запретив делать подвороты на штанинах, ведь это визуально сделает ее еще ниже и укоротит и так не длинные ноги. Вручив брендированный картонный пакет с пятьсот первыми внутри, Женя пожелала ей приходить еще, после чего, проводив ту взглядом, перевела его на меня.

– А она даже милая, похоже, не в мать. Могу ей только посочувствовать.

– Лишним не будет, особенно после того, как ее кошелек лишился восемнадцати тысяч.

В ответ Женя закатили глаза.

– Слушай, судя по всему, мегера, что приходится ей матерью, будет недовольна не тем, что она раскошелилась на джинсы по неадекватному ценнику, а тем, что она приобрела что-то по цене ниже МРОТа. Да и как бы мне не хотелось заработать на парочку «Космополитенов», эта модель ей и вправду идет. Свое дело я выполнила честно. По-хорошему надо было еще и снять с нее эту горжетку и утилизировать ее, но это уже не входит в мою компетенцию.

Ухмыльнувшись, я, вооруженный распрыскивателем и тряпкой, подошел к кассовой стойке, сел на корточки и принялся тереть ее лицевую сторону. Женя, опершись на ее столешницу локтями, достала телефон и окунулась в бесконечную ленту инстаграма².

– Так на чем я остановилась? – сумев оторваться от экрана после нескольких пролистанных постов и вновь оказавшись в реальном мире, она вытянула голову и поглядела на меня сверху вниз.

– Обходительный мужчина, что оказался отцом, оплатил тебе такси до дома за свой счет.

– Ага, точно. – дождавшись от меня двух ударов пальцем по собственной мочке, Женя продолжила. – Еду я, значит, до дома, и тут мне в директ…

*

Сегодняшний перерыв я провел в полном одиночестве, чему был рад – Женя и Ильтс были еще теми энергетическими вампирами, поэтому редко выпадающая возможность побыть в тиши наедине с самим собою была не только блаженством для моих перепонок, но и возможностью восполнить ресурсы, которые мне понадобятся уже вечером.

Ильтс, что из-за своего вчерашнего отгула был загружен перенесенными на сегодня желающими сэкономить на стрижке, как-то сказал: «ты не интроверт, ты просто успеваешь наговориться с самим собой, поэтому с окружающими говорить у тебя желания особо нет». Иногда этот парень мог выдавать и что-то глубокомысленное. Согласен с тем, что я еще тот любитель вести монологи внутри своей черепной коробки, но не уверен, что причина, по которой что с Женей, что с Ильтсом наше устное взаимодействие состояло сплошь из их реплик, была конкретно в этом. Просто мне «везло» приходиться по вкусам человекоподобным рупорам, которые выдавали за день словесную простыню, являющуюся месячной нормой для среднестатистического обывателя.

Зашедши домой, я закинул в себя пару бутербродов с ветчиной, включил кабельное тв на фон и принялся вырезать трафареты. Когда они были готовы, я взял их с собою и отправился в мастерскую. В ней меня встретили десять белых квадратов, оставшихся после последнего посещения. Будь я супрематистом, такая галерея могла бы вызвать гордость за себя, но моя фамилия звучала как Кузнецов, а не Клюн или Малевич, и относил я себя к остросоциальному неоэкспрессионизму, так что подобные виды пробуждали во мне лишь тоску.

Три усердные попытки, и от былой тоски не осталось и следа – я смог найти нужную рецептуру, чтобы моя задумка по максимуму реализовалась в жизнь. Вместо одной толстой черной линии по краям изображения я использовал две узких, небесного и белого цвета, что наслаивались друг на друга и от чего воздушный шар сразу прибавил в объеме и заиграл красками. Поглядев на него под разными углами, я удостоверился, что лучшего добиться не выйдет, после чего, забросив трафареты и баллончики в лежащую на пыльном бетоне сумку, накинул ее лямку на свое плечо и ускоренной походкой отправился вниз по лестнице, прямо на гулкие проспекты – свободного времени у меня оставалось еще полно, самое то, чтобы придать этому покрытому сажей промышленному акрополю немного кричащего лоску.

Моей первой остановкой стал дом, укрывший под своей крышей Управление Федеральной антимонопольной службы. Сперва мне приглянулся его государственный собрат, находящейся на другой стороне от проезжей части, и чья золотая табличка у входных дверей сообщала, что внутри облицованных камнем стен обитает некая избирательная областная комиссия. Мне понравилась глянцевая полированная текстура фасада – по граниту я рисовать еще не пробовал и не имел ни малейшего понятия, закрепится ли на нем краска, но рационально взвесив все за и против, я все же оставил эту затею. Иномарки люкс-сегмента, выезжающие с внутреннего двора, камеры, установленные на каждом простенке меж окон и стоящий всего в десяти метрах пост ДПС. Каждый из этих аспектов недвусмысленно сообщал мне, что как только я приложу свой трафарет к манящей стене и нажму подушечкой пальца на кэп баллончика, штраф за вандализм станет неизбежным. Антимонопольщики же жили куда скромнее – здание они делили с аптекой, кофейней и дешевой столовой. Никаких камер, никаких закрытых внутренних дворов, открытый доступ к торцу. Последнее стало решающим фактором.

