Отзывы на книги автора «Аркадий и Борис Стругацкие»

Дальше в Зону - ближе к небу...

Ребенком, задувая свечки, всегда загадывал желания. Простенькие, детские: ролики, приставку, конфеты - что еще для счастья надо? Потом пришла болезнь. Ролики стали мне не нужны и я подарил их, приставка начала собирать пыль, наскучив, а конфеты мне было нельзя. Тогда мне захотелось здоровья. Только для себя, конечно же, хотя мысль о том, что кому-то приходится также, а кому-то и намного хуже, уже начинала потихоньку обживаться в моей голове. А потом умер Саша. Отчим мой, до которого настоящему папашке - как до луны пешком и дальше на попутках. В Чечне умер, мне семь было. С тех пор моим желанием было "чтобы не было войн". На них умирают, и потом много таких же, как мама, плачет. Одна свечка слабенькая, она не справится, но если задуть их много...
Двадцать лет недавно стукнуло, а все равно продолжаю загадывать одно и то же.
Ах ты сволочь безногая, Стервятник поганый, и за что же Зона тебе сына такого подарила? Я все думаю и никак не могу эту мысль прогнать, все она ко мне возвращается - юношеский максимализм, ой ли? а может, с ним тоже что-то было? что-то, из-за чего Артуру захотелось ни себе что душа пожелает, ни родным, а всем, даром. Я не могу никак перестать воспринимать эту горемычную "отмычку" даже слишком живым, думать о том, чего не могу о нем знать, могу лишь предполагать и чувствовать. Куда живее многих других персонажей книг, куда живее Редрика, даром что тому было уделено куда больше времени и внимания, куда живее некоторых реально существующих людей. В сером, почти нарвавшимся на тройку и мой страдальческий вопль "ну не понимаю я Стругацких!!" повествовании он словно солнечным зайчиком возник - пробежал по стене, разогнав полумрак, и вновь исчез. А в глазах до сих пор, стоит их закрыть, мельтешит.
Долго думал, что же меня так напрягает в этой книге. Стиль авторский? Да есть такое дело, он меня всегда изрядно смущал, первые страниц пятнадцать вызывая почти физическое отторжение, но к нему я всегда в конечном итоге был способен приноровиться. Тема, сюжет? Так ведь прекрасный сюжет-то! И только на фразе про то, что, де, в России сталкеров нет, я понял. Была б местом действия Россия - все было бы идеально. Персонажи уж больно все наши, отечественные. Попытка обозвать их импортными именами и пристроить в якобы английский/американский городок дала только дикий, дичайший по своей силе диссонанс. И, если уж на то пошло, я ни в жисть не поверю, что иностранцы бы шарились радостно по Зонам, а наши сидели смирно, сложив на коленях ладошки. Менталитет не тот.
Но да и черт с ним, черт с ним со всем. Черт и с тем, что мне совершенно не симпатичен Рыжий - обычный человек, в чем-то хороший, в чем-то дурной, всего намешано понемножку: человек как человек. Черт с тем, что с самого момента добычи полной "пустышки" мне стало ясно очевидное - очень-очень горькое, если задуматься: в Зоне мрут как мухи люди, чтобы приволочь оттуда обычный инопланетный мусор, то, что выкинули или забыли, как бы не была нелестна эта мысль человеческому самолюбию. Все это неважно. Все это и написано было по большому счету лишь для одного последнего абзаца, одной, самой последней фразы.
Счастья. Для всех, даром, чтобы никто не ушел обиженным.

