Как считали философы XV века, Бог, воздвигнув тверди, создал им вождей. Это – ангелы – «движители», «умы», «разумы», управляющие вращением небесных Сфер и сообщающие им силу влияния на земную жизнь. Каждой части, то есть каждой из небесных Сфер, сияет своя часть, свой ангельский круг. Мирским же блеском, земным счастьем, распоряжается Фортуна; здесь она полновластна, как в прочих царствах – в небесных сферах, остальные боги или ангелы-движители. Именно потому, что земные дела находятся во власти Фортуны, «ничто не вечно под Луной», также изменяющейся от новолуния до полнолуния и претерпевающей затмения, зато выше Луны, в прочих Сферах, всё вечно и неизменно.

Приведём размышления о Фортуне из бессмертного произведения, сожжённого на костре инквизиции философа Джордано Бруно: , особенно уместные для путешествующих: «Изгнание торжествующего зверя» ¹¹

И вот, в то время как Отец богов осматривался кругом, сама по себе, бесстыдно и с необычным нахальством, выскочила вперёд Фортуна и сказала:

«Не хорошо вам, боги-советчики, и тебе, великий судья Юпитер, что там, где говорят и так долго выслушивают Богатство и Бедность, мне приходится, как презренной, позорно молчать, не показываясь и всячески сдерживаясь. Мне, столь достойной и могущественной, которая посылает перед собой Богатство, руководит им и толкает, куда вздумается и захочется, прогоняет, откуда захочет, и приводит, чередуя его с Бедностью; всякий знает, – наслаждение внешними благами надо приписывать не Богатству, а мне, как его началу; всё равно, как красоту музыки и прелесть гармонии – не лире и инструменту, но главным образом искусству и артисту, который ими владеет. Я – та божественная и блистательная богиня, которой так жаждут, ищут, любят, за которую столько благодарят Юпитера, из чьих щедрых рук исходят богатства, а из-за сжатых ладоней плачет весь мир и будоражатся города, царства и королевства. Кто, когда давал обеты Богатству или Бедности? Кто когда-либо благодарил?

Я – та причина, которую, чем меньше знают, тем больше уважают и страшатся, чем больше жаждут и добиваются, тем меньше она сама дружится и сближается. Ибо обычно больше достоинства и величия в том, что меньше открыто, более неясно и всего более тайно. Я затмеваю своим блеском добродетель, очерняю истину, усмиряю и презираю большую и лучшую часть этих богов и богинь, которые, как я вижу, стоят здесь в очередь и порядке, готовясь занять места на небе. Я даже и здесь, в присутствии такого великого сената, одна внушаю всем страх, и (хотя у меня и нет зрения) ушами своими слышу, как у большинства стучат и скрипят зубы в страхе и ужасе перед моим появлением, несмотря на всю их дерзость и притязания выдвинуться вперед и заявить о себе раньше, чем обсудят, достойна ли я, я, которая часто и чуть не всегда владычествую над Разумом, Истиной, Софией, Справедливостью и прочими божествами. Пускай они скажут, если не хотят лгать о том, что известно-переизвестно всему миру, сумеют ли пересчитать, сколько раз сбрасывала я их с кафедр, тронов и судилищ, по своей прихоти обуздывая, связывая, запирая и заключая в темницы. И не по моей ли милости удавалось им выйти, освободиться, восстановиться и оправдаться, никогда не избавляясь от страха моей немилости?». Всякий, кто хочет и жаждет их, зовёт меня, призывает, приносит мне жертвы, всякий, ублаготворённый богатством, благодарит Фортуну; для Фортуны возжигаются ароматы, для Фортуны дымятся алтари.

Фортуна, не слушая, продолжала своё и прибавляла, – самые выдающиеся и лучшие философы мира, как Эпикур, Эмпедокл, приписывали ей более, чем самому Юпитеру, даже больше, чем всему совету богов вместе.

«Так и все остальные», – говорила она: «считают меня богиней, небесной богиней, так как, думаю, для вас не внове стих, который прочтёт вам любой школьник: «Те facimus, Fortuna, deam, caeloque locamus». («Богинею мы называем, Фортуна, тебя и на небо возносим»).