Пока я нарушал уголовный кодекс, за моей спиной сновали местные, не обращая на меня никакого внимания. Инертность жителей Ч. в моем деле играла мне лишь на руку. Государственные служащие, один из кабинетов которых я видел через ближайшее незанавешенное окно, сидели, подперев свои подбородки ладонями, а второй рукой стуча по клавиатурам. Все как один, затяжное соприкосновение с бюрократией явно имеет последствия в виде потери самобытности. Решив подать им руку помощи, я, закончив с граффити, провокативно оставил свой тег – молот и наковальню, – прямо на стекле окна. Ноль реакции, никто не оторвался от своего монитора. Я сделал все, что было в моих силах, этих ребят уже не спасти.

Следующим остановочным пунктом стала невзрачная и забытая всеми семиэтажка. Будто стесняясь ее вида, город стеснительно запрятал безликое сооружение от одной из своих главных артерий за главным книгохранилищем – публичной библиотекой, что являлась прибежищем интеллектуалов на старый лад, созывая их в свои объятия при помощи языка архитектуры, а именно типичнейшим неоклассицизмом, выдававшим себя восьмиколонным портиком, что подсвечивался в вечерние и ночные часы.

Я решил не трогать библиотеку, которая выглядела вполне себе ничего и без моего косметического вмешательства, поэтому заняться ей мне предстоит лишь тогда, когда с ее фасада отпадет первый кусок штукатурки. Даю на это пару лет. А вот дышащая ей в спину белоснежная образина явно молила о наведении марафета – из украшений на ней был лишь огромный баннер, растянувшийся по всей стене третьего этажа и загородивший собою окна с надписью «аренда помещений». Не могу отказать страждущим

Однажды Ильтс заметил, что он и подумать не мог до знакомства со мною, что граффитисты воспроизводят свои картины более одного раза. Я не был знаком с другими представителями этой сцены, но, как и мой друг, также не встречал подобного. Ильтс предположил, что я делаю это для поиска славы и увеличения охвата аудитории, ведь, тиражируя один и тот же рисунок, его шанс быть увиденным спешащими по своим делам пешеходами возрастает в разы. Может быть, он был прав, просто двигало мною бессознательное. Если же обращаться к версии, уже надиктованной моим сознанием, то я вкладывал в это следующий смысл: будучи художником из завода-колонии, неумело маскирующегося под самый обычный городок, я являлся его потомком (пускай и нерадивым), а, соответственно, и мои необрамленные рамой картины должны кричать об этом каждому случайному зрителю. А что может быть более показательным, как не воспроизведение собственных трудов, вторящее сути фабричного производства?

К вечеру я пополнил свою рисованную дактокарту отпечатками на стенах двух подземных переходов, шести панельных домов, одном ситилайте с рекламой контрактной службы и прямо на асфальте тротуара у самого бордюра, чуть поодаль от стоянки электросамокатов и подошв прохожих. Погруженный в процесс мотания по проулкам, бульварам и дворам, я и не заметил опустившейся предночной темени. Осознание скорой замены баллончика на швабру пришло ко мне, когда я оказался у хорошо знакомого мне остановочного павильона – именно отсюда я каждый вечер уезжал на забитой пассажирами маршрутке после вечерней смены прямиком до своих родных пенатов. Мой заранее непродуманный путь услужливо подвел меня к ТРК, ясно давая понять, что с эскапизмом пора заканчивать. Было это не впервой, мои ноги очень часто машинально направляли мой граффити-маршрут к месту, которое за небольшие услуги делилось со мною копейками на пропитание. Думается, сказывалось то, что я ежедневно торчал там уже около года.

Двадцать шесть минут – столько мне было отведено на то, чтобы сменить амплуа подпольного колориста на благочестивого уборщика, об этом мне сообщил виджет с часами на экране телефона. Мои руки все еще чесались, а времени было в обрез. В срочном порядке требовалось найти последний «холст». Операция будет выполнена успешно и, стоит отметить, крайне дерзко – последний аэростат я нанесу на одну из фасадных панелей развлекательного комплекса, наплевав на все меры предосторожности.