Мне кажется, что сейчас Стругацких читают немногие. Или просто кажется? Может быть, просто говорят о них не часто? А если и говорят, то примерно так: неплохо, но не ново, наивно, это было смело и актуально при советской власти... и т.д. Это встречается почти на всех читательских форумах. Если хвалят, то тоже с некоторой снисходительностью: неплохая литература для подростков, идеальные герои, динамичные сюжеты...
Ну никакого же терпения не хватит.
Наверное, я не могу быть объективной. Для меня Стругацкие - что-то вроде школы, где главный предмет - душа. Примерно того же уровня, как школа Пушкина, где главный предмет - язык. Или школы еще многих великих, где у каждого свой главный предмет, - любознательность, доброта, юмор, героизм, любовь или даже патологии. А у Стругацких - вся душа, все, что в душе есть и чего нет, все, что делает человека человеком и что ему мешает быть человеком.
Не ново? Между прочим, они были первыми, кто создал свои миры такой высокой степени достоверности. Без объяснений технических деталей, без упоминаний количества парсеков, без расшифровки терминов, которые придумали сами. Или не придумали? Просто все это было знакомо и привычно для них, они жили в этом мире, им просто в голову не приходило объяснять читателю, по какому принципу работает вход-мембрана в "Призрак". Они и сами этого не знали. То есть - их герои не знали. Ведь нам же не приходит в голову объяснять друг другу, как работает двигатель внутреннего сгорания, почему светится лампочка и из чего делают одноразовую посуду. Знаем мы это или не знаем - все равно. Мы привыкли, что так должно быть, и нам это чаще всего просто не интересно. А Стругацкие привыкли, что в их мире должно быть вот так, они просто к этому привыкли, и им это тоже не слишком интересно. Они пишут не о фантастических достижениях науки и техники, не о фантастических событиях, связанных с этими достижениями. Они пишут о людях. О том, что люди всегда разные и всегда одинаковые. О том, как проявляются главные человеческие характеристики в разных условиях. Разные авторы выбирают разные условия для своих героев: война, внезапный успех, тяжкий труд, несправедливые преследования, болезнь и т.д. А Стругацкие выбрали для своих героев будущее, в котором есть могущество и таланты отдельно взятого человека, могущество и ответственность всего человечества, а люди - все те же. Конечно, каждый из них чувствует за спиной все могучее человечество. Но они - не сверх-люди. Не супермены, в одиночку спасающие мир. Каждый их них обыкновенно, по-человечески, радуется, страдает, боится, злится, любит и ненавидит. Они - не идеальные, они дети, выросшие в правильных условиях. Они нормальные. И Максим Каммерер - ребенок, почти всемогущий и бесстрашный, попавший в мир, полный неправильностей. Он думает, что остался один, без привычной поддержки великой Земли, вот потому и берет на себя ответственность за исправление всех неправильностей этого вывернутого на изнанку мира. Массаракш...
Стругацкие не новы? Ну да, если учесть десятки, а может быть, и сотни вольных или невольных последователей, подражателей и даже прямых компиляторов, особенно за последние годы. Свои миры изобретают все, кому не лень. Но у большинства миры эти изобилуют аллюзиями, ссылками или вовсе уж незакавыченными цитатами из Стругацких. Чуть ли не каждая идея, чуть ли не каждый образ, сюжетный ход или интонация растиражированы до того, что человеку, начинающему читать Стругацких после многочисленных нынешних фантастов-мистиков-сказочников, начинает казаться: где-то это уже было. А это было в самом начале потока, это было в источнике - вернее, в первоисточнике.
Мне жаль, что Стругацкие для многих читателей сейчас оказываются не первыми прочитанными авторами в этом жанре. Мне кажется, что именно по ним можно сверять уже почти все остальное - и язык, и сюжеты, и характеры героев, и все, что захочется. В общем - масштаб.
В книжном недавно сказали: "Обитаемый остров" стали покупать в пять раз чаще после выхода на экраны фильма. Думаю, это не потому, что фильм так всем понравился. Фильм - чудовищная лажа, бессмысленная куча спецэффектов, шумов, заглушающих все голоса, и диковатых реквизитов. Может быть, книгу стали брать именно потому, что в фильме не слышно ни слова? А Стругацкие - это именно слова, очень точные и очень простые - именно те, из которых вырастает очень точный и очень простой смысл. Ну, хоть в этом польза от убогого фильма - может быть, читать Стругацких начнут больше.
Я очень люблю Стругацких. Но они не гуру. И сами никогда не претендовали на эту роль. Они просто умные, остроумные, образованные и хорошие люди, которые умеют писать так, что и читатели, и сознательные ученики, и невольные последователи начинают говорить их словами.
Ну, сначала было слово, известное дело. Может быть, потом появятся и мысли того же масштаба.
Очень советую читать всем. А кто читал - тому перечитывать. )

На этой неделе погрузилась в мир Стругацких, просто пыль космических дорог поскрипывает на зубах. И если "Пикник на обочине " для меня был немного знаком по фильму, пусть и снятому только по мотивам книги, то "Малыш" совершенно незнакомое произведение. Прочитанные почти подряд и на одном дыхании, я их невольно сравниваю, и ещё я потихоньку влюбляюсь в Стругацких, хотя ко многим другим их произведениям почему-то боюсь приступать, опасаюсь излишней политизированности, о которой читала в некоторых рецензиях. К счастью этого не обнаружила ни в "Пикнике", ни тем более в "Малыше."

Маленькая повесть о младенце из погибшего звездолета. Его спасли и вырастили жители чужой для него планеты. Через несколько лет на эту планету прилетает новая космическая экспедиция с Земли и обнаруживает сначала разбитый звездолет, а потом плач младенца ( " - ой, у меня начинаются глюки, пора на Землю), странно разбросанные камни, подозрительно ведущих себя киберов, а потом голоса (" - кто это говорит моим голосом?! - А моим кто?!"), и наконец в дверь прошмыгнула тень, похожая на детёныша человека.

Как на этой пустой, необжитой, холодной планете смог выжить Малыш? Кто научил его быстро бегать, летать, долго находиться под водой, понимать разные языки, подражать любому голосу, думать и задавать вопросы?