Ничего, ничего не отнимает, боги, у меня слепота, ничего ценного, ничего необходимого для моего усовершенствования. Ибо, не будь я слепа, не была бы я – Фортуной, и подавно слепота эта не может не только уменьшить или ослабить славу моих заслуг, но, наоборот, от неё-то я и беру доказательство их величия и превосходства, из-за неё-то я и убеждаюсь в своем нелицеприятии и в том, что я не могу быть несправедливой в распределении».

После того, как окончилась тяжба, и Фортуна удалилась, Юпитер обратился к богам:

«Юпитер – Светоносец равномерно всем дарит свой свет, мирской же блеск отдаёт Фортуне. Диво, что большинство стремится к мирскому блеску Фортуны, совершенно равнодушно относясь к вечному свету Светоносца.

Смертной воле не дано распоряжаться счастьем судьбы – Фортуны.

Именно Фортуна даёт одному народу властвовать над другим, являя свой невидимый промысел.

Убогому нашему разуму трудно спорить с Фортуной, она делает то же, что и другие боги в других царствах, без устали творя свой суд.

Шар Фортуны – рулетка Истории. Именно она определяет, кому выпадет счастье остаться в истории, а кому выпадет на долю скорое забвение».

Данте часто обнаруживает близкое знакомство с произведениями Джордано Бруно, что неудивительно, – согласно датировке Гороскопа, он жил позже этого великого человека или одновременно с ним.

Вышеприведённый отрывок «Комедии» практически полностью совпадает с многостраничным отрывком о Фортуне в произведении: «Изгнание торжествующего зверя» Джордано Бруно, изданном им в Лондоне. Джордано Бруно хорошо знал Данте, о чём и писал:

«Купидону Юпитер запретил впредь ходить повсюду в присутствии людей, героев, богов таким голоштанным, как у него была привычка, и приказал ему не оскорблять отныне зрение небожителей, показывая детородные части всему млечному пути и олимпийскому сенату, но ходить впредь одетым, по крайней мере, от пояса до низу. Кроме того, Юпитер строго-настрого наказал ему, – пусть он не смеет сыпать своими стрелами, кроме как для естественной потребности, и пусть любовь у людей он сделает, как у животных, приурочив ее к точно определенным временам года. Пусть точно так, как для кошек месяцем влюбленности обычно служит март, для ослов – май, для людей будут приспособлены те дни, И пусть будет это постановление временным вплоть до ближайшего собрания, которое состоится, когда Солнце поднимется на 10 градусов Весов, на верховья реки Эридан там, где сгиб Орионова колена. когда Петрарка влюбился в Лауру и Данте – в Беатриче.

На этом собрании пусть снова будет восстановлен природный закон, в силу которого будет дозволено всякому мужу иметь столько жен, скольких он в состоянии прокормить, оплодотворить, ибо расточительно, несправедливо и, в сущности, противно законам естества, чтобы это человекотворческое семя, которое может создавать героев и дополнять пустые обители эмпиреи, сеется в одну, уже оплодотворенную и беременную женщину, или в ещё худшие личности, как иные, незаконно преследуемые, что из боязни дурной славы делают выкидыши».

Данте и Бруно были не только современниками, но и большими друзья, – Бруно в своём произведении упоминает не только Данте, но и его современника, великого поэта Франческо Петрарку = Пьетро Метастазио (1698—1782 годы).

Зная, – Данте был приговорён к сожжению, а Джордано Бруно был сожжён на костре по приговору суда инквизиции, заключаем, – Джордано Бруно не удалось спастись от костра именно в 1743 году, подобно тому, как это сделал Данте.

Джордано Бруно в своём произведении сначала назвал Петрарку, а затем Данте. Это означает, – Петрарка был старше Данте.

Когда поэты тронулись в путь, звезды поднимались от востока к середине неба. Теперь они начали клониться к западу, миновала полночь. Вергилий торопит Данте, – путь им предстоит долгий, кругов Ада ещё очень много.

Путники продвигаются в сторону Константинополя. Дорога обходила город с севера; с этой стороны в него не войти. Единственный доступный путь лежал водой, через залив Золотой Рог. Они подошли к самому началу залива Золотой Рог, где в него впадают два ручья, – Али бей су (древний Кидарос) и Киат Ханс Су (древний Барбизес). Ручьи, бегущие с гор, имеют бурное течение, стихающее после впадения в залив, который Данте назвал Стигийским болотом. Цвет воды в ручьях практически чёрный, особенно на фоне белого снега. Залив Золотой Рог впадает в пролив Босфор, пробегая между серыми каменными стенами Константинополя, расположенными на обоих его берегах.

Вглядевшись в толщу вод пролива, в месте впадения быстрых ручьёв Данте увидел подводные разноцветные струи, образующие водовороты и смешивающиеся друг с другом, норовящие изгрызть самих себя в клочки. Кроме струй, там было видно огромное количество водных растений, колеблемых течениями и никогда не пребывающих в покое.

Люди, погрязшие в омуте реки, испускающие пену и пузыри – струи падающего в залив ручья, создающие обильную пену на поверхности и подводные течения. Они дерутся не руками, а всей своей сутью без исключения, разбивая друг друга на бесследно исчезающие клочья.

Гневные казнятся волнами и прибоем; их противоположность – вялые – быстрым подводным течением, водоворотами, пеной. Под водой казнятся грешные души, пуская пузыри, напрасно трудясь вымолвить слово, глотки их забиты подводной густой травой – тиной. Это вялые – полная противоположность гневным, такая же, как скупцы – расточителям. Голос воды и ветра над ними поёт свою бесконечную песнь.

Но, главное, на этих берегах происходили основные сражения «Троянской Войны» = осады и взятии Константинополя в 1453 году. Эти события, отнесённые на 25 веков назад, породили и россказни о сражениях нагих людей, как изображали героев «Троянской Войны», их свирепость и гнев.

Место, где находятся путники отождествлено в [3], как место сражения Ахиллеса с троянцами у реки и с самой рекой – Скамандром. Свой гнев Ахиллес изливал на троянцев, которые, будучи вялы и трусливы, сыпались с берега в реку и погибали в ней, запрудив поток, впадающий в залив Золотой Рог. Это было самое жестокое побоище «Троянской Войны».

Путники берегом пенного, тинного, илистого залива направились к башне. Подойдя с Запада к Константинополю, они увидели издали возвышающийся над местностью ориентир – знаменитую Галатскую башню [Рис. А.VII.1], расположенную в пригороде Галата на северном берегу пролива Золотой Рог, отделяющего пригород от центральной части Константинополя, на Европейском берегу пролива Босфор.

Галатская башня отождествлена в [2], как памятник двум величайшим людям, – Богу-Отцу = Зевсу-Громовержцу = Дмитрию (Илье) Донскому (1350—1389 годы), похороненному в этом месте, как утверждает Гомер [3], помещая в это место могилу Ила, и Богу-Сыну = Иисусу Христу = Христиану Амадею «VIII» Миролюбивому (1383—1451 годы), распятие которого состоялось в 1429 на могиле Отца. В 1449 году император Константин «XI» Драгаш (1405—1453 годы) с матерью Еленой Драгаш (1372—1450 годы) возвели на этом месте башню Галата, как памятник двум Богам, за что почитаются, как равноапостольные святые Константин и Елена [2].

А.VII.1 Башня Галата в Константинополе, памятник Богу-Отцу и Богу-Сыну. Вид на север утром со стороны центра Константинополя через залив Золотой Рог. Упоминается в Библии, как Вавилонская Башня.

Дорога с материка (Европы) вдоль залива Золотой Рог, в сторону Константинополя, идёт на восток, далее, с правой стороны залива расположена центральная часть Константинополя с Айя Софией и главными мечетями, с левой стороны – пригород Галата, за ним пригород Пера – место размещения иностранцев. Башня Галата, видимая издалека, доминирует над одноимённым пригородом, со стороны истока залива Золотой Рог видна прямо на востоке.

В настоящее время высота башни составляет 61 метр. В XVIII веке конического купола на башне не было; её высота составляла 45 метров, заканчиваясь ограждением с зубцами.