— Откуда ты знал, что люди придут снова? — спросил Комов.
— Я размышлял и понял.
— А может быть, кто-нибудь рассказал тебе?
— Кто? Камни? Солнце? Кусты? Я один. Я и мои изображения. Но они молчат. С ними можно только играть. Нет. Люди пришли и ушли. — Он быстрым движением передвинул несколько листочков на полу. — Я подумал и понял: они придут снова.

— Вот еще вопрос. Откуда берутся ответы? Ты меня заставил думать. Я всегда считал: есть ответ — это удовольствие, нет ответа — беда. Ты мне рассказал, как размышляешь ты. Я вспоминал и вспомнил, что я тоже часто так размышляю, и часто приходит ответ. Видно, как он приходит.

Перед аэронавтами стоит задача наладить контакт с местными, но аборигенов мы в книге не увидим, только усы, зато хорошо почувствуем их присутствие. Это они наделили Малыша всеми сверхспособностями, из которых меня больше всего поразила феноменальная память на всё и навсегда, и вопросы с размышлениями.

Мальчик не знает, что он не одинок на планете, возможно он воспринимает вырастивших его как часть природы планеты, и он с ними един. Ещё он понимает, что люди близкие и родные ему, но враждебны аборигенам, чувствует опасность для невидимых ему аборигенов и радость общения для себя. Здесь его сердце разрывается, он не может и не хочет улететь на Землю, говорит, что разорвётся надвое. Щемяще грустно читать о возможности такого разрыва. Подобное наверно чувствует ребенок при разводе или потере одного из родителей.

— Не помогает. Никакое удовольствие не помогает. Больше не зови меня играть. Мне плохо, а сейчас еще хуже. Скажи ему, чтобы он думал скорее. Я разорвусь пополам, если он быстро не придумает. У меня внутри все болит. Я хочу разорваться, но боюсь. Поэтому не могу. Если будет очень болеть, перестану бояться. Пусть думает быстро.

Книга так мала, что опасаюсь пересказать весь сюжет.
Все члены команды звездной экспедиции - Стась, Майка, Комов, Вандерхузе, показались мне не очень дружными, каждый себе на уме, особой симпатией ни к кому не прониклась. А Малыша полюбила и в уме продолжают звучать его фразы

— Чеширский кот! Но я так и не понял, почему я вижу во сне то, чего раньше не видел никогда.

Слова - Чеширский кот, Феноменально, Шарада - теперь кажется вошли и в мой лексикон в значениях употребляемых малышом.

— Слова… — медленно повторил Малыш. — Это когда двигается рот, а потом слышно ушами. Нет. Это только у людей. Я знал, что есть слова, потому что я помню. По бим-бом-брамселям. Что это такое? Я не знаю. Но теперь я знаю, зачем многие слова. Раньше не знал. Было удовольствие говорить. Игра.

Малыш конечно ассоциируется с Маугли, но впечатление от чтения Маугли в детстве, когда восторгаешься жизнью человеческого детёныша в джунглях среди диких зверей, не пришло при чтении космического Маугли. В детстве я сама воображала, как прыгаю по лианам, а сейчас, когда рядом свои малыши, сердце замирает от ужаса, что они могут потеряться во вселенной.

Мне кажется, что сейчас Стругацких читают немногие. Или просто кажется? Может быть, просто говорят о них не часто? А если и говорят, то примерно так: неплохо, но не ново, наивно, это было смело и актуально при советской власти... и т.д. Это встречается почти на всех читательских форумах. Если хвалят, то тоже с некоторой снисходительностью: неплохая литература для подростков, идеальные герои, динамичные сюжеты...
Ну никакого же терпения не хватит.
Наверное, я не могу быть объективной. Для меня Стругацкие - что-то вроде школы, где главный предмет - душа. Примерно того же уровня, как школа Пушкина, где главный предмет - язык. Или школы еще многих великих, где у каждого свой главный предмет, - любознательность, доброта, юмор, героизм, любовь или даже патологии. А у Стругацких - вся душа, все, что в душе есть и чего нет, все, что делает человека человеком и что ему мешает быть человеком.
Не ново? Между прочим, они были первыми, кто создал свои миры такой высокой степени достоверности. Без объяснений технических деталей, без упоминаний количества парсеков, без расшифровки терминов, которые придумали сами. Или не придумали? Просто все это было знакомо и привычно для них, они жили в этом мире, им просто в голову не приходило объяснять читателю, по какому принципу работает вход-мембрана в "Призрак". Они и сами этого не знали. То есть - их герои не знали. Ведь нам же не приходит в голову объяснять друг другу, как работает двигатель внутреннего сгорания, почему светится лампочка и из чего делают одноразовую посуду. Знаем мы это или не знаем - все равно. Мы привыкли, что так должно быть, и нам это чаще всего просто не интересно. А Стругацкие привыкли, что в их мире должно быть вот так, они просто к этому привыкли, и им это тоже не слишком интересно. Они пишут не о фантастических достижениях науки и техники, не о фантастических событиях, связанных с этими достижениями. Они пишут о людях. О том, что люди всегда разные и всегда одинаковые. О том, как проявляются главные человеческие характеристики в разных условиях. Разные авторы выбирают разные условия для своих героев: война, внезапный успех, тяжкий труд, несправедливые преследования, болезнь и т.д. А Стругацкие выбрали для своих героев будущее, в котором есть могущество и таланты отдельно взятого человека, могущество и ответственность всего человечества, а люди - все те же. Конечно, каждый из них чувствует за спиной все могучее человечество. Но они - не сверх-люди. Не супермены, в одиночку спасающие мир. Каждый их них обыкновенно, по-человечески, радуется, страдает, боится, злится, любит и ненавидит. Они - не идеальные, они дети, выросшие в правильных условиях. Они нормальные. И Максим Каммерер - ребенок, почти всемогущий и бесстрашный, попавший в мир, полный неправильностей. Он думает, что остался один, без привычной поддержки великой Земли, вот потому и берет на себя ответственность за исправление всех неправильностей этого вывернутого на изнанку мира. Массаракш...
Стругацкие не новы? Ну да, если учесть десятки, а может быть, и сотни вольных или невольных последователей, подражателей и даже прямых компиляторов, особенно за последние годы. Свои миры изобретают все, кому не лень. Но у большинства миры эти изобилуют аллюзиями, ссылками или вовсе уж незакавыченными цитатами из Стругацких. Чуть ли не каждая идея, чуть ли не каждый образ, сюжетный ход или интонация растиражированы до того, что человеку, начинающему читать Стругацких после многочисленных нынешних фантастов-мистиков-сказочников, начинает казаться: где-то это уже было. А это было в самом начале потока, это было в источнике - вернее, в первоисточнике.
Мне жаль, что Стругацкие для многих читателей сейчас оказываются не первыми прочитанными авторами в этом жанре. Мне кажется, что именно по ним можно сверять уже почти все остальное - и язык, и сюжеты, и характеры героев, и все, что захочется. В общем - масштаб.
В книжном недавно сказали: "Обитаемый остров" стали покупать в пять раз чаще после выхода на экраны фильма. Думаю, это не потому, что фильм так всем понравился. Фильм - чудовищная лажа, бессмысленная куча спецэффектов, шумов, заглушающих все голоса, и диковатых реквизитов. Может быть, книгу стали брать именно потому, что в фильме не слышно ни слова? А Стругацкие - это именно слова, очень точные и очень простые - именно те, из которых вырастает очень точный и очень простой смысл. Ну, хоть в этом польза от убогого фильма - может быть, читать Стругацких начнут больше.
Я очень люблю Стругацких. Но они не гуру. И сами никогда не претендовали на эту роль. Они просто умные, остроумные, образованные и хорошие люди, которые умеют писать так, что и читатели, и сознательные ученики, и невольные последователи начинают говорить их словами.
Ну, сначала было слово, известное дело. Может быть, потом появятся и мысли того же масштаба.
Очень советую читать всем. А кто читал - тому перечитывать. )

Жаркий июнь, солнце нещадно печёт, раскаляя камни до немыслимой температуры. По пустынному склону Фудзи одиноко ползёт улитка, желая достичь самой её вершины. Другие улитки на редких стебельках пожухлой травы уговаривают её не ползти вверх, там ничего нет, даже травы, только горячие камни и ветер, совсем не то, что нужно добропорядочной улитке. Но она упрямо ползёт, миллиметр за миллиметром, и она обязательно доберётся, пусть через тысячу лет, когда не останется уже ни улиток, ни ветра, ни травы, только склон Фудзи и ветер на самой вершине. Но будет ли она счастлива на вершине Фудзи?

Само собой, это роман вовсе не про улиток или альпинизм. В нём рассказывается история двух персонажей — Переца и Кандида — один из которых стремится попасть Внутрь, а второй жаждет выбраться Наружу. В сущности, это одна и та же история, хоть и рассказанная про двух разных персонажей. Персонажи рвутся прочь из рамок обыденности, невзирая на протесты окружающих ползут по склону Фудзи, а потом... а что случается потом — каждый должен оценить самостоятельно. Наверное, про этот роман я хотела бы говорить меньше всего, потому что каждый должен трактовать его самостоятельно, так много он допускает размышлений вокруг себя. Это большая притча, двойная притча, коан с двойным дном, над которым можно долго размышлять, рассматривая каждую грань драгоценного произведения. Пожалуй, любителям экшена, клюнувшим на "таинственный Лес", "русалок" и слово "фантастика", это произведение не очень понравится. Действие здесь не развивается стремительно, а ползает по кругу и, достигнув логической завершённости, откатывается назад, оставляя читателя в лёгком недоумении. Мой лучший друг рассказывал, что долго ненавидел "Улитку на склоне", но бросить и забыть почему-то не мог, поэтому понял всю прелесть романа (естественно, "прелесть" в своём понимании) только при третьем прочтении.

Стругацкие, безусловно, гении в создании миров и атмосферы чуждости. Несколькими штрихами набросанный Лес, в котором не всё понятно, но видно, что всё следует неумолимой чужой логике, которую мы так и не поймём. А она есть. В этом романе миров целых два, кроме Леса есть ещё и Управление, которое, казалось бы, сопряжено с нашей обычной реальностью, обычное здание, полное бюрократов. Но под пером Стругацких Управление преображается в замок абсурда, сходный с "Замком" Кафки, где считают на заведомо сломанных машинах, следуют совершенно идиотским предписаниям, преклоняются перед бумагами с печатями и готовы даже убить себя, если сверху поступит такое распоряжение. К концу романа этот абсурдный мир приобретает совершенно гротескные пугающие очертания, так что ничего удивительного, что какой-то левый проезжий филолог вдруг оказывается во главе этого балагана. Только оказаться во главе балагана совершенно не значит руководить им. В случае с Кандидом всё то же самое. После встречи с истинными хозяевами леса, которые тоже слепо подчиняются чьим-то неведомым предписаниям, словно роботы, ему остаётся только покрепче сжать скальпель и ждать.

А ещё посмотрите, как похожи работники Управления и странноватые жители Леса. Бесконечный словесный понос, попытки заполнить пустоту словами, отсутствие мышления (кроме редких исключений, например, Обиды-Мученика, впрочем, долго не протянувшего) как человеческой способности. И как неуютно с ними нормальной личности, которой приходится предпринимать всё возможное, чтобы не деградировать до их уровня.

Ползи, ползи, улитка... Только не думай о том, что будет после того, как ты достигнешь вершины.

У меня сложные отношения с фантастикой, но данное произведение и нельзя назвать ей в чистом виде, это занятное сплетение жанров: социальная фантастика, антиутопия, динамичные приключения с меткими элементами боевика, но отчётливым антивоенным посылом. Можно провести некоторые параллели как с прошлым, так и с настоящим, благодаря чему повесть не теряет свою актуальность и является той самой нестареющей классикой. Слог простой, но без ухода в примитивность. Повествование динамичное и яркое, без провисаний.  Можно отметить некоторую фрагментарность и скачки между событиями, но для меня это не стало минусом. История как будто очищена от связующих незначительных переходов, зато переломные моменты, точки, способные перевернуть всё представление о мире или отдельных героях, обозначены чётко, контрастно, остро.

Недалекое будущее, двадцать второй век. На Земле процветают свобода, равенство , братство, коммунизм. Идеальный мир без войн и насилия, с уважением к жизни и правам каждого. Максим — двадцатилетний авантюрист, пока не нашедший своё место и занимающийся космическими путешествиями с целью изучения иных планет. Однажды он терпит крушение на одной из таких планет, а местные враждебные аборигены уничтожают его корабль и тем самым лишают его возможности вернуться домой. Делать нечего, приходится осваиваться, как Робинзон на своём острове, лишь с тем различием, что остров Максима обитаем и достаточно враждебен. Это мир после ядерных войн и на пороге новых, мир абсолютной диктатуры и уничтожения любых инакомыслящих, мир, где свобода воли уничтожена в зачатках. Максим, идеалист до мозга костей, конечно, не может пройти мимо подобного несправедливого уклада и пытается что-то менять.

Сам герой, особенно в первой половине истории, довольно раздражающий. Наивный, идущий напролом, не способный просчитывать последствия, иногда ведущий себя почти по-детски. Но окружающий мир вынуждает его меняться. Как и в "Трудно быть богом" авторы ставят вопрос оправданности вмешательства извне, способности человека вынести в одиночку бремя власти над судьбой чужого мира, показывают, что благие убеждения, пускай искренние, но бездумные, могут привести к ужасающим последствиям. На многие поднятые в повести вопросы нет однозначных ответов. Да и финал — не точка, а многоточие со множеством исходов.

Я так думаю, что этот роман – история болезни.
«Трудно быть богом» не про опасность дегуманизации. Нет. Это история одного невроза, который называется: «синдром лишнего человека».
Это клише придумал критик Добролюбов. Он назвал «лишними» людьми Чацкого, Онегина, Печорина. Все эти литературные персонажи категорически не могут вписаться в наличную социальную систему, не могут найти себе приличной деятельности. Это их объединяет. А почему не могут? Они глупые? Они слабые? Нет, конечно. Они умные и благородные. Просто они благодаря причудам тогдашнего дворянского воспитания «социализированы» в ценностях другой культуры. Республиканской Франции, Древнего Рима, конституционной Англии. И, «вступая в жизнь», они не могут преодолеть зазора между тем, как, по их мнению, должно быть, и как на самом деле в России есть. Им бы в сверкающих латах освобождать города от тиранов, а они попадают в душный департамент, где сидят крючкотворцы и взяточники, живущие по принципу «как бы что не вышло».
Радищев, Чаадаев, Герцен, уже реальные исторические личности, страдали этим же синдромом. Что-то было в моем организме, писал Герцен, что не давало возможности существовать в атмосфере николаевской цензуры, «официальной народности», чиновничьего лизоблюдства и подобострастия, барской тирании.
Понятно, что – воспитание.

И вот хороший парень, Румата, заброшенный на «отсталую» планету, стал «лишним человеком». Конечно, здесь вовсю бесчинствует позднее Средневековье, а Антон Малышев прилетел из развитого социализма. «Что-то в организме» не дает ему возможности существовать в атмосфере нарастающего «фашизма» дона Рэбы. Весь роман герой находится на грани нервного срыва. Бедный Румата! Он видит насилие и ничего не может сделать. Мы симпатизируем Румате, ассоциируем себя с героем, но забываем, что у «синдрома лишнего человека» есть и отрицательные черты.

Прежде всего, изнутри этого невроза человек неадекватно воспринимает действительность. Румата видит только ужас Арканара: серый ужас, черный ужас. Он видит грязь, смрад и насилие. Больше ничего. Блестяще описан приступ брезгливости Руматы, который не дает ему потрахаться с веселой средневековой примадонной, Румата чувствует все запахи ее надушенного немытого тела, видит катышки пудры на лице… И убегает, сдерживая тошноту. Все, что не соответствует его гуманистическим и гигиеническим принципам, он бракует. Не видя в народе желания сопротивляться репрессивной действительности, он бракует и людей. Называет граждан Арканара «не-людьми», заготовками, рабами. Если внимательно присмотреться к роману, становится понятно, что в нем повествуется не о действительности абстрактной планеты, а о восприятии Средневековья гуманистом из будущего.

Это восприятие очень характерно. Свести все многообразие средневековой жизни к насилию – типичная редукция историков Нового времени. Средневековье – это костер инквизиции, на котором злобная церковь и тупое государство жарит ведьм и ученых. Либеральная историография представляет Средневековье как «темные века». Это история, написанная победившим гуманизмом. Проблема только в том, что в Средневековье еще не знали, что такое гуманизм. С таким же успехом можно объявить тупым трехлетнего ребенка, который не знает таблицу умножения, или назвать «фашистом» за то, что он дергает за хвост кошку и порвал книжку. Я не фанат и пропагандист Средневековья, но фрустрированному Румате хочется дать книжку Умберто Эко, Ле Гоффа, крупнейших ученых-медиевистов, занимавшихся развенчанием мифа о «темных веках», которые восхищенно говорили о Средневековье, как эпохе высшего напряжения интеллектуальных сил, написания «Троицы» Рублева, постройки Кельнского собора. Эпохе, заложившей основы христианской цивилизаций. Румата же не видит ничего, кроме катышков пудры на лице примадонны и серых штурмовиков.

«Трудно быть богом» – вредная книга. Она пропагандирует культ лишнего человека. Руматовский невроз жутко обаятельный, байронический, аристократический. Тираны – жалкие тупицы, люди – трусливые муравьи. Один я – Д’Артаньян. Мрачный и разочарованный. Какая красота! У романа куча поклонников, потому что авторы дают читателю сладкую возможность глазами Руматы посмотреть на людей, как на низших тварей. «Да, – думает читатель, почесывая живот, – и правда, трудно быть богом!»

Роман Стругацких особенно вреден сейчас. Мы живем в разделенном обществе, где есть «большинство телевизора» и «меньшинство интернета». Сейчас хипстеры из фейсбука – такие же лишние люди, как Радищев и Чаадаев. Они воспитаны в другой системе координат, нежели представители ТВ-большинства. У них другая правда, они умны и благородны, но у них есть Руматовский соблазн назвать большинство «не-людьми», «заготовками», «рабами». А как еще называть 85 % населения, не желающих бороться за свою свободу?!
Презирать приятно, приятно замкнуться в обаятельном неврозе «лишнего человека» и даже не пытаться понять чужую правду.
А искать какой-то консенсус с большинством – неприятно. Можно замараться.
Роман «Трудно быть богом», к сожалению, про возвышенное удовольствие быть «лишним» человеком.

В интересные времена мы всё-таки живём. Вывихнут у них не только коленный сустав, иногда кажется, и голова тоже... того... не на месте. И поэтому приходится в который раз повторять прописные истины. А куда деться, если заходишь в Сеть и читаешь такие вот отзывы: «Пикник на обочине» Стругацких был написан до выхода S.T.A.L.K.E.R (по которому, возможно, был сделан, что не факт)»?

Братья Стругацкие, конечно, иногда предугадывали будущее (взять хотя бы слег из «Хищных вещей века»), но не настолько, чтобы в 1972 году писать книгу «по игре», создатели которой ещё не родились. Вообще же «Пикнику» в этом смысле «повезло» больше, чем другим романам и повестям Стругацких: в массовом сознании к нему прилепилось безумное количество клише. К примеру, все дружно называют «Пикник» научной фантастикой, хотя кое-что из описанного там никак не укладывается в наши представления о возможном и вероятном. Взять хотя бы оживающих мертвецов или поразительные статистические совпадения, возникающие в городах, куда уезжали обитатели Хармонта...

Конечно, многих сбивает с толку само фантастическое допущение, в принципе, не новое уже во времена Стругацких: появление вполне чётких материальных свидетельств того, что мы не одиноки во вселенной. Вот только никаких инопланетян никто так и не увидит, есть лишь материальные следы их присутствия: так называемая Зона и то, что в ней находится. Некогда обитаемые районы города Хармонт враз сделались смертельно опасными территориями. В них находится множество объектов необъяснимой природы и непонятного назначения; некоторые земляне могут использовать в тех или иных целях, но для этого артефакты необходимо добыть. Это очень рискованно: Зона ошибок не прощает, а цивильные власти не позволяют ходить туда никому, кроме учёных. Но чем выше риск, тем больше за него платят...

Такая вводная похожа на зачин для бодренького боевика, однако стоит посмотреть на повесть под другим углом, и мы обнаружим социальную фантастику безо всякой «науки». Ведь авторы ни словом не обмолвились о реальной природе артефактов Зоны, ничего не рассказали об инопланетянах, — так что же, перед нами умозрительный социальный эксперимент, где земляне выступили в роли папуасов, которые заполучили пару ящиков с высокотехнологической продукцией? А стоит ещё раз сменить точку зрения — и вот уже фантастическое в повести становится лишь средством, с помощью которого ярче и острее обрисована трагедия рискового парня Рэда Шухарта...

И таких возможностей прочтения в «Пикнике» много. Должно быть, именно поэтому он заставляет возвращаться к себе снова и снова, даже когда знаешь каждый поворот сюжета, каждый поступок героев.

Мы давно уже отвыкли от подобной многогранности в книгах, от наличия в фантастике второго, третьего, двадцать пятого дна, от необходимости перечитывать, сопоставлять детальки, самостоятельно приходить к выводам. Вот, к примеру, эпизод: Шухарта перед самой гостиницей, где у него встреча с заказчиком, видит его знакомый Нунан и предлагает как-нибудь зайти, мол, есть работа. Не сложилось. И только потом понимаешь: вот будь всё по-другому, сложись у них сотрудничество — и, может, Шухарт не оказался бы в тюрьме. Мелкий штришок, но, сколько всего сразу открывается!

И так — в течение всей книги. Как ни странно, она не выглядит написанной сорок лет назад, читается легко, текст наполнен внутренней энергией, герои узнаваемы по двум-трём репликам: их характер, жизненные взгляды, вообще всё.

«Пикник» можно читать бесконечное количество раз. А уж для молодых писателей это одна из обязательных для прочтения книг. Стилистика, композиция повести, то, как постепенно выстраивается перед читателем мир, особенности последней главы, где вперехлёст идут две линии: похода к Шару и воспоминаний Шухарта... По существу, финальная часть — это типичный сказочный квест, вывернутый наизнанку. Но если Элли в Изумрудном городе получила желаемое, если Одиссей, оказавшись наконец дома, обрёл жену и сына, то Шухарт, уплативший такую цену, — что получает он?

Меня всегда изумляло, что кому-то финал «Пикника» кажется оптимистичным. На мой взгляд, он не более оптимистичен, чем ставшее притчей во языцех «небо в алмазах» из «Дяди Вани». Стругацкие довели до высшей точки обе линии развития: внешнюю, событийную, и внутреннюю — душевных изменений в герое. Это момент просветления, момент осознания, тот самый пресловутый катарсис. Истинное очищение души.

Итог: книга на все времена. Если кто-нибудь начнёт говорить вам, что фантастика — это «ерунда про роботов и Ктулху», дайте ему прочесть «Пикник». И отойдите в сторонку. Такие вещи нужно читать в одиночестве. Обсуждать их, спорить о них, не соглашаться с ними можно, если подберётся хорошая компания. А читать — только один на один, только ты и книга.

У меня сложные отношения с фантастикой, но данное произведение и нельзя назвать ей в чистом виде, это занятное сплетение жанров: социальная фантастика, антиутопия, динамичные приключения с меткими элементами боевика, но отчётливым антивоенным посылом. Можно провести некоторые параллели как с прошлым, так и с настоящим, благодаря чему повесть не теряет свою актуальность и является той самой нестареющей классикой. Слог простой, но без ухода в примитивность. Повествование динамичное и яркое, без провисаний.  Можно отметить некоторую фрагментарность и скачки между событиями, но для меня это не стало минусом. История как будто очищена от связующих незначительных переходов, зато переломные моменты, точки, способные перевернуть всё представление о мире или отдельных героях, обозначены чётко, контрастно, остро.

Недалекое будущее, двадцать второй век. На Земле процветают свобода, равенство , братство, коммунизм. Идеальный мир без войн и насилия, с уважением к жизни и правам каждого. Максим — двадцатилетний авантюрист, пока не нашедший своё место и занимающийся космическими путешествиями с целью изучения иных планет. Однажды он терпит крушение на одной из таких планет, а местные враждебные аборигены уничтожают его корабль и тем самым лишают его возможности вернуться домой. Делать нечего, приходится осваиваться, как Робинзон на своём острове, лишь с тем различием, что остров Максима обитаем и достаточно враждебен. Это мир после ядерных войн и на пороге новых, мир абсолютной диктатуры и уничтожения любых инакомыслящих, мир, где свобода воли уничтожена в зачатках. Максим, идеалист до мозга костей, конечно, не может пройти мимо подобного несправедливого уклада и пытается что-то менять.

Сам герой, особенно в первой половине истории, довольно раздражающий. Наивный, идущий напролом, не способный просчитывать последствия, иногда ведущий себя почти по-детски. Но окружающий мир вынуждает его меняться. Как и в "Трудно быть богом" авторы ставят вопрос оправданности вмешательства извне, способности человека вынести в одиночку бремя власти над судьбой чужого мира, показывают, что благие убеждения, пускай искренние, но бездумные, могут привести к ужасающим последствиям. На многие поднятые в повести вопросы нет однозначных ответов. Да и финал — не точка, а многоточие со множеством исходов.

- А вы сами-то верите в привидения? - спросил лектора один из слушателей.
- Конечно, нет, - ответил лектор и медленно растаял в воздухе.

Мне иногда очень хочется рассказать о книге, но я не знаю, как. Да и стоит ли делать рецензию на таких мастеров слова, как Стругацкие? О недостатках речи нет, а о достоинствах все уже сказано. Вот и получается, что нечего добавить, кроме сухого "понравилось".

Я добиралась до "Понедельника" без малого два года. Сменялись города, эпохи... в общем, некогда мне было. А тут вдруг захотелось чего-то доброго, светлого и мудрого. Иногда меня клинит, и я складываю мистику в стопочку и отправляюсь к стопочке классики.
И почему я выбрала именно "Понедельник" - тайна за семью печатями. Доброе и светлое - да, без сомнения. Мудрое? Может быть. Но, наверное, я так хорошо посещала лекции по русской литературе, что Стругацкие вылетели из зоны моего внимания. Я искренне не знала, что это ЮФ,
"Учи матчасть, студент"
Поначалу я удивилась, потом подумала отложить, а потом втянулась. Таааа, такой полет фантазии современным беляниным и не снился :) Теперь я знаю, откуда все пошло.

Итак. Стиль не совсем мой. Лично я такие книги читаю со скрипом. Не потому, что не нравится, а просто перечитала много ЮФ в свое время. Да и тематика русских сказок, вплетенная в современность, меня мало интересует.
Но мысли!
Я почти не жила при Советах (три года не в счет). Знаете, после этой книги появилась ностальгия по СССР - это странно, да? Но только в СССР, наверное, работа могла преподноситься столь жизнерадостно. Не рутина, а развлечение, смысл жизни. Утопия просто.

Но вообще-то, отметку "понравилось" я поставила только после третьей истории. После глав про путешествие в выдуманное будущее. И мне вдруг стало так грустно.

Советские фильмы. Что мы видим? "Прекрасное далеко", благородных людей, счастье и спокойствие. Да, пафосно. Да, скучно. Но зато это было светлое будущее - будущее, которого ждали, а не боялись.
И что сейчас? Я вдруг отчетливо поняла, что боюсь будущего. Нас пугают концом света, мировым правительством, уничтожением всего живого, рабством - появился ужас перед будущим. Оно кажется темным и беспросветным - и мир подстраивается. Мир реагирует на эти мысли, поворачиваясь темным боком.
И как замечательно передали все это Стругацкие. Железный занавес - по одну сторону скучная, но спокойная жизнь, с полетами к другим планетам, слезами радости и огромным пафосом (не отнять). А по другую - другое будущее. Будущее, где...

Оказалось, что слева от рва человечество доживает последние дни под пятой свирепых роботов. (...)Справа от рва, на территории, которую он охраняет, людей поработили пришельцы из соседствующей Вселенной. (...) А милях в двадцати отсюда, если идти вдоль рва, находится область, где людей поработили пришельцы с Альтаира (...) Есть еще области, порабощенные разумными паразитами, разумными растениями и разумными минералами, а также коммунистами.

Легко понять, что за железная стена такая.
А вообще, грустно все это, товарищи. Страх перед будущим = плохое будущее. Страхи всегда исполняются.

А книге - 9 из 10.